Летали таворонки в тонком тлене
(их мах махров, юлящ и кособок).
Повыползали выводками тени
и день скатали в тряпочный клубок.
А я сплету мучительную сагу
гортанью, обожжённой табаком,
о том, как некогда еврейку Сару
щипал за ляжек розовый бекон.
Колечки строф я выпущу сквозь ноздри
и, подперев трясущийся кадык,
благословлю себя на вечный постриг,
на корку хлеба и стакан воды.
И заскрипит мой дом зубами пола,
и хватит ливня, молью закусив.
Еврейский человек другого пола,
зачем ты так безжалостно красив!
Руно волос не для меня стелила
на позапрошлогодней трын-траве…
Мой исповедник, чёрт из пластилина,
изобразит на роже дубль-вэ.