Ани! Ванское царство Урарту Роман всё сб. 15
Ани. Ванское царство Урарту 1
Ани. Ванское царство Урарту*
ПОЭТИЧЕСКИЙ ФАНТАСТИЧЕСКИЙ РОМАН
Сон или явь?! Иль Морфей**?!
1. Детство
армянской девочки Ани
Сон или явь?! Иль Морфей?! Треть жизни, знаю,
мы проводим во сне. Что происходит в это время с
нашим организмом, когда мы спим, и спим ли мы вообще?
Или попадаем в другие миры и обогащаемся там
чем-то иным, непонятным доселе мировоззрению, чем-то
давно прошедшим и неизведанным? Никто не знает, но я хочу
рассказать вам необычный сон Морфей, который виде-
ла недавно... Он мне снился всю эту неделю. Может быть,
в эти предпраздничные вербные дни и в преддверии боже-
ственных праздников. И если бы сон снился только в один
день! А то каждый день смотрю, как ежедневный сериал…
И нет конца ему всю неделю, продолжение этого сна отпе-
чатком осталось у меня в памяти. И поэтому я решила вас
тоже ознакомить с ним, не искажая данных. Может быть, и
вы увидите продолжение необъяснимых явлений, которые
дадут и мне ответ…
Как будто бы я армянская дочь Ани своих не очень моло-
дых родителей. Отца звали Самвел, а мать – Ануш. Помню
себя с самого раннего возраста, совсем-совсем маленькой,
потому что началось всё именно с этого. А родилась в Ван-
ском царстве, где было упомянуто, как бы мимоходом, что
слышала имя первого царя Урарту – Араме, молодого царя
в то время... может, я недослышала и это имя – Арам? Я же
знала: есть такие имена мужские у армян.
А ещё как будто бы я там жила при дворе, в самой глубо-
кой пещере, но не среди царских палат и свиты, а ниже, под
землёй, и дальше от них. Дорога внутри скалы шла спира-
лью, это тоже помню. Сама же я дочь очень бедных родите-
лей. Отец мой был сапожником, служил при дворе, а мать –
прачкой, при прачечной царской знати.
Я, может быть, пока и ребёнок, но уже наслаждалась,
издалека наблюдая красивыми нарядами, думая про себя:
неужели я когда-нибудь надену что-нибудь такое красивое?
Когда их стирала моя мать, сгорбившись над корытом, по-
сле полоскала и вывешивала на длинные крученые верёв-
ки, сплетённые из кожи. Или же когда тяжёлым утюгом на
углях разглаживала складки. Настолько меня привлекало
красивое убранство нарядной одежды, что я могла бы часа-
ми смотреть на них, мечтая. Мама ходила полоскать бельё
далеко от двора, по булыжным камням спускалась к проходу
пещеры, к речушке среди скал в ущелье. Там один раз и за-
метил её визирь царя Урарту. Не очень молодой мужчина:
высокий, темноволосый, с рыжеватой бородкой и с усами...
похож больше на турка, чем на армянина.
Однажды, полоща бельё нагнувшись, мать задрала подол
юбки, чтобы не обмочиться там же, у берега горной речуш-
ки, которая протекала в ущелье и где было больше камней,
чем воды, и не заметила, как к ней подошёл визирь. И что
было между ними, до сих пор осталось в секрете. Но она
туда зачастила, как объясняла, чтобы не таскать воду в кув-
шинах на гору в пещеру. Специально спускалась к ней уже
каждый день и там, пополоскав бельё, ставила таз на тачку,
которую смастерил мой отец, и тащила обратно в гору мо-
крое. Может, визирь что-то ей сказал там, ничего не извест-
но. Мать всегда держала язык за зубами, никогда от неё ни-
чего невозможно было узнать. Она никогда не жаловалась
никому на свою тяжёлую жизнь. И он, этот визирь, тогда по-
мог ей и зачастил туда каждый раз, как замечал, что она туда
спускается, а может, выслеживал. Помнится, она была очень
красивая женщина: с белоснежной кожей, со светлыми гла-
зами и пшеничными волосами, высокого роста, с пышной
грудью и округлой фигурой, она была, как налитая груша,
спелая, сочная и краснощёкая. На неё не раз заглядывались
при дворе мужчины, даже из царской знати.
Но точно знаю, когда она уже шла к воде, отец бросал
свою работу, бежал за ней, чтобы никто не посмел над ней
надругаться. А может, заподозрил неладное. Она по срав-
нению со всеми женщинами нашего поселения одевалась
красиво. Правда, были обноски от господ царской семьи.
Так как они считали, что износились достаточно, а ей же
было в самый раз. Помню даже, как она мне перешивала
из старой, потрёпанной одежды новую, удаляя обтёртое или
бракованную часть, порой, комбинируя из двух платьев, де-
лала одно. Получалось намного красивее, чем это было на
них... Короче говоря, она была на все руки мастер! За что
она не бралась, получалось красиво и нарядно. Среди своих
сверстников нашего поселения я одевалась лучше всех.
И однажды заметили эти переделки при царском дворе.
Приказали, чтобы она обшивала детей царской знати. Только
из новых тканей, завозимых из разных стран, в основном из
Персии, где проходил восточный караванный поток товаров.
А из лоскутков оставшихся опять выкраивала мне то кофту,
то юбку в оборках. А потом она уже обшивала всех с цар-
ского двора, кто захотел наряжаться и обшиваться только у
закройщицы Ануш – моей мамы. Она блистала своими вы-
думками! Нашли ей скоро замену и прачки. Облегчили ей ра-
боту, она уже перестала ходить к ручью, чтобы полоскать бе-
льё, больше уходила в царский двор на примерки. Это было
не очень на руку царскому визирю, но он не смог удержать её
на работе прачки тоже из-за её занятости швеи. Для меня всё
ещё осталось детское ощущение домашних ревностных сцен
родителей. Как только мы стали жить в другой лачуге, ближе
к царским палатам, когда мать перевели швеёй, отец чуть ли
не каждый день избивал мать. Он был очень строгим, ревнуя
её, бил до синяков, а затем ночью, целуя, нежил.
Но только когда я немного подросла, сама стала замечать,
что на мать очень уж смотрит визирь царства Урарту. И ког-
да он её забирал к себе, на примерку, то на следующий день
побои и крик в доме были обязательно. У матери от отца
лишь синяки и слёзы. Я её очень жалела. Тогда я не понима-
ла, что такое ревность. Ведь я была мала, но в эти минуты
я ненавидела своего отца, который так безжалостно позво-
лял поднимать руку на мать, беззащитную женщину, и бил
её даже ногами. А что она может сделать? Она, покусывая
губу, даже боялась громко плакать.
Вскоре я заметила, что моя мать стала «пузатой», а это
значит, как мне объяснили, что будет, у нас ещё дитя, сестра
или же братик. Но мне не нравилось, когда отец кричал, сту-
чал ногами и говорил: «Этот ребёнок не от меня! Кто отец?»
И, когда она родила мальчика, был он с тёмными как смоль
волосами и с чёрными глазами, как у грача. Тогда-то отец с
каждым днём всё больше и больше избивал её, потому что
он был светлолицым, со светлыми волосами и с голубыми
глазами. Кричал уже, не скрываясь: «Ты неверная мне жена!
С кем изменила?!»
Однажды к нам в хижину вошёл сам визирь царства Урар-
ту, я увидела его впервые. Но даже я, ребёнок ещё, поняла, на
кого похож мой маленький братик Самвел. Он же положил
небольшой мешок с золотыми монетами на стол и сказал:
– Ты, швея, остаёшься здесь с дочерью-красавицей, а твой
муж, Арам, сегодня же должен покинуть нашу Ванскую кре-
пость. А если добровольно не уйдёшь, то будешь наказан су-
рово. За плохую работу и то, что оставил её недоконченной.
Наказание будет вынесено приговором – отрежем язык и вы-
колем оба глаза. Потом спустим с горы, чтобы ты никогда не
смог найти вход в пещеру нашего царства, где мы обитаем,
где у нас цивилизация давно: подведена вода и канализаци-
онные отходные трубы функционируют, из отверстий горы
доходит солнечный луч, обогревая нас в холодные дни.
Покинуть семью и дом Арам не захотел. А то, что визирь
заплатил за нас, женщин, и занёс мешочек золота, было бы
ему достаточно, даже больше, чем надо, чтобы спокойно мог
он где-нибудь устроиться в долине Ванской горы. Спорить
с царской знатью не стоит, тем более с визирем. Он также
мог бы пересечь за несколько дней на осле, который у нас
был, большое расстояние, не подвергая себя насилию. Но он
очень любил свою жену Ануш и меня, дочь Ани, и поэтому
отказался. Всё же надеялся на милость царя, к которому, как
нам сказали, не дошло прошение о помиловании. Он мог
бы спокойно и легко дойти до города Шушпа. Или же посе-
литься на долине, вблизи реки Эврот в Лаконии, где обитал
народ нивария (новая ария). Мог бы дойти до Древней Гре-
ции и затеряться там среди них, так как он был ремеслен-
ный человек – сапожник. Знал много древних языков, даже
курдский. Остался бы целым и невредимым! Но он никак не
хотел оставлять любимых жену и дочь.
И в один день приговор привели в действие, а причину лег-
ко нашли и выдворили за потайную дверь в дыру из пещеры
у крепости. Нам же кое-что стало известно о нём... но мы не
имели права спрашивать или рассказывать кому-нибудь о нём
и куда его девали и что с ним сделали. По слухам, дошедшим
до нас, может, нас пожалели и просто рассказали, что кто-то
сжалился над ним – человеком, оставшимся без глаз и языка,
чтобы много не болтал, взяли его с собой бродяжничать по
городам древнего государства, в юго-западной части Урарту.
Понимая уже, что с самого рождения меня записали в кни-
ге армянской церкви, окрестив именем Ани, там же произ-
ведена запись... родилась в городе, средневековой столице
Армении... Но меня назвали Ани! Красивым именем, и всю
жизнь я была своим родителям благодарна, ведь от имени и
судьба! И я была счастлива, мне нравилось моё имя с каждым
днём больше и больше. В те времена я не была знакома с лю-
бовью, и с ревностью, и с замужеством, и болью от измен в
семье. Жила беспечно, довольствовалась тем, что есть.
Девочек нашего пещерного подземного поселения начи-
нают выдавать замуж с тринадцати или с четырнадцати лет,
в зависимости от созревания. Говорили: «В это время они в
самом соку!» Это тогда, когда она созревала в полном смысле
этого слова, после первой менструации. Когда ещё камушки
твёрдые в груди до боли жмут. А мать обязана доложить была
отцу и хануме. Ханума подыскивала хорошую партию для
девочек-невест. Самое главное, девочка до замужества долж-
на беречь невинность свою – девственность. Но это было
очень трудно в то время. Девочек молоденьких ловили везде,
хватали: турки и курды, персы и афганцы. Они, как муравьи,
спрятанные в низовье пещеры, стояли наготове. И как только
молодая девушка везла кувшин с водой в пещеру, её там же
насиловали. Или же забирали в сексуальное рабство, в гаре-
мы в их страны, и за неё получали выкуп золотом.
Помню, мне было всего десять лет, как стал захаживать в
наше небольшое жилище визирь, отца уже не было с нами.
Он так на меня смотрел своими орлиными глазами, что ма-
тери было неловко и боязно за меня. Она при каждой встре-
че повторяла: «Дочь мала, не смотри так, ей пока десять».
Хотя я по-взрослому уже округлилась и грудь выпирала из-
под моего платья большими сосками.
У нас в хижине в то время перегородок не было, разде-
ление было мешковиной, коврами, которые тоже завозились
из разных стран, или же шкурой убитых зверей. Лишь бы он
на меня долго не смотрел, мать совала мне маленького бра-
тика в руки, чтобы я с ним игралась. Сами они занимались
любовью за шкурами на тахте, меня не стесняясь, потому
что слышны были их вздохи. Она каждый год рожала тём-
неньких, на него похожих сыновей.
Лишь я одна была светлая и уже хорошо созревшая, и в
этом году у меня началась менструация, так что я понимала,
что и меня скоро будут сватать. А когда он её спросил, она
обманула: «Ани, она поздняя, видно, не созрела, и пока ни-
чего не было у неё». Но он ко мне подходил не как к ребёнку,
а как к совсем взрослой. А когда приходил к ней или уходил,
обязательно поцелует и меня, так прижимаясь, что болели
груди, вернее, камушки внутри.
А через полгода он ей сказал, что ему пора жениться.
Мать обрадовалась, подумала: наконец дети будут называть
его отцом. Но нет, он послал хануму сватать меня, её дочь
Ани. И послал опять мешочек с золотом.
Мать испугалась и сказала об этом мне. Всю ночь я пла-
кала и она тоже, но всё же она меня уговорила: «Это лучше,
чем жить, как я, неопределённая! Когда каждый может над-
ругаться над тобой. Ты красива, и взгляды множества муж-
чин притягиваются к тебе. Кто-то и обманет. Моя дорогая
дочь Ани, послушай мать, не отказывайся от такой хорошей
партии. Они живут вблизи царских палат. Никогда, не оби-
дят тебя, не будешь ты работать всю жизнь, как я батрачила.
Будешь одеваться как знатная дама, а такие, как я, будут об-
шивать тебя, купать, делать массаж и растить твоих детей.
Будешь вся в золотых украшениях ходить, переливаясь дра-
гоценными камнями, как царица. Дай согласие, Ани, иначе
он выколет мне глаза за непослушание, как отцу, а тебя за-
берёт, мы для них – нищий сброд».
И я даю матери и хануме своё согласие.
На день помолвки был приглашён сам молодой царь Ара-
ме. Я была красиво одета, мать уж постаралась, и от отца
осталась красивая обувь в сундуке, которую он сшил когда-
то для матери... Меня вывели из соседней комнаты, занаве-
шенной шкурами медведя. Царь Араме сразу посмотрел на
меня и сказал визирю:
– Спасибо, что нашёл для меня невесту, будущую царицу
Урарту, – и закричал: – Всем на колени перед ней, будущей
царицей Урарту!
Он подошёл и взял меня за руку. А визирь, упав на коле-
но, стал целовать мне подол платья, приговаривая:
– Да здравствует будущая царица Урарту! Вы правы, мой
царь Араме и господин, я её для вас искал и нашёл.
– Ни на один день я её не оставлю здесь, такое сокро-
вище в этой жалкой хижине, – сказал царь Араме и, так же
держась за мою руку, увёл к своей позолоченной царской
колеснице, запряжённой двумя белыми лошадьми.
Он повёз меня по потайной винтообразной дороге, внутрь
царского подземелья Ванской горы. Остановился прямо у
ворот своего дворца. Пока мы ехали, мне стыдно было гля-
нуть в его глаза, но, когда на мгновение, пока открывались
ворота, я всё же посмотрела, то увидела мужчину высокого,
стройного, светловолосого, со светлой кожей и с голубыми
глазами, приятной внешности. Он был очень похож на мое-
го отца. Сравнивая их, я даже подумала, что он будет так же,
как и отец, любить и ревновать. В то время я не знала, что
для ревности нужен повод. А что такое любовь, я ещё не
ведала и не чувствовала.
2. Подготовка
к помолвке царя Араме
И вот ведёт меня царь во дворец! Палаты все бле-
стят, цветной обшивкой покрыты стены, словно
изумрудами горят. Колоны мраморные в золоте
утопают, поддерживая, будто подпирая потолок, а на стенах
все подсвечники висят, в свечах сверкают и тонким арома-
том обдают нас. Не видела я ещё такой красоты! Не видела
и глаз людей. Они стояли на коленях, уткнувшись в пол, и
не глядели на нас совсем, боясь даже один взгляд бросить
на ту, кого наш царь Араме ведёт во дворец. Боясь за жизнь
свою, детей, суровый нрав царил везде. И сколько видывала
я, где был обман, сплошная ложь и страшный суд и приго-
вор. А он за ручку в глубь дворца ведёт меня и не стесняется
за мой изношенный наряд. В то время как от всех пышных
дам издалека благоухал нежный цветочный аромат.
Захлопнулась за нами дверь, а там его мать, царица-
владыка всей империи Урарту. Из рук его меня приняла, в
свои палаты ведёт, и молодой царь за нами. Садимся на топ-
чан, где всё в коврах персидских, на них множество подуше-
чек и мутак. И он ей говорит:
– Прими её как дочь, обмой и обогрей, одень её, мать, в
самый лучший наряд, что есть. А если нет, вели пошить.
Ани женой моей, царицей станет! Но помоги решить во-
прос, чтоб не упасть нам вместе в грязь во время свадьбы.
Ведь она дочь бедняка, семьи из низшего сословия, как
быть? И как же мне всем показать, скажи, мать, я помощи
прошу! Ведь я влюблён, бесповоротно, хочу жениться и соз-
дать семью, хочу детей! Как там сестрица? Ты помоги как
можно поскорей! Не разрывай любви, она в душе моей за-
села. И как же мне женой её назвать? Чтоб и жениться, не
опозорив наш весь род? Каждый будет тыкать пальцем, по-
казывая, что сын царя забыл обычаи армян... А я влюбился с
первого взгляда, лишь посмотрел! – так царь говорил.
А я сижу, не смея шевельнуться, глаза поднять и на него,
и на царицу.
– Ты прав, мой сын, ты молод, царь Урарту. Она красива,
кажется каким-то дивом, таких красот не видывала я доселе
в нашем царстве, неужто Бог создал её для тебя и не было
этому препятствий... не поверила б я тогда! А надо бы ре-
шить задачу в срок, чтоб и знать, и народ не раскрывали рот,
заранее не трогали твой знатный род, сынок. Пока её в своих
палатах «заточу». Не бойся, не обижу, а, напротив, в шелка,
в парчу одену, как смогу, учить я стану. Но показать?!.. Пока
не смею всем, поверь мне, сын.
– Согласен я, устрой поближе, в те палаты, где форточка
ко мне ведёт, чтобы понаблюдать. Иначе ты убьёшь во мне
желанье ждать и без ножа порежешь на кусочки. От скуки и
тоски могу и умереть.
– Ты не умрёшь, будешь наблюдать, даю я слово честное
тебе. Её же сон и тень при свете дня, заметишь всё!.. Как
спит, что ест она. И также знай, я не позволю... не дотянется
рука твоя до будущей царевны, ты обещай до свадьбы не
перечить. А я найду тебе уж как помочь! Чтобы и овцы были
целы и волки сыты – благодать. Сначала нужно исполнить
жертвенный обряд. Прежде чем провести жертвоприноше-
ние. У козлёнка маленькие рожки озолотить, и в этом нам
поможет художник-ювелир.
– Зачем? – тут вскрикнул вдруг царь Араме.
– Чтоб ты не был рогатым, сын, жизнь длинна.
– Ну что ж, тогда согласен я. А зачем в жертву принесёшь
сейчас?
– Не я, а ты, что наконец нашёл любовь! Царевну в дом
ты приведёшь, которая родит внучат.
– Не знал, я, мать, любовь. Но как увидел светлый образ
Ани, не стал и спрашивать, чья дочь, спасибо лишь сказал
визирю своему, и взял за руку, и увёз я во дворец её.
– Ты сделал правильно, сынок, тогда ягнёнку, нужно за-
казать и башмачок, весь в изумрудах и брильянтах – помо-
жет счастливым стать, такую жертву примет наш Господь.
Ты поспеши, пока не начался пост. А расскажет нам мудрец,
как дальше быть и как нам из Ани сделать дочь одной из
лучшей нашей знати.
Они сидели и разговаривали долго, пока меня в купальню
повели. Совсем не так, как я привыкла. В холодной всё во-
дице ножками в ручеёк, средь камней, песка смывала грязь я
батрака. А рядом мать с кусочком мыла, из прачечной, поди,
опять стащила... Здесь много банщиц, все вокруг меня. И
мыльной пеной, словно пеной моря. Словно я во сне опять
и издалека всё от тебя, как об утёс, плещется вода. Светлое
окно в небо, впервые вижу я, и луч оттуда глядит на меня.
И расчесали несколько девиц слоновым гребешком, затеи
в косы заплели мои пряди волос. Одели в шёлк, парчу и в
кружева, таких не видывала даже в прачечной тогда. Руч-
ной работы мастериц, головку нежностью прикрыв, и увели
в большую опочивальню, открыв дверь, где широкая кро-
вать.
А через час вошла сама царица-мать.
– Ани, дочь, будущая царица Урарту! Ты встретилась с
сыном на счастье или на беду? Я же тебе, конечно, помо-
гу. Но только я хочу, чтобы и ты помогла нам. Сможешь ли
ты рассказать немного о себе? Кто твои родители и чья ты
дочь?
Я нервничала, плача, мне стал небезразличен царь... всё
ж рассказала, не утаила стыд неверности матери своей.
Я лишь окраску, как художник, налила, в те дни и месяцы,
немного нежными тонами приврала.
– Ну что сказать мне о родителях своих? Я слышала, что
когда-то был отец из царской знати палат. За непослушание
был выгнан из царских он палат. И ничего он не умел, там,
в нищете, и научился шить он обувь. А там он встретил мою
мать, каторжную с детства, отлучённую от родителей своих.
А их послали в глубь Ванских гор, камни выгребать. А её же
ещё грудной отдали женщине прачке, которая также имела
дитя и вскармливала вместе и мою мать. Так и она в нищете
росла, хотя была красива и мила. Отец любил её, как помню.
Но, извините, всё кричал, душил он ревностью своею, когда
визирь к нам заезжал. А тут и мать стала рожать каждый
год... Визирь был молод и настойчив… рожала смуглых ре-
бят, похожих не на отца, а на визиря точь-в-точь. А сватать-
ся ко мне хануму посылал. – И я уже не смогла докончить,
плача.
– Нелёгкая судьба твоя, Ани, и родителей твоих. Я обе-
щаю жизнь твою украсить здесь, в палатах царских, исправ-
лю несправедливость я сейчас, лишь после жертвы буду
меры принимать.
– Спасибо, вы добры, царица-мать! Вы, может быть, рас-
смотрите прошение на помилование отца? Его уж нет давно
и не вернуть его, но я хочу несправедливость снять, позор,
нависший на весь мой род, семью.
– Я обещаю тебе помочь, но после помолвки, цвет мой!
Ведь сын мечтает тебя в свои палаты взять, любить и не-
жить, с тобою быть и жить.
Она ушла, оставила меня, потом, наверно, через час, ко
мне в палату возвратилась. И не одна, а с девушкой одной,
которая всегда будет при мне слугой. Она в руках несла под-
нос, а там яства, чего там только нет! И, положив на топчан
с ковром, ушла прочь.
– Ты ешь, она будет рядом всегда, лишь только позовёшь.
Помочь одеться, надеть правильно наряд, в котором даже
ночью будешь спать. А там, за дверью, – показала на вос-
ток, – уборная твоя. До завтра, спи спокойно, без проблем и
ничего больше не бойся!
Поела я и спать легла, впервые провалилась в шерстяной
матрас.
А утром свет! Откуда здесь, в горах? И я к окну, и что же
там? А оказалась южная сторона на море смотрит вся она.
И солнце светит, своим лучом голубизну порвав на части не-
босвода. Там тучи облаков, близки ко мне, так чудилось, как
будто бы смогу схватить рукой. Не знала я, что стена дворца
выравнивается к югу, гору обогнув. А мы все, дети подземе-
лья, не знали света, что бывает, и красоты, и я смотрю, стою
одна и не заметила, как сама царица-мать уж подошла.
– Проснулась, дочь, царица молодая? Как ты спала? Ни-
кто твой сон здесь не нарушил?
– Спалось прекрасно, но многому удивлена! Я солнце так
вблизи сроду не видала! А море! Море! Какая красота, где
волны бьют всё об утёсы, их обмывая! А я-то думала, что
это мне так хорошо спалось? Под плеск воды, которая мне
напевала в ночь!
– Я не одна, со мною прислуга твоя, поможет тебе одеть-
ся, и мы пройдёмся, прежде чем позавтракать, по балкону,
подышишь вволю кислородом, мой цветочек-василёчек, а
то бледна, как будто бы не загорала.
Как мне приятно слышать такие слова – «мой цветочек-
василёчек»! Моя мать часто так называла меня. Я быстро
переоделась, опять в новый наряд, и вместе мы с царицей-
матерью уже вдыхаем свежий воздух. И я смотрю не из
окна! А шаг за шагом, как разминка, из балкона всё глядя
на синеву и горизонт. Где встречаются, как братья, море с
небом, а вам меня и не понять.
Нам небо дарит акварели,
Каких цветов не встретим там!
Павлин плывёт сиреневый
С пышным куполом на нём...
А в золотом сиянии солнца
Блестят кристаллы облаков
С хрусталём разноцветов,
Эта картина будоражит кровь...
А там и оранжевый закат...
За горы закатился высокие,
Появилось много серебряных звёзд...
На тёмном сапфировом зонте...
Где дремлет одинокая луна...
Показывая путь, как за ночь...
Добраться до вершин...
И не свалиться с гор нам.
За этот миг готова жизнь свою отдать, близка к свобо-
де моя жизнь, и нет клейма позора. Я всё в думах: как же
моя мать без меня? Ведь я была ей подмогой. Помощни-
ца у матери жила, пока работала она, а я всё детей под-
нимала.
Прогулка длилась час. Приятный бриз и свежий воздух
полностью меня взбодрили, и я, поблагодарив, хотела было
опять её спросить. Она же меня опередила:
– Пойдём, Ани, заждался царь Араме нас к завтраку уже.
Его понять могу и я, не оторвать же глаз от красоты такой,
мила, как ангел ты небес.
Мы вышли и прошлись по залам и остановились у дверей
одних, где дверь открыл нам сам царь, сказав:
– Уже хотел гонцов за вами я послать! – Взял за руку неж-
но он меня, подвёл к обеденному столу. – А там есть всё! Ох,
бедный мой народ, одним всё, другим же ничего, голодных
много мрёт!
Он сел напротив, пока усадив меня, и рядом с ним его
царица-мать. Мы ели, слушала её слова.
– Откуда те манеры за столом она брала? Они врождён-
ные, в ней изнутри, наверно, надо разобраться, откуда её
родные, род!
– Вчера встречался с мудрецом, и дельный совет дал он
мне... Визиря срочно во дворец позвать. Раз обесчестил её
мать, заставить обвенчаться с ней... Жениться заставим, и
будет он женат на матери. Так непроизвольно и дети его ста-
нут из нашей царской знати, как сам визирь. Просить руки
он будет у неё! Так Ани обретёт и титул, и любовь! А я же
смогу с ней пожениться, не стыдясь.
– Отлично посоветовал мудрец, скорей веди ягнёнка-
козлика на жертвенный обряд, затем пошли гонцов, чтобы
визиря позвали во дворец! Я же поспешу скорее невесту об-
шивать, готовить к свадьбе будущую царицу Урарту, Ани!
Наступит временное затишье во дворце, и не будешь ты
потыка;ться воевать.
– Спасибо, царица-мать, вы так добры ко мне! – ска-
зала я.
– Спасибо я скажу тебе, когда ты выучишься читать, пи-
сать.
– Я могу вас обрадовать и сейчас: писать, читать учил
меня отец, я многое читала и поражалась храбрости лю-
дей. Сейчас я многое здесь поняла, когда увидела впервые
я сама. Когда смотрела в небосвод, где бархатом голубизны
закручен свод, в пурпурных облаках, и стаи разных птиц
порхают. Но там, внизу, живя во тьме, я этого ничего не
видела!
– Увидишь много ты ещё, но у нас один на всех закон и
нужно его соблюдать. Пред помолвкой обряд, тебя прове-
рить мы должны – девица ли ты, скажи!
Я поняла такой намёк, ресницы опустив.
– Как вам угодно и когда изволите вы выполнить обряд?
– Сейчас, пока у царя Араме дела в костёле нашей церк-
ви, пойдём Ани, нас уже ждут.
И я вхожу, подкашиваются ноги, бесстыдство раздирает
грудь. А там одна из женщин, как будто ханума. Вся в оде-
янии таком же, в тысячу юбок, и спущены локоны из-под
шали на головке.
– Сюда пройдите, за ширмой раздевайтесь, – она уж мне
говорит.
– Совсем?
– Нет, только трусики снимайте... Ну что же ты? Кусать-
ся, я не стану... Иди ж сюда и стань же здесь, а ноги разве-
ди. – Она сама пришла, взяла за руку, подвела к зеркальному
полу.
– И так, и так, пошире вы раздвиньте...
Не знаю, что она смогла увидеть издалека. Но, главное,
сказала она царице, матери Араме:
– Девица, ангел неземной, таких уж нет давно!
3. Жизнь малинка,
только издали
-Жизнь малинка, только издали, на самом
деле хочется любви для души без устали,
– сказал царь Араме.
– Малина – вкусные плоды, сладки и малиновые губки,
но, как притронешься, там шипы, наколют сразу ручки. Они
красивы лишь в сезон, сорвёшь, кислинкой набьёшь оскоми-
ну. Кусты её в молодости хороши! Невелики и плодоносны,
но с возрастом они выше человеческого роста... Кудрявая
листва редеет, плоды и форму, и окраску поменяли, рубить
кусты жалко, так и растут ягоды только на варенье... как и в
человеке... Она красива, но надо и беречь смолоду! – сказала
царица-мать.
– Ты права, мать, и пока она малина и девица, я буду на-
слаждаться её красотой и каждый час, и каждый день видеть
в своей опочивальне, горю желаньем быть с ней, быстрей
бы обвенчаться!
– Ты не забудь, ведь ты влюблён – любовь заразна! По-
теряешь сон, тебе же надо бодрым быть, ты править должен
всем Урарту. Где покорять, где защищать народ, хочу тебе,
сынок, перед помолвкой притчу рассказать.
– И что же можешь рассказать, чего не слышал я? Ведь
столько времени отец мне мудрость отдавал и безвозвратно
и умер, не получив добро, чтобы хватило бы на жизнь.
– Послушай, Араме, ты, может, выбор правильный об-
рёл? Она прекрасна, тебе пора жениться. Но я должна ска-
зать, как жить в дальнейшем. Ещё ты молод, и мой совет не
повредит, всегда прислушиваться ты должен. Когда девица
в дом женой войдёт, когда её воздвигнешь ты на трон всего
царства – то будет она править и решать всё за тебя, ког-
да ты чем-то занят. Не всё ж один сможешь охватить. Она
должна быть умна, строга, нежна, и добротой душа напол-
нена прекрасной! Вот тогда-то к ней и пустится наш вели-
кий народ, но и всякий сброд, чтоб сжалилась она, молебен
подавая. А как ей быть? Ты ж даже не спросил, умеет ли
писать, читать, и это сделала сама я, на тебя не переложив...
И оказалось верно, ты ко мне сослал её в палаты. Но всё же
она так молода! Раздаст, помилует всё царство по доброте
своей, которое по крохе собирал отец твой, так не успел и
стать царём.
– Опять ты про неё? Не сметь её в присутствии меня чер-
нить! Люблю… Должна ты так принять и научить, ведь ты
же моя мать и правила царством одна... пока я рос и стал
во всём тебе уж помогать. Ты, кажется, хотела что-то рас-
сказать. Зачем её затронула опять? Защитник я её навек, не
допущу я клеветы... Люблю, люблю, тебе бы не понять! Я
помню, как сама любила, мать! Страдаю, не повидал с утра,
а мне хотелось бы так прижать малину зрелую, пускай с
шипом, скорей пролить о них мне кровь!.. А может, рев-
ность, что любовь делю? Но ты же мать!.. Тебя люблю как
мать, но будь ко мне милосердна ты, такой любви доселе не
видал, не ощущал, я таю лишь от воспоминаний красоты.
Хочу видеться с ней и гладить волос прядь, прижать к себе
и целовать. Закончим мы на эту тему говорить, уверен я, она
и пишет, и читает... и даже больше, я хочу сказать: мне надо
точно знать, кто её настоящий отец. Лучше о помолвке пого-
ворим, тогда-то я смогу по нашему закону Ванского царства
Урарту хотя бы наслаждаться и срывать лишь девицы поце-
луй до дня венчания, которое жду и не дождусь.
– Ну, слушай, если ты поймёшь, в чём суть. Может, это
была правда иль нет? У одного конюха, была коляска и три
коня. И это были родственные души: отец, мать и дитя.
И когда кучер поднимал кнут, чтобы подняться в гору, хотел
хлестнуть отца, тогда-то мать и сын в подмогу, что было сил
тянули и уставшего отца. Когда хотел хлестнуть он мать, и
было так же: отец и сын на помощь тянулись, вверх бежали
галопом, чтоб кнут не повредил матери бока.
– А что с дитём, когда хотел хлестнуть его? Нет больше
сил, да расскажи конец!
– Его уж оба взялись защитить, отец и мать! Чтоб не кос-
нулась плеть никак. Так потому тебе я говорю, что она пока
молода, ребёнок, тебе нужно её в себя влюбить, чтоб жизнь
отдать готова была б за тебя, когда понадобится... дорога
жизни непредсказуема.
– Я понял притчу, мать. Пошли за матерью её, швеёй
Ануш, пускай поможет платье выбрать, может, сшить. К по-
молвке успеть, никто не сможет сделать лучше, чем она...
Понял, крепка быть должна семья.
– Ты прав, сынок Араме... Займусь-ка я шитьём, нарядом
Ани, царицы молодой, и украшением праздничным двор-
ца. Как подобает царскому венчанию, которое, я знаю, не
за горами. Ты же к себе визиря вызывай, сегодня же заставь
его с матерью Ани тайно обвенчаться. Чтоб Ани вошла ца-
рицей на престол, из наших слуг, из высшей знати, вхожих
без приглашения во дворец, хотя не очень доверяла бы ему.
Визирь – подлец, безжалостно поступил с её отцом.
А я всё слушаю издалека, не всё понятно, шёпот по гу-
бам читаю, как меня учил отец. Царица уже и направилась
ко мне, взяла меня за руку, и пошли мы смотреть наряд. Но
зная мать, секрет швеи, я понимаю: не нравится всё мне, и
как сказать, думаю, голову немного приподняв. Пусть будет
как есть... Подумает, упряма? Ещё не переступила царского
дворца, не хочет соглашаться. Что было показано мне, на
всё машу головой и говорю им: «Нет, это не годится». Уста-
ла уже мать-царица. Уселась на топчан, немного отдохнуть,
сказав:
– Тогда сама сундук ты открывай! И доставай, что хочет-
ся тебе. Не знаю только, найдёшь ли то, что хочешь здесь с
душой твоей.
Один сундук, другой и третий я прошла, а на четвёртом,
замерла. Воздушно всё, капрон, нейлон, парча... рулонами
лежат – отличные цвета!
– Спасибо, царица-мать, вы так добры ко мне! Позволили
прикоснуться к красоте!
– Так эта ткань? И кто сошьёт в такой короткий срок?!
И есть ли во дворце, кто смог удовлетворить твой спрос?!
Уж не добавила мне в укор, что я нищий сброд, а хочу из
лучшего пошить
– Что ты показывала мне, прекрасно!
Я же, тихо головку опустив, набралась храбрости опять
и повторила:
– Лишь только мать! Она портниха-мастерица, высший
класс! И ради меня всю ночь не будет спать. Сделает всё это
в срок, любя дитя, страдая, и с каждой строчкой счастья по-
желав! С её я рук хотела бы наряд!
– Твоё желанье – для меня закон, хотя ещё не перешагну-
ла царства ты порог, не стала и невестою Араме царя, но я
же поняла, как он и я сама влюблены в тебя! За светлый ум,
не раз ты будешь удивлять! Я знаю точно: будет великолепен
твой наряд! – И, колокольчиком позвонив, входящему слуге
строго приказала: – Привести срочно известную в царстве
швею Ануш... – не добавив «её мать».
А может быть, пока не время об этом говорить, слеза кати-
лась, зацепив ресницы. Ведь нужно сделать всё, чтобы было
по душе царю. И это понимала я, не обижалась на неё.
Пока рассматривала ткань, немного времени прошло, но
вскоре за дверью доложили:
– Там ждёт швея Ануш, запыхавшись стоит.
Войти в палату царскую она получила приказ. Вошла, а
слёзы глотаю я опять, сказать не в силах, как прижаться я
хочу, как к матери своей, прильнуть к её груди.
Откуда всё во мне? Я удержалась, за это царица-мать,
моргнув, благодарила за то, что знала, как подобает буду-
щей невесте вести себя во дворце, избегая грязных сплетен.
Царица удивлена этим холодком, сама в объятья соединила
нас, сказав:
– Я тоже мать.
Обнялись вместе мы втроём, теплом повеяло от неё, уже
люблю обеих мам! Потом царица-мать, якобы торопясь,
оставила двоих на время, давая поболтать... Мы утопали в
поцелуях в первый раз! Как много значит от матери родной
услышать благословение в сей час! Потом, немного успоко-
ившись, сказала я:
– Скоро, мама, помолвка у нас! И много сундуков я просмо-
трела, на мой размер не было ничего там. Мне платье нужно
для помолвки быстрей... Венчание же будет после помолвки,
через несколько дней. Хотя, я вижу, царь спешит, ему решать,
назначить даты срок... Успеешь ли закончить поскорей? Не
знала я, что такое любовь. Но только сердце жмёт, когда его
долго нет. Хочу к нему прижаться поскорей! Не стыдно мне
об этом говорить, я выдаю тебе одной секрет!
– Ох, дочка, доченька моя, ты влюблена... любовь не зна-
ет линии границ. И если любит он тебя, я благословение
даю. Мне трудно будет без тебя, лишилась я подмоги в доме,
но лучше, когда судьбинушкой хорошей ты наделена, и мне
спокойней станет, дочь моя.
– Но это же не всё! Царь Араме позвал к себе визиря
«твоего», заставить хочет на тебе жениться, чтоб были дети
при отце, и сватать он придёт меня к вам дом, в царские па-
латы... У вас как знатных при дворе.
– Не знаю, не верю я ему, коварный, страшный человек,
извёл отца, меня себе он подчинил однажды, поймав в ку-
стах, когда ходила полоскать бельё. А если б не спускалась
к ручейку я каждый раз в его назначенное время… Грозил-
ся тебя он обесчестить, – заплакала она, в слезах сказала: –
Твой отец был прав, когда кричал он мне, я всех детей от
визиря и родила, ничтожная стала твоя мать, позор не смыть
и забросают камнями в один день меня... Но здесь, видно,
судьба такая моя. А если честно, – лишь любила твоего
отца. Он был из знати царского двора, и от него ты многое
взяла! И красотой такая ж, какой был он! Ты многое постиг-
ла в детстве, по капле мёда словцом он будто в чай! Ты ж
слушала его и накопляла, сейчас пора и извергать умом сво-
им, разлей вулкан ты, покажи, чья дочь Ани, не опускай ты
головы! Будь горда, тебе не стоит унижаться! Ты выпусти
свой нежный аромат, ты знаешь как!
– Ещё была мала тогда, отец был занят, шил обувь не по-
кладая рук. А кто же был отец? Скажи мне правду, мама, не
скрывай, сейчас узнаю наконец!
– Там не твой отец, его отец... твой дед, Ани, моя ты дочь,
был царский лекарь, знахарь, при дворе в палатах жил и
был богат, умён. И это было так давно, наверно, некому и
вспомнить. Много лет назад лечил он всех и отца Араме,
сейчас он царь, но не сберёг и вылечить не смог. Назначил
будущему царю жизни срок. И что проживёт не больше трёх
он лет, за это его и выслали вместе с семьёй с тех мест, ска-
зав, что он не пророк и не Бог... предсказывать заранее по-
смел, нарушив все церковные законы этих мест… Но позд-
но говорить об этом, такая была судьба его семьи тогда. Но
в точный срок и умирает Араме отец, и твой дед за тяжкий
труд в подземелье попал. А после смерти отца-то звали во
дворец... Помилование пришло, но не было уже его... семье
помилование забыли дать, так и остались они там и пожи-
вать, в трущобах, в нищете, а его сын, твой отец страдал
всю жизнь, зато тебе оставил клад за потайным замком, где
ты сама ещё не знаешь в чём! Настолько грамотна, ведь ты
латынь узнала с детских пор и знаешь, как цветут цветы,
названия все, ни разу не видав, живя лишь в подземелье.
А знаешь ты, как их же применять. Мы жили под землёй и
под горой, как крот... Но душу там не потеряв, добры, умны.
Любовь построить замком из песка смогли.
Любовь построить замком из песка.
Грусть, радость поместить сумела,
Но в час разлуки развалиться смог
На маленькие песчинки, как тоска...
Лучше не мечтать, пускай, как будет,
Уметь наслаждаться каждым днём.
И знаешь, что он тебя не погубит,
Будет всегда возносить до облаков.
Ты женщина, богиня – царица мира!
Светлый образ приукрасит обитель,
И верно сказано, что ты поможешь
В нём обрести покой, любовь, тепло.
4. Скучен день мне без тебя!
И так беседовала я с матерью своей, подробности
узнала я в её судьбе, всё некогда же было расспро-
сить, когда росла! А занятость разбавляла делом: по
дому всё давно на плечи возложив, когда пошли и братья, мать
полностью заменив, но всё же я хочу теперь правду узнать.
– А кто же были родом твои отец и мать?
– Ты не поверишь, если я скажу! Моя родня была из вер-
ных приближённых слуг царя и в царские палаты вхожих.
Мой отец Саркис отважный малый был! Также из одних
мыслителей известных в ту пору, когда там жил и собирал
народ будущий царь, отец Араме... По звёздам мог судьбу
рассказать, но кто поверит нам сейчас?! И выжил ли народ,
знавший нас? Ведь мой отец давно был заточён на каторж-
ные работы в подземелье, но, помню, говорили, он там плёл
тяжёлые корзины для камней.
– За что его, прости, что спрашиваю я сейчас?
– За то, что он был предсказатель и предсказал будущее
отцу Араме... царствовать ему будет не суждено, со смертью
встретится, не дойдя на престол. Не веря ему, тогда заодно
сослали меня и мать, которая до дня счастливого не дожила,
когда будешь обручена ты с царём. Но всё же издалёка она
поздравит вас!
– Как поздно мы всю правду узнаём, когда мы держим
путь по предсказанию своей судьбы. И к счастью поспева-
ем, прости уж меня.
Но тут вошла царица-мать, сказав:
– Дочь Ани, пора тебе и отдохнуть! Небось, устала, при-
томилась ты. Наговорилась вволю с матерью своей?! Сейчас
пора ей работать, не мешать. А завтра снова день наступит,
птицы пеньем разбудят, ночью волны напоют, усни и отдох-
ни, Ани!
– А как же мать, где будет спать она?
– Когда устанет, пускай ложится на топчан, ведь срок к
помолвке короток у нас. А завтра жертву принесём. И мо-
жет, успеем с визирем обвенчать твою мать в один день, но
в разный час. Устал мой сын, нет сил терпеть...
– А могут ли в костёле отказать?!
– Мы хоть цари, но над ними не власть.
И моя мать упала на колено, воспалилась всё, приговари-
вая, просила не губить её:
– Вы пожалейте, не губите... с визирем не венчайте... ни за
что не пойду я под венец. Я раз венчанная была и мужа зем-
ле не придала, прошение просила – помиловать. А может, и
давно простили, но всё же жду ответа. Какой он есть, пускай
без глаз, он не увидит никогда тогда мой позор. Я расска-
зала дочери и вам скажу. Однажды, когда визирь меня до-
гнал, там, у ручья, поволок в кусты и надругался надо мной.
И дети не похожи на отца, но, видит Бог, ни капли я здесь не
виновна. Любила лишь я мужа своего, но разве с его плетью
смогла бы я тягаться? И кто б меня услышал, если б начала
кричать? Позор!
– Мне трудно это слушать. Как женщина, я понимаю вас
и расскажу царю, ему решать, пускай он примет меры. А вы
просили помиловать его? – спросила чуть слышно, жалея
мою мать.
– Помиловать просили, не знаю, дошло ли к вам. Его сама
писала Ани, дочь моя, почерк любой бы смог узнать.
– Ах да! Помню, помню я прошение одно, велела удо-
влетворить и в подземелье сослать. Пускай тяжёл труд, бу-
дет долго жить. Поди, он там сейчас?!
– О Господи, спасибо, за благую весть, что муж мой жив!
Сейчас хоть умереть.
– Зачем вам умирать? Радоваться должны, я поутру ви-
зиря заставлю отыскать. Теперь пойдёмте спать, уставшая
с дороги мать.
– Нет, не устала я совсем, сейчас от такой вести не сом-
кну и глаз. О Господи! Скорей его обнять бы! Устала жить,
душой втопталась в грязь.
– Тогда я Ани уведу в палату спать. Она должна быть по-
утру свежа, красива! А завтра встретиться должна с сыном
опять.
Она взяла меня под ручку, увела, осталась мать, вся вдох-
новлённая... у сундука, где выбранная мною ткань.
– Зашла к себе, и мне не спится, такую радостную весть
услышав от царицы, что может быть помилован отец!
А у стены я слышу разговор. Прижалась ухом, за перего-
родкой... сам Араме царь. С докладом к матери царице, при-
каз исполнить визирь не хотел, чтоб обвенчаться. Сказал,
мать Ани намного старше, просил помиловать, пощады. Но
мать ответила:
– Надежда есть. Не надо даже унижаться. Её поведёт под
венец родной отец!
Тогда только прилегла, ведь знала, как суров бывает Ара-
ме царь иногда. Он вынудит визиря отыскать отца, который
прощал любя, берёг всё мать.
Опять доносится утром через стену стон и молвил ви-
зирь:
– Прости, царица, в Ани был влюблён и делал всё, ожи-
дая, когда повзрослеет, чтобы до неё добраться лишь! От
похоти своей не смог сдержаться. Пока решил сливки со-
бирать, хотя бы с матерью. Покорна ли… Почувствовать её
в сравнении – какая будет дочь? Но я не загубил отца, ведь
вы помиловать сказали, в подземелье на рудник его сослали.
Найду приказ о помиловании, вмиг его к вам приведу. По-
милуйте и меня, не вам мне объяснять, когда любовь… Ядо-
витая стрела в меня вонзилась так, что я влюбился и голову
сумел потерять.
– Найдёшь её отца, помилованья жди, какое вынесу, когда
доставишь во дворец, – сказал царь.
А я всё слышу, не могу убрать ухо от стены, но, видно,
нужно. Царь, отправив визиря, сказал матери, что хочет
встретиться со мной, соскучился уж он. А я сама хочу его
увидеть! Неужто бывает так, когда влюблён? Где ночь сме-
няет день, к любви ты устремлён, как солнца луч. Нужно
прилечь.
Но вновь слышу за стеной я царский плач, истосковал-
ся, рукой не сможет достать. И пуще прежнего кричит на
визиря:
– Не приведёшь отца, тебе глаз больше не видать. Ты бу-
дешь сам казнён в тот час, когда ты скажешь мне, что не
нашёл его...
Визирь на колено упал, так до двери задом и отполз.
– Не переживай, сынок, он приведёт отца, и это лучше,
чем иметь в родстве наглеца. Пойди в палату, отдохни, на-
деюсь, завтра поутру у нас и будет весть! Готов ли коз-
лик к жертвоприношению иль нет?.. Успел ли к этому дню
ювелир?
– Успел, конечно, я сидел над головой, спешу… Влюбил-
ся в Ани... забросил все дела царства, готов сам за всех де-
лать, чтобы приблизиться, быстрей обнять.
– Так, значит, сделал ты полдела! Завтра отдадим приказ,
помилование полное семье Ани, чтобы отдать. Ведь правду
говорила её мать.
– Не помню я, а было так? Я ж был мал?
– Всё было так... с её отцом и дедом, их нет давно, по-
гибли в рудниках, но я помиловать отдам приказ, где будут
помилованные дети их и там же и моя любовь – Ани. Про-
щенье сам готов у них я за своего отца просить.
– Остынь, сынок, ты всё же всего Урарту царь! Ты не
в ответе за своего отца, но всё же ты при встрече с Ани
покажи, что и тебе небезразличен этот бывший отца при-
говор.
– Ты, как всегда, права, царица-мать. Вели Ани с постели
поднимать! Я так скучаю, один день прошёл, но я уже хочу
в глаза ей посмотреть. Бездонные, но именно там спокой-
ствие небесное нашёл.
– Ты прав, пойду сама в палату к ней. Пускай услышит
радостную весть, что жив отец! Его сейчас к нам приведут,
позор мы снимем, и он сам будет вести под ручку к венцу
Ани дочь! Так важно девочке иметь отца, который гордо мо-
жет провести к венцу... из рук своих отдать супругу... а осо-
бенно царю... когда знает и уверен, что девицу он ведёт! Не
павшая в грязь и не замаравшая лицо отца.
Она ушла. И слышу шорох у двери, ко мне зашла она.
И две девушки, из горничных, принесли наряд. Пускай не
мною выбранный, но очень мил и в пору был. Опять в ку-
пальню увели, одели, расчесали... платье, обувь, и ароматом
одарив любимым. Царица, ничего мне не рассказав, взяла
за ручку как дитя и повела на завтрак в столовую во дворце,
где длинный стол и за столом царь сидит в конце. Меня же
усадили там, напротив, чтобы не сводил он взгляд. А может,
от стеснения горели очи у него. Но всё же начал первым
разговор:
– Как ты спала, Ани? Никто не разбудил, не потревожил?
У нас есть весть, что жив отец твой! Помилование твоё до-
шло, родная, сам удивлён был почерком и грамотностью
прошения, в то время... И это лишь дало нестрого наказать.
Но если ты так пишешь, может, скажешь нам хотя б одно
стихотворенье? Я точно знаю, их ты знаешь! Уважь!
– Какое изволите послушать вы, Араме царь? Ведь много
есть!
– Любви, любви хочу я слышать из уст твоих прелест-
ных, где строки из пера писца известных мне... люблю по-
эзию и я!
Начала тогда я затаив дыханье:
Скучен день мне без тебя,
Когда рядом ты, спокойно,
Будто ты охраняешь меня,
День мой, ночь, сон достойно...
Скучен день мне без тебя,
Я жду, надеясь, жду любя.
– Ани, дорогая, не знал доселе я стихов таких, они как
будто бы тобой написанный куплет из сердца вылетел, ска-
жи ты мне – не ты ль их сейчас мне написала, быстро. Как
ты умна, и не ошибся я! Ты была и есть наречена судьбою
мне, любовь моя.
– Помилуйте, мой господин, сорвалось! Хотела, что-то я
другое вам прочесть... в уме переворошила всё, но выскочи-
ло то, о чём мечтала.
Не выдержал тут царь, ко мне он подошёл и в ручку по-
целовал, пригнув колено:
– Любовь моя, согласна быть женой моей, царицей на-
шей, царства Урарту! Я знаю весь закон царства, где должен
лишь у отца просить руки твоей. Но я не в силе удержаться,
твоё согласие прошу, к твоим ногам всё царство отдаю за
слово, только ты скажи, не я ль любим в стихах твоих.
Другая сразу бы сказала: «Да!» Но я сдержалась...
– Скажу как на духу, если простишь: когда увидела тебя
впервые, то в жилах закипела кровь, как будто ты меня целу-
ешь уже в сознании своём, почувствовала, твоё сближенье
и что мы с тобой уж под венцом, получили благословенье.
А может, был то сон?
– Не сон, а явь, коснись-ка ты моей руки. И я, хоть царь,
стою перед тобою на коленях, прошу любви, руки твоей,
люблю и жду сейчас ответа, – ответил он, не ожидая и от-
каза.
– Ответа можешь ты не ждать, ведь я дочь отца и мать.
Как ты получишь благословения родных, тогда получишь и
ответ, тогда простишь.
Он, ручку нежно поцеловав, опешил, отошёл, подняв-
шись. Тогда вмешалась его мать:
– Родной ты сын мой Араме, сейчас ты понял, какое со-
кровище нашёл! Она и правда ангел при дворе, неужто ты
не понял суть стиха, ведь в нём она уже согласие даёт, она
же влюблена! И хочет стать женой. Ответа ты не жди её, она
рождённая в Урарту и знает закон, писаный в стране, где
лишь отец решает, выдать замуж дочь иль нет.
– Прости, не выдержал я, мать. Во мне рассудок бьётся
ключом... от нежности её, и, если он отца найдёт, сегодня
же в вечернюю молитву пускай объявят о помолвке царя,
пока не называя имени её. Я так желаю ближе быть к любви
своей на миг.
Затем в спокойной атмосфере прошёл завтрак, но он не
уходил.
– Не хочется куда-то уходить. Хотя дела требуют вме-
шаться... Не хочется и заниматься делом, и, если б жив был
мой отец, в томленье ожиданья сыграл бы партию я с ним, а
может, две, в шахматы, как прежде... – царь сказал.
А я в ответ:
– Не смею утверждать, что играю лучше вас, мой царь, но
парочку партий я б сыграла бы с вами.
А царь лишь выпучил глаза, сказав:
– И ты сказала мне, что можешь в шахматы играть, мне
не послышалось, царица-мать?
– Она нас будет, видно, многим удивлять!
А мы в то время сели в шахматы играть.
– На первое хочу подарить я королеву.
Царь улыбнулся мне, сказав:
– Не думаю, хорошая идея обезглавить короля, ведь всё
царица там вершит... решает.
– Не знала до сих пор, что вы готовы распрощаться с
ней, и не успев обнять. Лучше, если вы заранее хотите, что-
нибудь отдать... отдайте лазутчика – пешку-воеводу!
Он посмотрел и её отставил. И не успел он даже поиграть,
как король был обезглавлен, получив мат.
– Это случайность, давай ещё! – сказал царь.
– Не зная противника, не раздают воевод. Никто не знает,
может, верный он в борьбе, отважный воин, дойдёт до коро-
ля и защитит его!
Вторая партия – была ничья, но третью ему я отдала.
Пускай порадуется царь, что смог хоть на доске меня об-
нять, когда я королевою к нему так близко подошла. Он не
смотрел на доску, проглядел опять, почему и терял фигуру
слона. Я понимала, что он ещё тот игрок! Но он при мне не
отводил глаза, мы были близки, на доске, но так мы далеки
пока... помолвки всё ждём. А у дверей ожидает сюрприз.
5. Приглашение
на пиршество царей
Встреча с отцом! Иль это сон? Что можно так пред-
положить, когда открылась дверь, а там стоит ви-
зирь, родной отец. Он измождён, весь в синяках,
не раз ударенный плетьми. Закрылась дверь за ними. И мать
упала в обморок на колени. Он жив и цел, живее не бывает;
царапины, побои, синяки пройдут. Но сердца рана не зажи-
вает. Она всегда болит...
Прощенья просит царь и наказать велит того, кто рукой
замахнулся на их дом. Пускай не дом, а хижину святую,
там, где царила тишина, любовь, доверие всегда. Сейчас она
осквернена, как рана, из которой льётся кровь.
– Прощения прошу и заодно прошу руки я дочери Ани...
Не виноват, не правильно мне доложили, за это выслан тот
визирь в дальние края княжества, работать. Совсем не смог
его сломить. Я не жесток, тем более к тому, кто верно мне
служил и помог невольно... я должен его и благодарить, что
с помощью его узнал, увидел Ани! Вашу дочь! И я влюбил-
ся, но она не дала ответа... Ведь правильно воспитана была
и без на то согласия родных мне отказать посмела. Насиль-
но взять я не решился, люблю, и вас прошу одобрить наш
союз – благословить.
– Странно, что своим врагам отдаём мы любимицу дочь
Ани! Ведь точно знали, что по вашему царскому указу меня
сослали... по указу батюшки вашего нищими в подземелье
заточены. Но что мне делать, как нам быть? В её глаза посмо-
треть, найдёшь любовь, и разве можешь ты ослушаться того
нежного зова? Когда любовью цепь накинута на ней, пускай
и тяжело то бремя, но ей оно желанно. Как мне быть? Когда
она пылает, как тысячу людей, когда в любви забылась, где
жила, она сдаётся и подвластна, и если нам с миром не от-
дать, то девка Ани сама уйдёт к тебе, – сказал отец.
– Ты плохо знаешь мою дочь. Прости, что так я говорю!
Открою я секрет, не уронила я слезу, когда ты в заточенье
жил, а радовалась счастью её, ведь можно и всю жизнь кро-
том под землёй прожить, не видя неба, не видя солнца, не
слыша пенья птиц. Пускай то я, но не хочу, чтоб и она над-
ругана телом была... среди ущелья, когда с кувшином до-
бираться будет до ручья, чтобы пресную водицу принести
обратно. Не в дом... в лачугу... А здесь всё есть, владыка
царь с царицей. А вскоре она вершить заставит всех, пред
ней поклониться весь народ. Она поймёт, кто прав, кто ви-
новат... ей нужно только времени немного дать, – сказала
Ани мать.
– Ну, хорошо, согласие даю, тебя прощая, потому что лю-
блю, и, если честно, был бы вооружён, ножом проткнул бы
наглецу живот, чтоб неповадно было на чужих жён рта рас-
крывать. Я помню здешних мест указ. Где ты не смеешь,
если занята она, не только обладать, но и смотреть, на это
был указ царём издан.
– Приказ подписан, и наказан будет он, но сейчас не порть
дочери настроенье. Пойдём, благослови её и завтра отправ-
ляйся с ней в костёл, и подведи ты к суженному Царю под
венец. Такой, как он, будет настоящий муж, хотя он царь.
Лишь только он сумеет её запрячь и обуздать. Она стропти-
ва, мудра и подчинит, мне кажется, всё царство лишь одна.
Но об этом поздно говорить, пойдём скорее, и выскажи со-
гласие своё, что отдаём мы Ани, нашу дочь за Араме царя!
Благословим! Пусть счастливо живут.
И вместе за руку они вошли в палату, где за столом сиде-
ла я, и мать царя, и царь.
– Согласие даём, хотя и хочется спросить. Ты твёрдо ре-
шил, что женишься на ней? Тогда ты знай: характер строгий,
вровень всем царицам, она, возможно, тебя обогатит! И на
войну пошлёт, победу принесёшь, и этим выведешь из бед-
ствия народ. И выйдут из подземельного царства они все,
работать будет пленник не покладая рук.
– Неужто ты, отец, – мудрец, предсказываешь мне? Как
дальше жить, что будет на моей земле… Но если ты такой
уж предсказатель, скажи: а сколько будет у меня детей? И
будет сын иль нет? – спросил тут нервно царь.
– Я не сказал лишь потому, что она моя дочь и жаль её,
но она потомство принесёт, и сын будет у тебя, и дочь!
Столицу ты не скоро, а перенесёшь и назовёшь её име-
нем – Ани, за безграничную любовь...Там, на горах, трава
будет расти и сад... Распустишь на земле с трудом и ви-
ноградник... Созреет осенью, собирай – качай вино, а из
жмыхов ты будешь гнать и алкоголь. Но я хочу тебе ска-
зать, что больше радоваться будет глаз цветеньем абрикос-
гаргар, их нежен вкус для вас. Тем радоваться будет Ани,
цветением его! А красотой своей и нежный плод, и в этот
день, и в этот месяц, час появится на свет помощник –
долгожданный сын.
– И что же этим хочешь ты сказать, что Ани мне будет все
годы рожать одних девчат?
– Ты не поверишь, если я скажу тебе иначе, чем дальше в
горы лет, тем ты силён становишься, властителем, мой царь,
ты преклонишь с победой много стран.
– Хочу узнать конец!
– Конца здесь не видать... за правду можно снова в подзе-
мелье попасть, раз возвратил ты нас сюда, в царские палаты,
и дал приглашенье на пиршество царей, то, значит, мы здесь
гости и будем гостить, лишь дай нам кров, поближе к вам...
жить и хорошее излучать.
Он не сказал больше ни слова, оставил поразмыслить и
царя, зато, предсказывая длинную жизнь, боготворил его...
И за эту благодать велел царь возвратить ему титул визиря-
мыслителя и предсказателя при царе и дочери его.
А между тем пиршество началось!
Был занят день с утра! Наутро жертву приняли, а на ве-
черний молебен объявлена была помолвка царя с невестой
Ани, дочкой визиря-мыслителя при дворе.
Все хлопоты царица-мать взяла и на себя. И пир там был,
и звук дудук, зурна, доли звучала под шелест одеяния ца-
риц.
На следующий день и свадьба там была, любовь играла у
молодых не зря... и каждый год рожала она девчат, но он всё
верил, что жизнь длинна, родит однажды богатыря...
Отец смотрел царю в глаза, он знал, что всё не расска-
зал, а утаил он многое ещё, что Ани город он в честь имени
царицы назовёт, когда во время родов богатыря умрёт она,
оставляя новорожденное дитя. Сына богатыря...
И с этих пор всё пойдёт наоборот, развалится страна по-
сле боёв. Народ и женщин в рабство заберут, обесчестят, и
заменит почти весь народ цвет волос, глаз и носа форму. Но
он не скажет ничего, не даст в обиду свой же род. Обратной
дороги в подземелье нет... Останется небольшая часть зем-
ли – Арменией назовут, а люди – жители её – по миру раз-
бредутся, по разным направлениям его. Но где бы ни был,
не жил народ, всегда он разговаривал и писал на своём язы-
ке, чтоб не забыть.
Проснулась я, и нет следа прошедших дней, как будто бы
не сон, и нет вестей...
Конец
* Произведение написано за 5 дней.
Вошёл в 15 сборник «Женские откровения!»
** Морфей – «формирователь», «тот, кто формирует [сны]») – бог сновидений в греческой мифологии.
http://www.proza.ru/2016/08/30/1281
© Copyright: Каменцева Нина Филипповна, 2016
Свидетельство о публикации №216083001281