…Иду, как пёс идёт по следу,
Затем на юг в машине еду
В край детских шалостей и грёз.
…Но как достались ей богатства эти?...
Спроси старушку. Я уже спросил.
Винить-то за что?
Предчувствуя радость от встречи с близкими родственниками, Николай ехал, до слёз умиления знакомой ему дорогой, из Ростова-на-Дону на юг. Если ехать прямо, то можно попасть в город Кропоткин, откуда уже рукой подать до тех мест, где жили родственники матери. Там, в основном, прошло его детство. Долго ещё стояла после отъезда семьи Николая саманная хата в селе Прикубанском, построенная его отцом. Николай, будучи пятилетним ребёнком, помогал ему засыпать битым кирпичом основание фундамента. Лёжа под молодой абрикосой, рясно усыпанной созревшими плодами, они напару мечтали о будущей прекрасной жизни, утоляя голод медовыми плодами молодого сильного дерева.
На этот раз ему предстояло повернуть от автобусной станции Павловская направо. Там впереди река Бейсуг, рядом станица, где он родился, где уже более ста лет жили родственники отца, где прошла его юность, где встретил свою первую любовь, куда постоянно ездил проведывать родителей, когда учился в институте на вечернем отделении и потом, когда женился и заимел детей.
Посадка и уборка картофеля на десяти сотых гектара, которые выделял родителям сахарный завод, превратилась в ритуальный семейный праздник. Взрослые и дети старались не отставать друг от друга, чтобы не ударить лицом в грязь перед дедушкой и бабушкой. С шутками и прибаутками работа была не в тягость. Дед довольно подводил итоги: «Гуртом и батька легко бить!»
Вот уже граница Ростовской области. Родной Краснодарский край – Николай всегда угадывал по аккуратно побеленным снизу деревьям. Живя в городе, он часто тосковал по тенистым кубанским садам. Весной они напоминали белые тучки, в которых тонули такие же белые хаты-мазанки. Это совсем не то, что он видел в центральной России и Белоруссии: серые деревянные дома и флигели.
За рулём двадцать четвёртой «Волги» сидел зять – муж сестры.
Он напевал свою любимую песню: «Как теперь не веселиться и грустить от разных бед…». Чуть выше среднего роста, толстячок-здоровячок. Всем своим внешним видом и добродушным поведением он внушал к себе доверие с первого взгляда.
Удачно выменяв свою ростовскую кооперативную квартиру на частный дом в пригороде, дежурный техник аэропорта как на свет заново родился: занялся огородом, заставил свою жену торговать на рынке. Но тяжкий сельскохозяйственный труд не дал ожидаемых баснословных дивидендов. Выгоднее торговать в центральной России солёным салом и постным маслом. Подполковник с братьями добрался даже до Мурманска. «Никогда мы ещё так круто не жили!» – иногда не без гордости заявляли они, любуясь друг другом и своими новыми костюмами, подчёркивая свою исключительность.
Соседи уже через неделю внесли подполковника в разряд сторожилов своего посёлка. «Никого на улице не пропустит, чтобы не зацепить своими разговорами», – беззлобно ворчала на него жена, уже привыкшая к его шуткам и даже чудачествам. Своими вопросами он нередко приводил невольного собеседника в полное замешательство. Трудно было определить, где он говорит правду, а где просто балагурит. То он объявлял кого-нибудь подпольным миллионером, то объявлял бабулькам на лавочке, что если они вступят в партию власти, президент снимет с них все налоги и коммунальные платежи, будет еженедельно выдавать бесплатные пайки с бутылкой водки и бутылкой пива. То он пытался убедить очередную свою доверчивую жертву в том, что ей необходимо срочно выдавать свою дочку замуж за участкового милиционера, чтобы спасти свой секретный бизнес и накопленные от него запасы самогона. То он начинает учить первоклассника, как можно за сало выменивать у учителей пятёрки по всем предметам. Подполковником ФСБ он сам себя назвал и так вошёл в эту роль, что сбивал с толку даже опытных гаишников, донельзя прожжённых на ниве душевных общений. Кто знает «подполковника», тот никогда не скажет, что с ним может быть скучно.
Учил он и Николая. Тот всегда весело смеялся, на что сестра заявляла: «Смотри, досмеёшься!» И досмеялся, когда понял, что тот беззастенчиво и со всеми подробностями заложил его жене, чем поспособствовал разрушению и без того к тому времени хрупких семейных уз. Когда понял, что тот всерьёз стал считать его своим потенциальным дешёвым работником и стал беззастенчиво помыкать, Николай быстро расставил всё по своим местам. Он стал реже ездить в гости, от подёнщины полностью отказался, но зла не затаил и продолжал общаться, как и прежде – по-родственному. «Винить то за что! Сам виноват, что дал такой повод!» Вот и сейчас он с улыбкой наблюдал за дорогой и слушал бесконечную песню своего зятя, единственного и неповторимого.
– Ты когда-нибудь замолчишь? Голова уже болит! Одно и то же, одно и то же! Хоть бы один куплет допутя выучил! – проворчала с заднего сидения сестра Николая.
– Это он тебя зомбирует, чтобы ты его сильней любила! – вставил Николай – Есть такой приём, когда много раз повторяешь одно и то же, оно надолго откладывается в мозгах! Современная технология!
– Да этот технолог мне и так уже на всю жизнь не то что в мозгах, но даже и в потрохах отложился! – заключила сестра, обращаясь уже не к весельчаку-мужу, а к Николаю.
В это время машина подъезжала к очередной автобусной станции. Подполковник вытер платком свою лысину и миролюбиво предложил:
– Братан, по стаканчику чая! Зайдём! Узнаем какие здесь у них цены на рынке.
Родственники дружно спешились и зашли в строительный вагончик, оборудованный под буфет.
– Здорово землякам! Привет станичники! Слава Богу, что мы казаки! – отрапортовались Николай с зятем.
– Здравствуйте! Слава Богу! Слава Богу, что зашли к нам в гости! – радушно ответил мужчина, стоящий у стойки, и хозяйка, на раздаче.
– Вы как, угостите подполковника ФЗБ чайком высшего сорта? И что-нибудь из деликатесов к чаю, – выкатил зять Николая свою излюбленную фразу. Николай, улыбаясь себе в усы, но, глядя в глаза мужу хозяйки, (это почему-то он сразу понял) заказал и себе:
– Просто, чаю без деликатесов!
«Сейчас ты о сельском хозяйстве и о торгах поведёшь свою речь! Подполковник! Раскусят ведь! Скорее бы уже полковника дали! Солиднее всё-таки!» – подумал Николай, принимая чашку чая.
– Как жизнь ударников сельского хозяйства? – начал издали свою беседу подполковник.
– Какая сейчас у нас жизнь?! Было здоровье – мотался, как угорелый, по всей России, за границей бывал – деньги были, а сейчас вот супруге помогаю. Радикулит замучил, шея не поворачивается. Застудился в дороге!
– А колхоз как? Что, не помогает?
– Какой колхоз? Нет у нас уже колхоза!
– Куда ж вы его дели? Продали вместе с председателем?
– То-то и оно, что продали подчистую вместе с чернозёмом и червяками!
– Интересно! Как же это случилось?
– Не знаете, как это сейчас случается? Расскажу. Вроде бы из ФЗБ! Чем оно у вас там занимается, что ничего не знает? Ну, да ладно! Приехали к нам гастролёры с мешками денег. Вывалили их на всеобщее обозрение, и давай торговаться. Тут нервы у бабулек не выдержали, и понесли они свои паи. Прямо очередь была, как в голодный год за хлебом.
– Дорого продали?
– Какой там! Как я понимаю: за копейки!
– А что, остановить не могли, подсказать?
– Какой там остановить! Подсказать! «О цэж таки гроши!» И весь ответ! Разве устоишь!
Николай слышал весь разговор, сидя за столиком с подошедшим мужчиной по виду предпенсионного возраста, не выдержал и в свою очередь спросил хозяина:
– Что же теперь у вас в станице, как при новой власти жить стало?
– Как? Да никак! Ворчат теперь старухи: «Шо ж цэ таке: магазин не робэ, баня не робэ, автобус в район нэ ходэ, садик закрылы! Шо ж цэ такэ на билом свити деится?»
– И что?
– Что? Мы им говорим, что всё, о чём они теперь вспомнили, содержал колхоз; теперь его нет!
– А они?
– А они удивляются: «Як же так – колхозпа нэма – мы жэ робым!» – с грустной улыбкой закончил своё повествование хозяин.
Николай опять не выдержал и вслух высказал горькие мысли:
– Как можно так легкомысленно поступить? Живут одним днём! Вот уж воистину: «простота хуже воровства!», Можно же было в аренду землю сдать! «Украли корову – обокрали один раз, украли землю – обокрали на всю жизнь!» Зачем её было в войну защищать, если она ни детям, ни внукам не нужна? Что ж теперь люди делать будут, ведь торгаши в сельском хозяйстве ничего не петрят?
– Что Вы сокрушаетесь, молодой человек? Жили и ещё поживут! – вдруг откликнулся сосед по столу. – Кого винить! Винить то за что? Бросили этих женщин и дети, и внуки! Живут себе в городах! Им наплевать на то, что здесь на их родине делается! А раз так, то пусть старушки хоть последние свои дни проживут как люди! Что-то да купят на вэлыки свои гроши! На такси пару раз в город съездят за лекарством! А вы как там, в городах? Когда-то за вшивые ваучеры вообще всю страну продали! До сих пор чешетесь? Где теперь эти фантики? Много что от них поимели? Все капиталистами хотели в один день стать? Ваучеры и земельные бумаги для того и создавались, чтобы можно было на вроде бы законном основании всё отнять в частную собственность кучки магнатов. Теперь уже навсегда! Так в чём их винить, бывших колхозников! Они никогда ничего не имели в своей жизни, кроме шеи в мозолях! Вы сам то откуда?
Николай молча и с удивлением смотрел на своего разошедшегося соседа. Вопрос застал его врасплох.
– Я родился и вырос в станице. В городе оставил меня друг, чтобы учиться и работать. Пока учился, женился, и очередь на квартиру подошла – строитель я. За родным домом всю жизнь скучал. В чём меня винить? А вы кто по профессии?
– Я журналист! На сегодняшнюю тему немало писал и пишу, но мою газету уже мало кто читает. Сейчас подавай плейбои! Хорошо, если ещё официальные новости кто-то смотрит по телевизору. Это удобно, и думать не надо.
В это время к Николаю подошёл его единственный и неповторимый...
– Братан! Поехали! О политике дома будешь на кухне беседовать так, чтобы я не слышал! А то знаешь?… Я тут всё уже выяснил… Председатель у них теперь за сторожа работает. Чуть что не так с него и шкуру снять могут! Теперь сюда даже цыгане за неликвидом не сунутся. Приедут хозяева по весне, как в соседнем колхозе, наймут людей, вспашут и посеют. По осени опять приедут, наймут людей, уберут и всё до зёрнышка вывезут. Бывшим колхозникам кормить птицу и скот нечем будет. Продукты здесь уже дороже, чем городе. Поехали! Слушай, что ФЗБ говорит! Мне тут недавно позвонили… Полковника хотят присвоить!
– Ну и что? Опять отказался? – по привычке откликнулся Николай.
– Думаю ещё! До свиданья, добрые хозяева! Ждите! Скоро полковник к вам приедет. Бабушкам передайте: пусть в партию ФСБ вступают. Будем землю назад забирать, а то торговать теперь нечем будет! Что ж это за жизнь – скушно. Но дисциплина у меня… Ух! Всё только строем делать будем!...
Пока подполковник инструктировал своих новых знакомых друзей, Николай простился с журналистом, кивнул озадаченным хозяевам, не спеша подошёл и молча сел в машину. Ни спорить, ни думать ни о чём не хотелось. Вспомнился лишь обрывок его стихотворения.
…А мне другой Россия часто снится:
Усталая, задумчивая мать,
В одном и том же платьице,
Привыкшая всегда недоедать…
На именинах, во время перекура, он спросил своего родственника, работавшего слесарем в автопарке:
– Как жизнь Виктор?