нет, неправда, что ночью пришла зима,
зачернели раструбами смертных ворот столбы,
и, гортанным триумфом сквозь них пролетая, тьма
киноварными дисками вскрыла влюблённым лбы.
им, оплавившим нежностью дуги горящих тел,
обнимающим бёдрами тайны земных начал.
чьими токами страсти пропитаны тлен и мел
всех покровов, и стёрт черепов оскал
из глазниц у прохожих, и лёд сквозь одежды кож,
тот, что с хрустом прорезывал мясо до белых жил,
вышел потом из пор... альбиноса-коня стреножь
острым тернием, вставшим из их могил.
пусть взметается красный по синим откосам снов
в вертикальную музыку всех голосов и труб,
и окалину сбросит старинных высот засов,
и раскрошится море у жаждущих слова губ!
не глотнуть и не вычерпать – горек холодный дым
этих складок, шурующих чёрную тишину,
подступающих к горлу… ты слышишь, Иероним,
как хватается ужас за кисти твоей блесну?
разве лютням и арфам такие сыграть фузы,
удушающей тьмы оприходовать шёрх и стук?
высь ссыпает столетья на досок твоих весы,
жерновами стирая огонь на золы муку:
на коцитовых хлебах чернеет в тщете чума,
по садам наслаждений костями-то гарь бела.
нет, неправда, сюда не пришла зима.
не сгорела свеча, и по-прежнему боль светла