Герой наш был гурман со стажем,
И пусть молва его корит –
Не ел он гадость, прямо скажем,
Чтобы не портить аппетит.
Открыта тем, кем дорожит –
Друзьям – всегда к нему дорога.
Гостей встречая у порога,
Он их за стол садить спешит:
«Прошу садиться, господа,
Чтоб не остыла вдруг еда».
Он их сердечно угощает,
И сам неспешно поглощает
Белки, жиры, и углеводы
Нечеловеческой природы –
То есть, совсем не людоед!
Хотя закажет на обед
Так много живности различной,
Что и в любой среде столичной
Вегетарианцем – толст и худ –
Его уж вряд ли назовут.
Голодной нет зато отрыжки!
Открыв консервов вкусных крышки
Все яства сразу подает
На стол жена. И вот что странно:
При этом ведь не устает!
Так думал он, по крайней мере,
Сидя позавчера в партере
Театра, что других поближе,
Куда, как правило, весной
Ходил он раз в году с женой.
Но вот усталость накопилась,
Жены активность изменилась:
Она сперва занемогла,
А через месяц уж слегла.
И жизнь его переменилась:
Волна заботы накатилась.
По дому многое ему
Пришлось уж делать самому,
Врачей искать, найти лекарство
И обеспечивать покой,
Ну и надеяться напрасно,
Что все пройдет само собой...
Друзья, хоть связи сохранили,
Но как-то быстро поостыли...
И сразу ясно стало всем
То, что без трапезы совместной
Их встречи станут бесполезны.
Вот тут его и осенило,
Что с ним все эти годы было:
Что поживал он, как в раю!
Спала душа все это время –
Один нести уж должен бремя!..
И оказавшись на краю,
Не голосить: «Пожар, горю!»
Так может, с пиром погодить?
Ведь недостаточно родить
Детей и дать им воспитанье,
В гимназию определить
И, опасаясь отставанья,
По репетиторам водить.
Ведь, на успехи несмотря,
У каждого судьба своя:
Отучатся, пройдут года,
Разъедутся уж кто-куда...
И вновь теперь вдвоем оставшись,
Не лучше ль жить, душой обнявшись?
И может, будучи с друзьями,
Семьи законы свято чтить?
И за манящими огнями
Жены любимой не забыть?..