Оплыла свеча моих ночей,
заржавела глаз моих двустволка.
Я грызу души виолончель
рашпилем тоски со злобой волка.
Перечислю перечень грехов
перед тем, как выйти в путь-дорогу,
чтобы мой невежливый приход
в этот мир вы не сочли за прогул.
Я к чужой беде фатально глух,
я хвалю лишь мёртвого соседа.
Я искал магнитную иглу
в стоге пережёванного сена.
Я высасывал из пальца сны
о несуществующих любимых.
Стыдно мне, что я кому-то сын,
что душой в чернильной браге вымок.
Спросят, кем же всё-таки я был,
что же всё-таки я в жизни делал…
Никого не обогрел мой дым,
никому не стал вином я белым.
Без особой жалости к себе,
говорю, как новый Нострадамус:
я уйду за караваном бед
и ещё порядком настрадаюсь –
и не потому, что в двух мирах
мне назначена такая чаша…
Сам подставлю внутрилобый мрак
молниям столетья, года, часа…
А потом, как розовый жираф,
я пройду в таинственный оазис
и поставлю крест на двух мирах,
истеричным смехом изалмазясь.