Ян знает что совсем немного осталось
солнце роняло кинжалы сквозь мутные окна
зрачки почти не реагируют на свечение — обездвиженные звери
в голубом ошейнике давно смирились с участью
когда видел многое и остался человеком, тому ничего не страшно после
только слова птицами свили гнезда в глотке
и рвутся наружу стаей черной, откровенно-бесстыжим потоком
подставляй душу и слушай, милый
собирай как пазлы, целуй худые руки
сложи на груди крест накрест, пальцы сплетая и жди благословения
когда цепляться не за что, сам даруешь себе надежду
картины прошлого бледными девами обступали, целовали лоб холодный
Ян вспоминал как в детстве пытался коснуться белого бедра растущей луны оголенного
сквозь бархат глубокой ночи, звезды бриллиантами на прелестном платье разбросаны
сердце рассекало мечом заточенным, в тенях скрывались чудовища
чудовища из плоти и крови, в телах детей и взрослых
чье нутро взывало к жестокости и откидывая свой кусок лакомиться чужими внутренностями
даже если это смертельно опасно и карается законодательно, ибо бог не дотянется
он вырос и понял позже что это значило
Ян прятал где-то внутри груди впалой то-то горячее, остроконечно нежное
образ же исчез как пепел, развеялся по ветру
любовь осталась ненаправленным потоком бурным
будто живая терзала своим ядом не понижая дозы
он назвал ее Арахной, что оплетала его сущность, расцветала синими розами
больше не удержать крика облаченного в слово, поздно:
Арахна, я видел гетто, трупы рекой простирались по пыльному камню дорог
кровь рисовала узоры и пахло гарью
осколки впивались в босые ноги
пустые окна и выброшенные вещи
баррикады из предметов потерявших своих хозяев — надгробия безымянные
собачий лай и крики скребущие о серое небо
и я был будто прикованный, единственный выживший, вот насмешка
когда кто-то прав в масштабах больших
чем споры обывателей на уровне деревенских разборок по пьяни
с мордобоем от тоски, обыденности и рутины
все это становится привычным явлением —
безумие и буйство, резня за уникальность, превосходство обезображенное
Арахна, так пахло полынью и порохом, травой созревшей
нож в руке как вросший и деревья огромные
своенравно красиво смотрелись на фоне разрушенных зданий
я стоял посреди комнаты запущенной, кажется в ней была детская раньше
никогда не забуду как клен разливал свое алое золото, сквозь стенную трещину
будто живое сердце трепещущее в оправе бетонной
мои верные спутники бинты и морфий. а в этом мире и падшим не найдется места
не найдется красок и достойного полотна
Герника Пикассо лишь малая доля ада, что простер свои путы стальные
пуля как награда и утешение, но она не приходит, время сказало рано
Арахна, люди с глазами мертвыми, движимы злобой
все мы просто винтики в механизме истории
но я не хочу умирать так просто
от крови не отмыться и ненависти ожоги сквозные не заживают
жить просто слишком скучно, нужна реализация потаенного
вот они выходят и бьют друг друга, думая что чем то лучше
дикие скорпионы в банке и нет победивших
все теряют, только в разных количествах
радость убийства, Арахна, проходит слишком быстро
остается движение по инерции
Арахна, быть человеком больно и наказание сущее
и я пытался забрать хоть что-то от забытых в битвах
я гладил мятые фото, запоминал лица мертвых, думал о этих людях
они мне снятся ночами, просят свободы
да что же такое свобода, всего-то иллюзия выбора
и ее нет в моих жилах, я тоже потерянный ребенок своего времени
я хотел бы ослепнуть, оглохнуть
быть в коме, прикованным к больничной койке
видеть бесконечно коридор белый и умереть не приходя в сознание
и ведь, парадокс, твоего лица я не помню
и даже имени не осталось
наверное, я просто пытался сохранить тебя как ангела
и отсек все лишнее, даже если это эгоистично
прости, Арахна, даже если я знаю что нет прощения
нет прощания, есть только вечно тянущиеся последние секунды встречи
застывшее страдание — божья кара неудачным творениям
и после смерти все начнется сначала
закон сохранения энергии никто не отменял пока что
а наши чувства бесконечный двигатель воздействующий на пространство
это все о чем я сожалею — о живой душе
это все, Арахна, дальше ты знаешь не меньше
твои глаза открыты и нет пелены, а мне пора
начинать по новой, нести свой горб боли
сквозь годы и сотни последующих
но я сам создал себе надежду, и от этого немного легче.