Шкаф
В квартире господствовал шкаф.
Старуха с фальшивым обличьем
права мои, в общем-то птичьи,
в свой втискивала устав.
Не стало ее. Прежний ход
часов безвозвратно нарушен.
Отныне мой вечер не скучен,
И будни несутся вперед.
Но глыбой зловещей темнел
шкаф, волю мою попирая.
Минуты покоя не зная,
он жизнь тормозил, как умел.
Ночами скрипел, как живой,
и, кроме тряпичного хлама,
мне виделась черная яма
за черной обшивкой его.
Из этой бесплотной дыры
тянуло, как из подвала,
и длилось все это, я знала,
до времени, до поры.
С приходом твоим ожил дом,
пошли неурядицы прахом,
и связь моя с бабкиным шкафом
ослабла. И первый разлом
наметился. Старая дверь
слетела с истлевших железок, -
и путь превратился в отрезок,
и дело стояло теперь
за нами. И нечего ждать.
Мы с праздничным вдохновеньем
дубовые сочлененья
взялись на дрова разобрать.
Работы веселый накал
пружинил, вскрывая породу,
газеты тридцатого года
за спинами тусклых зеркал.
Багеты и крашеный шпон,
противились, лопались с хрустом
и сыпали щепками густо
на пол. Пламенеющий крон -
у ног, на изломах остер…
Не мешкали мы у порога:
короткая вышла дорога,
и вот уже сложен костер.
Огонь на бумаге краснел
и корчил ее. Вместе с пеплом
тащился безвольно за ветром.
А дуб не горел, не горел.
Огонь возродился в тоске,
но с помощью керосина,
обрел синеватость и силы,
вскарабкался по доске.
Всю гору обнял, облизнул
и, словно не на природе,
а в адовом дымоходе,
завыл темно-красный разгул.
И был он по-варварски прав.
Над деревом и над нами
царило высокое пламя,
кромсая поверженный шкаф.
Не стало его. Прежний ход
часов безвозвратно нарушен.
Отныне мой вечер не скучен
и будни несутся вперед.
Дыханьем наполнена ночь.
Две простыни в сторону сбиты,
сиянием лунным облиты,
спят муж и трехлетняя дочь.