Мы
Мы всегда шагаем в ногу,
Я и тень по мостовой.
Если все не слава богу –
Слава богу, не с одной.
Если транспорт грузовой
Пополам переезжает,
Только думаешь – живая,
Повезло хоть ей, родной.
Из жизни корабликов
Мой кораблик простодушных
В море радости плывет,
В общем, вялится на суше.
Босх здесь больше не живет
Или не был обнаружен.
Да и черт его поймет,
Отчего при солнце ясном
Ходит легкий ветерок,
Ходит вдоль да поперек.
Жизнь, как водится, прекрасна,
Чует птичка и зверек.
Тащит все, что не сберег,
Тащит каждая сорока,
И блестит на оба бока,
И целуется до слез
Простодушно и всерьез.
Обещает без подвоха.
А попросишь только раз –
Как посмотрит лупооко
И ответит: «Бог подаст».
Генеалогическое
Если солнце припечет,
Первый ветер ходит в своднях.
Утолит твои угодья
Пара литров красных вод.
Может, новое взойдет
Белой костью на погосте,
Чисто ваше благородье,
А не будущий урод.
Вымирает поголовье,
Разбавляя спиртом род,
И не знаешь, где рванет
И накроется любовью
Сей подарок малышу,
Что за пазухой держу.
С каплей польского псякрева
Генетическое древо.
Под него и подложу.
Доктор Таня
Так ночи две проговорили,
Не порешили ни на чем.
На две приблизились к могиле,
А так-то жизнь переживем.
Хороший доктор стоматолог,
Все понимать привык без слов.
Конечно, может и с уколом,
Но и щипцами – будь здоров.
Эх, Таня, знаешь, как порой…
Да все ты, доктор Таня, знаешь,
И оттого щипцы таскаешь
На пару с морфием с собой.
Зимнее время
Не согревает чай на сахарине,
Притворный вкус травы не душегреен.
Давай считать горошины в перине,
Пока не спится в нашей Лорелее.
Как ни крутись, она скала скалою
И чувствуешь спиною каждый камень.
Других перин не светит нам с тобою.
Зато луна. И волны под ногами.
Дрожит, как пес, забытый на перроне,
Вся наша горка. Тихо в Лорелее.
Кто мог предать – сто раз не пожалеет,
Кто был в друзьях – с собою похоронит.
Как ни мельчай, все тяжелей вмещаться
В огромный страх остаться без границы.
Что тело? – так, потоки эманаций.
Но где душе потом уединиться,
Свет потушить – захлопывая веки,
Баюкать мысль о запасном патроне…
Ей так привычно жить без посторонних
И непонятно – как не в человеке?
Рододендрон
Пятнадцатое. Станция Фонтан.
«Впадает Днестр…» Все впадает в кому.
Вот год – полунаполненный стакан –
От дня сего считаешь по-другому.
По правде, он невосполнимо пуст.
И это все, и ничего не значит.
В окне садовый опадает куст
И каучуковый стареет мячик.
Попятится с горы велосипед
И пропадет за стенами сарая,
Где все, чего давно на свете нет,
Полуживет и полуисчезает.
Еще летит звонка вдогонку звон,
Не успевая в запертые двери.
Как рододендрон, полуобречен,
Как обреченный, полуэфемерен.
Задумаешь молитву
Задумаешь молитву сотворить,
Пусть бы она была невелика,
Так бы у сердца теплилась внутри –
А сердце не выносит сквозняка,
Все по привычке камерно живет,
Все невпопад то молится, то бьет.
Как у него ни пальцев и ни рук,
Ни лба и ни нательного креста.
Но встанет вдруг, заполошится вдруг –
И ухнуло бы, кажется, с моста.
Часы
Сломаны в прошлом веке,
Тикают вхолостую.
Что хорошо в человеке –
Даже когда пустует,
Сам заполняет полость
Будущим и заплечным.
Дайте минуте волос –
Вытянет рыбу-вечность.
Что хорошо в счастье –
Ходит всегда с закуской.
Если оно по-русски
Напополам с несчастьем.
Цветы
Умрем и красивее будем,
Вокруг и внутри – как у всех.
Тобою не брезгуют люди,
На корточки рядом присев.
Друг друга нутром понимая,
Растят из грудины цветы,
Согласно и с мартом, и с маем,
И даже с такими, как ты.
Природу читают дословно,
Пасут лошадей и овец.
Лежишь под копытами ровно,
Поближе к земле наконец.
Господа хорошие
Господа хорошие
Мимо проходили.
На копейке брошенной
Грешиков отмыли.
На дела полезные
Совершаюсь я.
Кинь чего, любезный,
Сосчитаемся.
Мелочь
Заведется, и не видно,
Мелочь разная – термит.
Места много, не обидно,
Ничего и не болит.
Нет бы там слоны какие,
Чтоб берданку доставать…
Ах вы, гости дорогие,
Все проели, все пропили,
Больше нечего подать.
Искусство
*
когда японские компрачикосы
сделали бонсаи деревьям
это назвали искусством
*
опять снился чужой сон
не дай бог встретится хозяин
*
какой вы из себя стих написали
*
выпрыгнет человек из окна
а тебя пошлют у него книжки забирать
поэзия девятнадцатого
двадцать первый библиотечная проза
*
караваны уходят собаки остаются
Фёдор
*
– Чего злой такой?
– Если бы ты была волшебником, долго бы ты была доброй?
– Я тебе все равно не отдам планшет.
На каждого волшебника должен быть свой ограничитель.
*
– …и клубнику.
– Нет, вы не в курсе, что в мире делается.
В мире мировой кризис.
Всё! Будете жить, как простые русские люди.
Куплю тебе соленый огурец.
– И клубнику.
– Всем огурцы.
Ты что еврей? Кто ест клубнику в феврале, еще детей учит!
Федор:
– Я еврей.
Я ем.
*
– Опять не то купили.
Уже полная тележка.
– В ней нужная картошка.
И твое мороженое, кстати.
– А у них мальчик…
*
– Почем у вас мальчики, тетя?
– Дорогущие!
– В четверг спросим, когда скидки.
*
– А ты на какую работу пойдешь?
Ну, подумай пока.
– Ну, я подумал.
– Про что?
– Про нее. Я тогда уже женюсь.
– Зачем это?
– Пусть на работу ходит.
– А ты что будешь делать?
– Я знаменитым буду.
*
– Смотри, какое красивое облако!
На Бармалея похоже.
Надень панамку. А то Бармалей на тебя похож.
– Мое красивей.
На крокодила похоже.
Вон! Оно твоего съест сейчас.
– Да, красивое.
– Я сделал.
– Молодец, круто.
– И елку.
– Здоровская елка. Ее зовут каштан.
Ну, хватит, домой пошли.
Кому-то макароны еще делать – видишь, солнце съели.
– Его тоже я.
И дом.
И это всё.
– А макароны слабо?
– А я устал.
*
А теперь?
А теперь ни черта не делает.
Рассказ пишет.
*
– Это не почерк, это лапа.
В человеке все должно быть прекрасным, не только замысел.
Что вздыхаешь? Заново пиши.
– Не человек я.