И когда к моей щеке прильнет чужая, ощущение тепла твоей ладони растворится, я смогу впустить в себя другие имена и лица, я смогу, ведь я уже совсем большая. Распахнуться ветру – бережно и быстро, беспокойность мыслей выпустить, отдаться в безмятежное течение пространства, чтоб взойти на берег выхлощенным, чистым, чтобы вспомнить твердь истерзанной подошвой, не боясь упасть – так непослушно тело... Ибо ты – одна, кого бы я хотела не назвать однажды пережитым прошлым. И когда чужие пальцы будут виться над ключицами моими, словно чайки, я увижу в них твои – почти случайно, ибо очень тяжело остановиться, я практически бесплотна, я прозрачна, мягким хлопанием голубиных крыльев резонирую в бессмертье и бессилье сумасшедшей ноши быть настолько зрячей – помнить все, что протыкает позвоночник красной нитью, беспощадно рассыпаясь звонким веером меж ребер, где, как заяц, сердце загнанное бьется воем волчьим. Где душа моя под тысячей агоний не умеет успокоиться, когтями изнутри по клетке полосами тянет, умоляя вспомнить, умоляя вспомнить... Ты немыслима, поскольку равнодушна. Мы немыслимы, поскольку невозможны.
Выйти в ветер, раствориться осторожно.
Ветер тянет с лета – солнечно и душно.