Когда не о чем мне, но настойчивы, гулки
растревоженной тайны отзывы,
до чудес ли, шепчу, опиши хоть прогулку.
Чудо лживо, покуда мы живы.
От двора ко двору я влачу твои санки
чередою качелей и к парку влеку.
Так строптивая мысль, истомив, спозаранку
на полозьях пословиц въезжает в строку.
Мы заходим с угла, где, смыкаясь с домами,
он встречает нас высохшим прудом. Идём,
оставляя на после знакомство с горами,
по дорожкам, где каждый шиповник знаком,
где едва ли не с каждого клёна сбирали
золотую, зелёную, красную дань.
Нынче здесь тишина, будто разом убрали
звук и цвет. Мы ступили за грань
их. Твой третий декабрь по оплывшему следу
чьих-то лыж нас выводит к мосту
над овражком. Задержимся. Ты ему предан
с давних пор за его высоту,
за отраду, дотронувшись лбом до ограды,
свесив ногу меж прутьев, следить свысока
шелестящий полёт своего листопада
и попутную осыпь камней и песка.
И теперь, насладившись обвалом сырого,
перезревшего снега со скользких перил,
ты стоишь на краю. Половина второго.
Но и время помедлит, чтобы ты не спешил.
Впереди ещё дивный дворец и обратный
путь. Ты спрашиваешь: "Где путь?",
"Где дворец?" Как далёкие светлые пятна,
на глазах обретают место и суть
перелётные звуки. И это — подполье
воспоминаний. Сам со свечой
негасимой, под снежною солью
прожитого сойдёшь сюда, сыщешь здесь свой,
становящийся санным и снова отдельный,
то спешащий назад, то бегущий на зов
долгожданной скамейки со старцем поддельным,
то затерянный вовсе среди прочих следов.
Догоняй же! До луж на тропинках утоптан
рыхлый снег. Горяча от недолгого бега рука.
Всё слышней голоса. Вот и пруд допотопный
подставляет под быстрые сани бока.
1994