* * *
Сентябрь в Тавриде. Смоквы пожелтели,
лиловыми медами налились.
Как отразились в каплевидном теле
Эдема высь и Палестины близь!
Как внятен шёпот Ветхого Завета,
простых вещей и связей правота:
пройдите соль и зной до края лета -
и тихий мёд обрящете у рта.
Осенний Крым. Явленье благодати.
Шуршит инжирной рощицы листва.
И близко новых сущностей зачатье,
и рядом - изначальные слова.
* * *
О Агапо, осенняя гречанка
с оливковою тенью на лице!
Над давней бухтой палевая чайка,
зовущая о счастье-беглеце.
Таврическая осень благодатна,
лишь солнце с каждым утром холодней.
А наш сентябрь и юность невозвратны...
О Агапо, прошло так много дней!
Над нашей ночью зов Кассиопеи,
размашистый остроугольный знак.
О, смуглая наследница Орфея,
сто лет разлуке – и да будет так...
Но там, где память о любви минувшей
стенает чайкой на краю земли,
иду по кромке меж водой и сушей
и слышу шёпот: «Агапо, послушай,
прошли две жизни, навсегда прошли...»
* * *
Вечерние стаи стрекоз над водой
у горной речушки в Тавриде.
Мелькнувшему счастью не скажешь «Постой!»,
но я на судьбу не в обиде.
Та нежная, та золотая рука
к моей прикипела ладони.
«Пока – я шепчу – дорогая, пока...» –
на склоне июня, на склоне.
У первой разлуки пронзительный вкус
вина, чуть горчащего ядом.
«Пока!» – на полвека усну. И проснусь –
и мы, те же юные, рядом.
Мы там, где стрекозы шуршат над водой,
где пахнут дикарки-маслины
в июньском цвету и где серп молодой
дрожит над загривком вершины.
И в сумерках катится к морю река,
роятся прозрачные крылья.
И снова к руке прикипела рука...
Всё было, моя золотая! Пока.
Всё есть. И останется былью.