Давид и Голиаф
Это был странный союз
Случившийся вдруг.
Птицы и человека.
Оба любили
Созерцать
Мир вокруг.
С колокольни
Пронзительный
нравился звук.
Даже внешне были похожи.
Черные волосы
Повторяли оперение.
И нос с горбинкой Давида-
в профиль сходство
с вороном виделось тоже.
Заметил звонарь, чаще вечерами,
Кто-то в колокол словно бьёт.
Выследил хулигана.
Ворон кидал камень,
Прислушивался жадно,
Каждый раз неустанно.
Манил птицу звук
Чистый протяжный.
Ах, шельма!
Сокрушался звонарь,
Но не опускал рук.
Как ветхий Давид
Боролся с крылатым Голиафом
В уме ежечасно.
Не по-библейски ворона победил
Метким одним взмахом.
Промахивался устало.
Труд ратный напрасный.
Хлебом, когда прикормил,
Сделал другом птицу.
Часто любовь сдвигает горы,
Говорил иносказательно
Христос когда-то.
Ворон любопытен был
И слушателем знатным.
Во время дружбы
Изучил язык церковный.
И даже «аминь»
Кричал радостно, похоже
В конце молитвы.
Помогая старшему брату,
опуская голову забавно,
Будто кланяясь.
Всё же
Давид друга полюбил,
Как и весь мир.
Слышал звонарь неустанно
колокольную музыку.
Она была везде.
Это необычно и странно.
Отчего же
Каждый человек звучал
По-своему? Разно.
Дети словно колокольчики
Звенели громко,
Но мелодично и стройно
От взрослых уже
Музыка тише.
Иногда фальшиво, как грех.
Перед смертью
звон был
Чистый и тонкий.
Чуть слышен
Почти у всех.
Горе звенело тихо
И гулко
Медленно.
Несмотря ни на что,
Все звуки сливались
В одно чувство -
Любовь.
Всё остальное
Было второстепенное.
Мешало гармоничному
Оркестру Вселенной.
Давид мечтал
О том дне,
Когда мелодию единую
Божественную и цельную
Услышит он.
Сквозь мирскую тишину
Наверное...
Человек-набат
Заноси!
В кожанке с наганом на поясе,
Михаил Дымов - революционный комиссар,
Жизнью земной доволен.
Вскоре вместо колокола бестолкового,
«Интернационал» под нос бурча,
Водрузит сам агитацию весомую
из красного кумача.
С надписью суровой: Бога - нет!
И уже в обед
Народ увидит, что власть законная
отменила к чёрту безрогому Новый Завет.
И вместо старого церковного колокола
Будет о воле, о земле и о мире декрет!
У Михаила счеты свои с богом
С малых еще детских лет.
Когда мать, умирая, в неурожай от голода
Просила губами сухими громко - хлеб!
Но не было крошки нигде дома.
В первый раз Мишка задумался,
Сбогохульничал - Бога нет?
Батя вернулся из города,
Заработал поздно на обед.
Стал пить с горя водку
На расправу скорую.
Мишку бил, втолковывая,
В детскую голову, убеждая,
Сына единокровного
Что и вправду Бога нет.
И теперь Михаил сам
Не хуже колокола
Проповедовал о революции,
Которой он истинный апологет.
И может чудеса совершать
Словом революционным,
Дела апостолов достойные,
Например, данной ему властью
Накормить людей хлебом насущным.
А духовного хлеба,
О котором попы говорили,
Раньше обманывали,
Как и бога - нет!
Другой колокол
Не видел Давид.
Услышал, как колокол умер,
Замолчал,
Уткнувшись в снег.
И высоко под крышей, без креста,
Агитацию громкую
Прочитал.
Злую как век.
Подошёл Михаил к Давиду
Спросил, веруешь?
И на новую заповедь
Указал
Пальцем вверх.
Что молчишь?
Давай встретимся
Здесь вечером
Послезавтра.
Наше причастие революционное
Отведаешь.
Убедишь меня в обратном
сам верну колокол.
Слово моё верное!
Если нет, станешь мой Зам.
По рукам?
Протянул в ответ
Давид ладонь бледную,
Соглашаясь нагрех.
На колокольне темно и грустно.
Тихо - рот без языка.
Речь комиссара Михаила Дымова
Понятна и убедительна.
По-христиански проста.
Соглашается с ним природа.
Молчаливо смотрит в глаза,
Что нет никакого бога.
Миром правит случай и пустота.
Показал комиссар Давиду окрестности.
Советская власть уже везде.
Нет в округе другой местности
Для веры старой нигде.
Сила революционная громкая
Восхваляет новый строй.
Коммунистами добровольцами,
Армией народной и боевой.
Беспощадностью сердца манит
И безграничностью перспектив.
Михаил Дымов в небо стреляет
Видишь, нет Его! Давиду кричит.
Юродивым Христа называет.
Бог, как звонарь в ответ молчит.
Давиду только набат – голос слышится,
Заглушая звук любой.
Здесь, под колокольной крышей,
Связывает время накрепко звонаря
С комиссара судьбой.
Разрывая оковы пространства,
Жаждет Давид одного,
Просит Бога о чуде
Помог, чтобы на небо подняться.
Более ничего.
Пусть хранители-ангелы
Не позволят душе растеряться,
Снизойдут и подхватят ее.
Не оставят, не дадут
Злу над добром ухмыляться.
На душе беззвёздно
Темно.
Чёрт!
Михаил испугался,
Глядя на тело внизу.
Там звонарь ровно
На колоколе распластался.
Шагнул незаметно,
Вместо лестницы власти
Выбрал черную пустоту.
Звуком последним с миром простился.
Гулкий раздался удар.
Бог не смилостивился
На чудо.
вердикт - повинен!
Безжалостен, как заряженный наган.
Или не захотел,
Другую судьбу выбрал.
И потому ангелов-хранителей
Давиду никто не дал.
Михаила только обидел.
Как веру когда-то
В Бога, а ныне
Заместителя у комиссара отнял.
Иногда с колокольни слышались
Крики вороньи аминь.
Продолжая, истории нить,
Пугая, народ суевериями
Как такое забыть?
Заставляя комиссара,
В небо черное,
где Бог прятался,
Промахиваясь, снова
из нагана палить.
Мир глупый шуму радовался.
Вздрагивал.
Продолжая, Бога искать
Несознательно,
Мучительно любить.
Сомневаясь,
Верить,
Надеяться на лучшее,
с последним заветом
жить.