Говорят, что цыгане никогда не бросают
своих детей, но на всякое жизненное
правило есть исключение.
***
Екатерина Гордеевна – крепкая высокая старуха с точёным носом и не выцветающими зелёными глазами давно жила возле старого городского кладбища. Калитка была со стороны улицы Таманской; забор к кладбищу, из плотно сколоченных досок, достаточно высок. Жила здесь с тех пор, как ее молоденькую и стройную привёл Максим к своим теперь уже покойным родителям, и покойников она не боялась. Года три назад он приказал ей долго жить. За суровый и жёсткий характер внуки и племянники её не любили и навещали редко. Только когда в саду созревали румяные яблоки и медовые сливы, находились помощники. Сад кормил всех, он был большой и добрый. С поздней весны до ранней осени давал работу: копать, полоть, обрезать ветви и другие необходимые мелочи. За работу он был щедр. Сначала июня по октябрь только успевай продавать фрукты и заготавливать на зиму.
Когда сын надумал жениться, пришлось продать землю – половину сада и купить землю на улице Дальней: пусть строятся. Поговаривали, что приедут красные, всё отнимут и раздадут бедным.
Когда работа в саду заканчивалась, Гордеевна принималась стирать. Добро – свой колодец во дворе. Воду грела на печи, стоящей под навесом на кирпичах. Корыто на двух табуретках, большая кастрюля для полоскания белья - всё под рукой. На двух бельевых верёвках весело развевались юбки, платья, фартуки, простыни и прочее бельё.
На другой день после завтрака раскочегарила углями старый утюг. Все перегладила и сложила в сундук и гардероб.
На другой день с утра оглядела свое хозяйство. Она была отменной хозяйкой. Полы вымыты, половички чистые. В подвале бочонок с квашеной капустой, второй с мочёными яблоками. Бутыли с вишней засыпаны аспирином, на них надеты резиновые соски. На чердаке подвешены мешочки с сухофруктами… Порядок в доме. «Листья надо подмести перед двором и во дворе. Она вздохнула потому, что почувствовала скорый приход зимы. Семечек, что ли нажарить? Хотя бы подруга зашла!». Скучно человеку без работы.
На улицах Екатеринодара хозяйничал ноябрьский ветер. Он хлопал ставнями и шуршал камышом на кровлях., играл листьями разного цвета – от зеленого до жёлтого, от красного до бордового, как будто мозаику раскладывал.
Гордеевна вышла чтобы открыть ставни и открыла калитку – на мир посмотреть. Мимо двора по пыльной дороге пробежала стайка детворы: кто в галошах, кто в стоптанных туфлях, кто босиком. Прошёл знакомый почтальон, помахал ей рукой. Прошли цыгане, разговаривая громко между собой, как будто о чём-то спорили. Невысокого роста смуглая цыганка несла на руках спящего мальчика лет трех в сером пальтишке. Высокая худая цыганка – брови черные, а глаза серые и волосы русые – вела похожую на неё девочку подростка за руку. Обе в красивых цветастых юбках: головы покрыты крепдешиновыми платками. Позади шёл цыган лет сорока: бордовая косоворотка, добротный пиджак, кепка, мягкие сапоги. Из голенища сапога торчала рукоятка плётки. Продрогшая на ветру девочка гнала гусей лозинкой домой, подошла ближе: «Здравствуйте, бабушка, а дайте пожалуйста яблок!» «Свежих яблок уже нет. К концу месяца приходи, мочёные готовы будут, ясно?» «Да» - девочка кивнула головой.
Цыгане шли назад, также громко разговаривая. Поравнявшись с ней, цыган вымолвил: «Бабка, а бабка, дай воды испить…» «Не бабка я тебе, пупок не завязывала. Пошли девчонку – показала рукой на колодец во дворе – рядом стоит ведро, ковш в воде плавает – пусть принесет». Они пили жадно. Гордеевна молча их разглядывала: видно из далека идут, и не из бедных, так хорошо одеты. В сумке у мужичка вещи и харчи. Цыган посмотрел Гордеевне в глаза: «Слушай, добрая женщина, пусти переночевать; мы отблагодарим, честно отблагодарим и рано утром уйдём. Мне знакомый извозчик подводу обещал, а конь на берегу Кубани пасётся. Уважь путников». Чёрные глаза цыгана явно излучали гипноз, а может будучи верующей Гордеевна вспомнила, что путникам отказывать нельзя. «Погоди маленько!» - и она легко пошла к соседнему невысокому частоколу и постучала в крайнее окно. Минуты через две окно распахнулось, и высунулась вихрастая голова хозяина – плотного здорового мужчины. «Чего тебе?» «Семеныч, ты мне утром часов в пять постучи, то у меня ходики стали». Заметив краем глаза непрошенных гостей он понял, в чём дело: «Ладно, я утром на базар веники понесу и один тебе занесу – должок отдам, договорились». «Ну, заходите, гости дорогие» - Гордеевна лукавила. Все вошли в двор. Она быстро поковыряла тонким полотенцем в печи: жар под золой есть, поставила маленький чугунок с водой и всыпала горсть сухих вишен – будет фруктовый чай. На столе под полотенцем зачерствевший хлеб – порезала и поставила кружки: «Садитесь чай пить!» Принесла старый ковёр и постелила на веранде, бросила две подушки на ковёр. Мужичок уселся в дедово кресло. А мальчонка чего чай не пьёт?» «Больной он бабушка, шибко больной!» «Куда вы идёте?» «На Украину, посмотрим как там люди живут, а может в Молдавию подадимся – там говорят, цыганам жить вольготнее». «Доброй вам ночи!» Гордеевна закрыла дверь веранды из своей комнаты на хороший крючок, внизу дверь укрепила железным штырём. Она была женщиной с сильным характером, крепким здоровьем и страха в такой ситуации не испытывала. Деньги спрятаны надёжно – не найдут, а одеяло какое прихватят – Бог с ним. Зажгла свечу, перекрестилась перед иконой Николая Чудотворца, долго молилась, читала «Отче наш» и «Живые помощи», просила Господа, чтобы всё благополучно управил. Свечу не тушила, спала – не спала, а дремала, всё время прислушивалась. Под утро сморил крепкий сон. Как бы испугавшись во сне, вскочила, быстро открыла дверь, вышла в ночной сорочке. Подушки и одеяла сложены стопкой на ковре. На подоконнике стоит банка душистого янтарного мёда – оставила на ночлег.
Выйдя из двора, увидела сквозь утренний туман где-то на третьем квартале силуэт повозки и коня. Цыгане бежали туда, от них отстала девочка. «А малец ваш где? Отец забрал» - подумала бабка. Когда девочка обернулась, её осветили слабые лучи солнца. Гордеевна увидела капли слёз на щеках и услышала шёпот, исходящий из перекошенных губ: «Малец – не жилец. Чего за собой в такую даль таскать? Возле кладбища живёшь – поховаешь, помяни!» Бабка опешила и застыла на месте. Когда очнулась, они уже были далеко. «А имя как?» - налетевший порыв ветра заглушил последние слова.
Мальчик лежал на боку за подушками и глухо дышал ртом; нос заит. Потрогала лоб, очень горячий – температура большая. Нашла в коробке три таблетки аспирина (он сейчас на вес золота), но ему и половины таблетки хватит. Расколола на блюдце ножом таблетку. В большой ложке пол таблетки растёрла маленькой ложечкой и размешала с водичкой. Осторожно ему капала с ложечки на верхнюю губу. Мальчик зачмокал губами, как совсем маленькие дети. Он приоткрыл глаза, и, испугавшись снова закрыл. «Господи, будет он жить, сердцем чую!» Далеко идти за козьим молоком к Дубовой роще, но надо. Попьет молочка – поправится. Принесла молоко – закипятила в бидончике, отлила в кружечку. Для начала пусть немного попьет. Прикоснулась губами ко лбу: «Лоб в капельках пота – температура упала». Разбудила, легонько постучав по плечу. Под головку подушечку повыше и поднесла кружечку с тёплым молоком. Он огляделся и схватил кружку худыми ручонками, молча стреляя чёрными глазками и, как бы делая усилие над собой, медленно пил молоко. Напившись, снова уснул. Перенесли в комнату на односпальную кровать. Приготовила чистую рубашонку, наконец, сняла пальто. Он плохо пахнет, но купать нельзя. В миску с тёплой водой налила чуть-чуть одеколона, и отжимая марлю, протёрла сначала личико, а потом худенькое тельце. Он ворочался недовольно, открывал глаза и сразу закрывал. Дыхание становилось ровным, было заметно, что оно чувствует приятный запах. Болезнь долго не отпускала мальчика. Весь аспирин использовала Гордеевна. Температура больше не поднималась, но появился сухой надсадный кашель. Заварила корень солодки и чабрец на паровой бане, пусть пьёт вместо воды. Чай пили вдвоём только с шиповником – он силы придаёт и старым и малым.
Когда к концу месяца уже не в кровати, а за столом он съел мисочку щей с куском ржаного хлеба, всегда молчаливый вдруг чисто сказал: «Ты теперь моя мамка будешь? Она поняла, что не три года ему, а все четыре будет. «Алёшей тебя звать буду!» «Меня не так зовут!» «Чтобы болезнь не вернулась, надо дать другое имя, понимаешь?»
Что делать? Что делать? Уже три года живёт у неё мальчишка без документов, слава богу, жив – никому до этого дела нет. Поначалу дичился; залазил на яблоню повыше и всё время смотрел на дорогу, или на заборе сидел сверху поглядывал; своих дожидался, а потом это прошло. Нашёл приятеля Саньку, помогали её в саду, а в этом году заладили в мае ходить на рыбалку в Красный Кут на реку Кубань. На песчаном берегу норы. Хвалился, что ранним утром они видели лису ярко-рыжую – так в нору и юркнула.
В городскую управу идти бесполезно. Там снуют незнакомые люди в выцветших гимнастёрках. Кто поможет?
Однажды на базаре встретила знакомого писаря, он деду Максиму справки писал. Поздоровались. «Слушай Нестор, дело к тебе есть. Приходили агитаторы, в школу пацана надо, а у него документа нет. Свидетельство о рождении сгорело. От керосиновой лампы загорелась полка, быстро потушила, но книга вся почернела, вместе с бумагами – сажа одна. «Пацан невестки, пусть она придёт». «Да нет, это мой самый младший сын». «Что-то темнишь бабка. Тебе сколько лет?» Она тихо шепнула: «Два рубля дам серебряных старинных, выпиши свидетельство». Он подумал: «Во вторник приходи часам к пяти вечера, когда приёма нет, вместе с ребенком – на него посмотрю».
Перешагнув через большой порог давно не белёной комнаты, Гордеевна отдышалась. За руку она держала мальчика, черноглазого и черноголового. Нестор Иванович сидел за столом у окна и что-то писал. Он поднял голову, взглянул, и, вместо здравствуйте выпалил: «С ума сошла старая, ты только к нему привыкнешь, а тут приедут цыгане и его заберут!». Гордеевна подошла к столу: «Помолчи, не каркай, как чёрный ворон!» Поклала на стол два рубля, завёрнутые в бумагу. Он покачал головой, достал из стопки бумаг нужный лист.
- «Ну, какого года родился, какого месяца, числа? Что писать будем?»
- «Пиши тридцатого марта, день весенний – тёплый Алексей; так Алексеем и назвала, а год известно какой. Печать поставь, а то недействительно будет! Дай Бог тебе крепкого здоровья!» Взяла аккуратно свидетельство о рождении и поклала в карман длинной юбки. Вот так в городе Екатеринодаре у Екатерины Гордеевны появился младший сын Алексей.
Была на Дубинке заброшенная мельница. Пришла Советская власть, отстроила здание, получилась начальная школа № 20, все четыре класса. Улицу Широкую, где находилась школа, назвали именем Тараса Шевченко, а кто такой Тарас Шевченко – говорят, Кобзарь. Всем велено учиться. Ладно мальчишки, им в люди работать идти, а девчонкам зачем? Коров доить, по хозяйству управляться и без грамоты можно. «Чудны дела твои Господи!» Даже бедные сиротки ходят в школу. Выдали буквари. Один букварь на двоих, а то и на троих учеников. «Куплю Алёшке новый букварь, вот радость будет!»
Богатой себя Гордеевна не считала, но бедной тоже. Спасибо что Советская власть её не тронула. Всё нажито честным трудом. Соседки за глаза называли её купчихой, но известно, что купцы не фруктами торгуют, а шёлком, да разными дорогими вещицами. Максим Егорович работал на железной дороге СКЖД слесарем, это тоже было важно, семья считалась рабочей. Голова занята мыслями, а руки свои дела делают: Был бы жив Максим, Алёшка ему бы тоже понравился – так рассуждала Екатерина Егоровна.
Годы не на тройке скачут, а летят на сверхзвуковом лайнере – ни звука, ни следов у них нет. Остаются книги, в которых рассказано о жизни людей разных лет, истории и судьбы людей.
Начальная школа на Дубинке стала культурным центром, так как здесь открылся драматический кружок. Перед Рождеством посмотреть сказку «Морозко» пришло много народа. Всё равно некуда больше идти бедным людям.
В старой волчьей шубке, в которой все четыре класса Таисия ходила в школу, в ней же играла главную роль в спектакле. Ряженый под Деда Мороза учитель спрашивал: «Тепло ли тебе, девица?» Сидящая под ёлкой дула на руки в рваных рукавицах и отвечала: «Тепло, дедушка, тепло!» До самой весны соседки вместо «здравствуйте» ей кричали: «Тепло ли тебе, девица? – и смеялась. Она не обижалась и молча кивала головой. Жила Тая на соседней улице от школы. К ним зашли две учительницы и пристыдили её мачеху Марию Ивановну: «Почему твоя Нина в новом пальто, а Тая всё в рваной шубе ходит?» Поздней осенью Мария Ивановна купила Таисии тёмно-зелёное пальто на вате. Воротник не покрыт, зато пуговицы перламутровые и блестят. В этом пальто она просто красавица. Глаза светло-серые, две тёмные косы затянуты резинкой. Фигурка ладненькая и сама к людям добродушная.
На спектакли в школу Алексей не ходил – некогда; подрабатывал у разных хозяев. Ходил в депо на железку. Мастер сказал: «Наведывайся, расширяться будем; люди будут нужны. Обещал взять в ученики, когда узнал, что покойный родитель его здесь работал. На Рождество из-за любопытства Алексей с Сашей пошли посмотреть представление, тем более, что бесплатно. Никогда внимание на девушек не обращал, и- вдруг идёт ему навстречу девушка и едва заметно улыбается. В глазах солнышко отражается; смотрит, ничего не говорит. Сколько ей лет? Лет шестнадцать, не больше. «Ничего, она у меня заговорит. Вот пойду работать, куплю ей белые ленты и подарю».
Больше года прошло пока удалось устроиться на работу. За это время узнал, где живёт Тая и что живёт у мачехи, у которой есть своя дочь Нина – девушка ему известная.
Давно белые атласные ленты лежали у него в кармане; уже несколько раз он ходил по улице около её дома, но она гулять не выходила – всегда делом занята. Сегодня праздник Масленица, неужели не выйдет? И зря санки смастерил? Гулянье должно заладится; собралась компания – девчата и ребята с соседних улиц. Вышла разодетая Нинка: «Ах, Алёшенька, давно тебя не видела!» «Ладно, ты мне Таю позови!» «А я чем тебе не хороша? Зачем она тебе?» «Поговорить давно с ней хотел». «Да неужто и сватать её будешь? Она у нас без приданого». «Не с приданым в постель ложатся, а с любимой женой!»
Вышла Тая и взглянула испуганными глазами. «Поедем с нами кататься, а потом поговорим!» Сани большие – пол подводы. Шестеро девушек свободно поместились, держась за боковые поручни. К передним поручням по бокам привязано по верёвке. Девчат шестеро, а парней четверо – по двое с каждого бока и вперёд с ветерком! На снегу остаётся две полосы, вылетает снежная крошка, и раздаются крики: «Вот это да!» Какой русский не любит быстрой езды? На повороте Тая выпала на снег. «Стойте!» - крикнул Алексей и подозвал замену, парень который бежал за санями, пошёл его поднять. Подал руку – она поднялась, отряхнула снег с пальто. Опять смотрели друг на друга, не зная что сказать. Достал из кармана ленты: «Это тебе, давно ношу с собой, а ты всё не выходишь!»
- «Не могу я взять! Ты ко мне будешь?»
- «Тая, милая возьми, пожалуйста!»
Она протянула руку, смущаясь, и посмотрела, что же там такое?
- «Ах, как ты догадался? Давно ленты нужны, только о них и мечтала, да купить не за что»
- «А что гадать? Такие косы и без лент!»
Они долго гуляли по заснеженному городу. От снега, лежащего на крышах, заборах и повсюду было светло. Луна то показывала из облаков круглое белое лицо, то пряталась. В эту ночь все решили – осенью он придёт её сватать. В те годы к таким решениям относились серьёзно. И, если парень дал девушке слово – нарушалось данное слово крайне редко. Можно было твёрдо друг другу верить.
Когда Екатерина Гордеевна узнала кого хочет сватать Алексей, она возмутилась: «Какую-то сиротку бесприданницу! Вот ещё, что за глупость!» Свою боль уже позабыла, на каких основаниях она попала в дом Максима.
Пришла осень, но сватов не было – они не пришли. «Не будет вам благословения, нет, не будет!» - бурчала Гордеевна. «Как жаль, что вы меня понять не хотите, мама. Не будет благословения на венчание, так мы в ЗАГС заявление подадим, сейчас так положено. Тае уже исполнилось восемнадцать лет, а мне давно больше. Без вашего благословения нас распишут; всё по закону, муж и жена будем».
Ранней весной, уже после расписки в ЗАГСе привёл Алексей в дом с узлом вещей молодую жену. Тихая. Скромная, работящая, и всё же никак не могла угодить Таисия свекрови. «Куда же спрятали свидетельство о браке?» - Гордеевне его хотелось найти и порвать, но струдом сдерживала свой характер и не решалась на такое. «И почему они всё время шепчутся между собой? О чём говорят?» - злая ревность поселилась в её сердце. Через два месяца она не выдержала и ушла к старшему сыну.
Алексей и Тая наглядеться и нарадоваться не могла друг на друга. Жить – не жили, как пришла страшная весть – война. В это время дочке Ляле было чуть больше года. Когда Алексей уходил на фронт, ей было три года. Расставание было кратким, тяжёлым.
В спальне у Ларисы Алексеевны висит портрет матери и отца, сделанный фотографом из маленькой фотографии. Таисия Васильевна в розовой кофточке с едва заметной улыбкой на лице, прижался к ней плечом Алексей Максимович: чёрная кудрявая шевелюра, чёрные глаза, красивые крупные губы – здесь они молодые и счастливые.
Не дождалась Таисия своего любимого, не вернулся Алексей с войны.
Гордеевне было восемьдесят шесть лет, когда она тяжело занемогла. Умирала в окружении внучатых племянников. Старческий склероз начисто стёр из памяти войну и дом, в котором живёт невестка с внучкой. Ей виделось сквозь горячую дрёму, как цыганская кибитка увозит её мальчика Алёшу с букварём под мышкой. Красивый цыган с серьгой в ухе держит его на коленях, а рядом сидит молодая цыганка, накрывшись цветной шалью. Алёшка кричит: «Не плачь за мной, у меня сейчас папка с мамкой молодые; мне хорошо с ними. «Забрали всё-таки цыгане Алёшку!» - так думала Гордеевна, и из-под тяжёлых век текли горькие слёзы…
© Copyright: Боженкова Елена Арвидовна