…в Аверн спуститься нетрудно,
День и ночь распахнута дверь в обиталище Дита.
Вспять шаги обратить и к небесному свету пробиться –
Вот что труднее всего.
«Энеида», Вергилий.
Щелк.
Щелк.
Щелк.
Звук дверного замка, точно три коротких выстрела, разлетелся эхом, отскакивая от бледно-салатовых стен. От столь резкого звука даже густая пыль и почти физически осязаемый запах (он словно живое существо) нервно зашевелились в воздухе. Ключ инородной тяжестью осел в кармане. Человек накинул на плечо сумку и несколько раз дернул дверную ручку. Этот кусочек дерева впитал в себя пот и грязь каждого, кто за него держался, и помнил тысячи прикосновений. Дверь не поддалась. Двадцать четвертая квартира была крепко запечатана и изолирована от мира до тех пор, пока обладатель ключа снова не соединит ее со вселенной.
Лифт не подавал признаков жизни. После шестого нажатия кнопки, нервозно-дерганного и до того сильного, что оно почти продавило ее на ту сторону стенки, человек понял, что ничего не добьется. Опять, наверно в тысячный раз что-то сломалось. На секунду промелькнула мысль, что перед ним всего лишь декорация из кинофильма – плоская стенка с нарисованными раздвижными дверями. А за ними ничего. Но если двери были настоящими, там, в черной шахте, пронизывающей всё здание от земли до неба, все равно не раздавалось ни звука. Ничего удивительного. Этот лифт, сделанный на заводе в Щербинке, который более сорока лет перемещал людей в пространстве по вертикали, горизонтали или диагонали, в зависимости от точки зрения с космоса, давно пора выкорчевать и сбросить в огромную яму, где сырость и ржавчина медленно допишут его историю. Над дверью не было даже электронного табло, которое показывает на каком этаже остановился лифт. Только пластиковая табличка с цифрой «6», почерневшая от грязи и измазанная по краям краской. Человек на прощание еще раз вдавил кнопку и сделал несколько шагов к лестнице.
Но остановился.
Правое плечо дрогнуло, и дрожь, как паук, переползла в левую руку. Человек на секунду задержал дыхание. Остекленевшим взглядом он уставился в стену, изрезанную и исписанную иероглифами. Под непонятными английскими надписями, сделанными черным маркером, было нацарапано сердечко, а рядом кривые строчки стихотворения: «Мышка из 23, я так хочу тебя выебать. Твои серые глаза сводят с ума п и з д е ц. Но взамен мне нечего тебе дать. Ведь я всего лишь продавец». Он огляделся. Грязная лестничная клетка, лифт, несколько соседских дверей и двуцветные стены. На первый взгляд все было как обычно, но несколько маленьких, еле уловимых деталей рушили своеобразную гармонию этой привычной картины.
Здесь еще никогда не было так тихо. Прожив два с половиной десятка лет в этом доме, человек ясно чувствовал, что такой тишины здесь не было никогда. Ни единого звука не раздавалось в подъезде. Не было ни привычных щелчков замков, ни холодного лязганья тросов лифта, ни приглушенного бормотания телевизоров, ни тяжелых шагов на лестнице. Не было голосов. Он почувствовал себя в абсолютно пустом, лишенном жизни здании. Другой же деталью, не менее причудливой и невероятной, было отсутствие номеров квартир. Только на его двери все еще держалась маленькая черная табличка, с пожелтевшими цифрами «24». Но в этом жалостливом куске пластика чувствовалась жизнь, тогда как все остальные двери казались холодными, безликими и безжизненными.
Неприятные ощущения, тревога и страх зашевелились, как растревоженный муравейник. Человек осторожно двинулся по лестнице, но мысль, что он каким-то образом оказался один в огромном многоквартирном доме вцепилась в него мертвой хваткой. Если бы он мог видеть сквозь стены и перекрытия, если бы наш взгляд не был ограничен преградами, он бы увидел, как в эту минуту в 21 квартире студент, еще не вернувшись в реальность из разорванного сна, автоматическими движениями варит кашу на завтрак. Только после того, как он нечаянно разольет ее на голые ноги к нему вернутся чувства и эмоции. В 22 молодая женщина завивает волосы перед зеркалом. Этот день она запомнит надолго - ее пригласили на собеседование в крупную фирму. Она улыбается, потому что уверена, что ее внешность сделает все необходимое. В это время ее муж, тревожимый дурным сном, мокрый от пота ворочается в постели. В 23 молодая девушка, недавно вернувшаяся из места, где музыка звучит так громко, что не слышно даже собственных мыслей (как же они заебали), сидя в ванной под слабым напором воды разбрызгивает кровь. В ее руках поблескивает острое лезвие, а покрасневшие глаза с интересом наблюдают, как кровь утекает из-под нее тоненькой струйкой. Она только что кончила, прокручивая перед глазами снова и снова, как ночью черноволосая незнакомка с темно-вишневыми губами запустила свои ногти ей между ног. Но воспаленные чувства делают разрезы на ее теле, а она сдерживается, чтобы не закричать и не разбудить спящую в квартире бабушку.
Человек этого не видит. Лестница ступенька за ступенькой стягивает его вниз, а страх и тревога, поднимаясь откуда-то из внутренней пустоты, крепко стягивают разум.
Лестница
спускается
вниз
и с каждой ступенькой ему становится страшнее. Он ничего не понимает. Не понимает откуда взялось это вязкое и липкое чувство панического страха от которого невозможно избавиться. Он пытается себя успокоить, повторяя, что это обычное утро, как и тысячи других, что он как обычно, как сотни раз подряд сейчас идет на работу, что это всего лишь лестница подъезда, который он знает всю жизнь, и в том, что здесь тихо нет ничего особенного, что ему только это кажется, потому что он не выспался, потому что осень уже кончилась, но зима не наступила, что он устал и нужно отдохнуть, что это переутомление, недосып, глупости, что на самом деле все в порядке,
все в порядке,
все в порядке,
все в порядке,
все в порядке,
все в порядке,
все в порядке,
все в порядке,
все в порядке, но ****ь, почему же здесь так тихо, что даже не слышно собственных шагов?!
Он старается дышать медленно и ровно. Вдох – выыдох. Вдох – выыдох. Старается сосредоточиться только на мелькающих под ногами ступеньках. На секунду ему представляется, что он на самом деле только переставляет ноги, а ступеньки сами движутся вверх, как эскалатор. Вот очередная лестничная клетка, уже не вспомнить какая по счету. Маленькие плиточки под ногами похожи на площадь после бомбежки – половина уже вылетела, а оставшиеся стерлись и округлились. Все ниже и ниже. Ступеньки, редкие лестничные клетки и пыльные стены, не дай бог, к которым случайно прислонишься – побелка тут же оставит на тебе метку глупости. Ступеньки и лестничные клетки. Все по кругу. Мерзкое бесконечное чередование. Непроходимый ком в горле. Ниже и ниже. Через мутные и грязные стекла не видно ничего кроме расплывчатой серости, а мертвые мухи в облупившихся оконных рамах единственное, что здесь напоминает о существовании жизни. Скоро все закончится. Осталось совсем немного. Сейчас перед ним предстанет самое темное место подъезда, где как висельник раскачивается укрытая пылью мертвая лампочка, но в этой темноте его ждет дверь на улицу, за которой воздух, свет и жизнь. Но вот очередная лестничная клетка. Сколько же их здесь? Спуск с шестого этажа никогда не был таким долгим.
Человек остановился так резко, словно собака на поводке, одернутая хозяином. Невозможно, немыслимо… Он прошел больше двадцати пролетов. В этом доме нет столько этажей... Он уже должен быть на улице! Эта мысль, словно крик, была такой громкой, что она вырвалась за пределы его сознания и разлетелась по подъезду. Он огляделся. Четыре двери, каждая со своими деталями, резьбой, покрытием. И снова без номеров. И снова тишина... На каком же я этаже? Какой-то бред! Галлюцинации... Или дурной сон? Ведь во сне кажутся реальными даже самые безумные вещи... Но если это сон, то ничего не остается кроме как двигаться вперед и ждать, когда ненавистный будильник обернется спасителем и выдернет его из этого кошмара. Он двинулся дальше. Бегом.
Вниз.
Очередная лестничная клетка. Ничего нового. Дальше. Бегом. Ступеньки. Этаж. Двери без номеров. Они все разные, но так похожи. Тишина. Стены. Грязные окна. Пролеты. Площадки, невозможно уловить их различие. Видел ли он их? Был ли здесь раньше? Все смешалось. Перепуталось. Потеряло отличительные черты. Тишина. Двери. Ступеньки. Ниже и ниже. Бесконечное повторение, прямой лабиринт без выхода. Не останавливаться. Ступеньки. Мутные стекла. Плитка. Пыль. Замкнутый круг. Безумная карусель! Ступеньки. Бело-зеленые стены. Дальше. Вниз. Вниз. Вниз...
Сумка, в которой лежали деньги, документы, какие то лекарства (на всякий случай), использованные билеты на трамвай, влажные, но уже почти высохшие салфетки, недорогой полуфабрикат на обед, купленный по акции в супермаркете рядом с домом, все это уже начинало давить на плечо, тяжелеть с каждой ступенькой, которые прыгали, бесились и смеялись под ногами. Мышцы напряглись. Ботинок на правой ноге больно натирал косточку. Он чувствовал, что уже устал. А спуск все продолжался. Казалось, что уже десятки, а может и сотни этажей были пройдены. Бесполезно... Двигаться вниз просто бесполезно, там нет выхода, только путь в бесконечность, в бездну, возможно к самому центру земли.
Стоп!
Очередная лестничная клетка. Двери, лишенные глаз, безмолвно смотрели на человека, как глупые животные. Он даже чувствовал, как они дышат. Что вы пялитесь?! – надрывной крик ожег пересохшее горло. Слова, прозвучавшие в голове зацикленным эхом, показались чужими и неестественными, словно искаженные электричеством. Но как же он не додумался раньше? Лифт! Он был на каждом этаже. И здесь. Прямо слева. Такой же безликий, как и двери. Кнопка. Он жмет, жмет и жмет, а она отскакивает, как игрушка обратно. Никакой реакции. Ни единого звука. Здесь все мертво. Все умерло, остановилось. Он вдруг почувствовал себя в недоделанной компьютерной игре, в которой декорации уже готовы, но скрипты не прописаны и ничего еще не работает. Мертвый недоделанный мир. Возможно, наша вселенная была такой на заре своего существования. Что же это такое? – он прислонился к стене (там побелка!) и медленно съехал по ней вниз. Сидя на грязном холодном полу, он смотрел прямо, в грязное пятно на стене между дверей, которые его окружили, и, казалось, постепенно приближаются… Ему не выбраться. Эти стены, эти чертовы двери, весь этот подъезд, который, казалось, просто надрывается от смеха, они его не отпустят... Больше всего ему сейчас хотелось оказаться в другом месте. Не важно где, лишь бы никогда все это больше не видеть. Руки дрожали. По лицу рывками стекали слезы. Он медленно покачивал головой. Но вот веки его отяжелели и глаза тихо закрылись, дыхание постепенно замедлилось, и он полностью окаменел, превратившись в работу печального скульптора - неуклюжую статую, на которую никто никогда не обратил бы внимания.
Все дрожало в абсолютном безмолвии. Время медленно перетекало, вздымалось и пузырилось, как огромное кисельное море. Неуловимо площадь подъезда сжималась, поглощая сама себя. Тишина стала абсолютом.
Но вдруг резким движением статуя превратилась в человека, распахнула глаза и вскочила на ноги. Испуганные стены и двери резко попятились и вернулись на свои места. Человек быстро осмотрелся, схватил свою сумку и побежал вверх по лестнице.
И снова ступеньки. Снова они мелькают под ногами, но человек больше не обращает на них внимание. Снова лестничная клетка. Ему уже не страшно. Чувства окаменели, но разум превратился в лезвие бритвы, и он уверенно движется вверх. Этаж. Ступеньки. Лестничная клетка.
Стоп.
Он почувствовал такую свежесть, словно кто-то открыл окно и впустил в затхлую прокуренную комнату поток чистого зимнего воздуха. Глаза засверкали. Шестой этаж. Перед ним, как неизвестно сколько времени назад, стояла его жалкая дверь под номером 24. Он никогда не был так счастлив этим цифрам. 24. Но вот они, перед глазами, словно свет маяка, прорезавший стену дождя в темную штормовую ночь. Человек кинулся к двери, бросил сумку на пол и нырнул рукой глубоко в карман, вытащил несколько ключей и три раза прокрутил дверной замок.
Щелк.
Щелк.
Щелк.
Дверь открылась и двадцать четвертая квартира снова соединилась со вселенной.
****
Утонувший в шоколадном сиропе круассан был таким мягким, что девушка не могла проткнуть его вилкой.
- На самом деле я уже миллион раз говорила, что ей просто нужно понизить планочку. Она слишком много хочет. Только не догадывается, что должна что-то предложить взамен…
Круассан никак не хотел умирать от колюще-режущих предметов. Тонкое податливое тесто просто прижималось к тарелке, а потом снова распрямлялось, как мягкая постель, с которой только что встали. После нескольких неудачных попыток она играючи потрясла нож в руке и придумала новый план. Уложила кусочек на вилку и, придерживая его ножом, приподняла с тарелки. С трудом, наконец, кусочек попал на язык.
- … это с ее то внешностью. Ну, хорошо, это пока третий десяток не стукнет. А потом? Че она будет делать? Когда кожа на морде обвиснет?..
Вкусно. Конечно, вкусно. Горячий кофе, нежный шоколадный сироп. И мягчайший круассан. Но никакого восторга еда не вызывала, это был ее стандартный заказ, и все уже давно приелось. А ведь когда-то было по-другому... Она вдруг вспомнила день, когда попробовала круассаны впервые… Лет двадцать назад, когда это французское слово было еще в новинку. Несколько таких булок привез отец из ресторана на Арбате, который казался маленькой девочке сказочным местом, где в роскошной обстановке отдыхают люди из высшего общества. Когда уже будучи взрослой ей удалось туда попасть, она огорчилась безумным ценам и безыскусности интерьера, а вид посетителей нагнал на нее тоску. Но в тот вечер девяносто шестого, она щедро обмазала круассан сгущённым молоком и, держа булку двумя руками, откусила от нее добрую половину. Вкус был таким ярким, что она на секунду забылась, засияла и полностью отдалась сладкому, стекающему по подбородку сгущенкой, удовольствию.
- …я уже устала от ее бесконечных историй. И, главное, все такие придурки! На тачках, с деньгами, с кучей подарков. А как рот откроют - хоть вешайся. Дегенераты. А ей все добрые хорошие...
Но как же его есть то? Каждый раз эта проблема… Он такой мягкий. Так хочется взять руками и не стесняясь откусить половину. Нельзя! Только ножом и вилкой, как этого требуют правила этикета. Аккуратненько. Маленькими кусочками, которые легко прожевать, но которые даже не чувствуешь.
- …а как кидают после третьей ебли, так козлы. Только это она сама дура, не там себе мужика ищет.
Маленькое кафе монотонно жужжало голосами посетителей и звуками столовых приборов. В окнах акварельными мазками расплывались огни автомобилей. Входные (выходные?) двери стучали о косяки от сырого осеннего холода и снующих туда-сюда посетителей.
Что-то ударило ее в правое плечо.
- Извините, – Молодой человек с большим пакетом в руках приветливо улыбнулся и двинулся дальше, пытаясь протиснуться к туалету мимо узко расставленных столиков и стульев.
Из-за него она вляпалась в шоколадный сироп, вот дурочка. Белая рубашка теперь походила на холст, испорченный неуклюжим движением руки начинающего художника. Аккуратно расстегнув блестящие пуговицы на запястьях, она засучила рукава. Потом взяла вилку, нож и очень ловко, с чувством собственного превосходства, рассекла круассан пополам, и, позабыв о приличиях, отправила в себя половинку.
- Какая-то ты нервная.
Большому куску и рот радуется. Другое дело.
- Да все работа… Я что-то уже устала. Одни и те же лица…
- Забей. Давай не будем об этом. Лучше расскажи, как вы тогда со Славиком домой доехали. Он тебя привез, все нормально было?
- Да нормально.
- Ну расскажи!
- Да нечего рассказывать. Привез, высадил, я спать пошла.
- Во ты даешь… Он же нормальный пацан, че ты его не пригласила?
Маленькое родимое пятно под веком прыгало каждый раз, когда девушка моргала, привлекая к себе слишком много внимания. «Как же оно портит ее лицо. Если бы его не было. И, по-моему, в школе оно было меньше. Они же разрастаются... И у нее может вымахать. Как у моей бабушки. Отвратительная блямба под глазом, из которой торчали два длинных седых волоса». Ее передернуло. Она поскребла вилкой по тарелке, собирая остатки сиропа, и медленно ее облизала.
- Я смотрю, ты тоже со своей личной жизнью делать ничего не собираешься. Ну, как хотите, дело ваше. Только я тебя не понимаю. Ладно, Лизка, она всегда такой была. Но ты-то вроде с головой дружишь.
- Да не до этого сейчас, понимаешь. Проблем и так хватает.
- Их всегда будет хватать, не отмазывайся. Если не задумаешься, потом поздно будет. Никого не останется. Останутся только придурки с сайтов знакомств и неудачники, типа нашего Андрея.
Андрей. Какое тебе дело до Андрея, ты его никогда толком не знала. Дебилка.
- У Андрея свои проблемы. Не сказала бы, что он неудачник.
- А разве работать шесть лет на складе в "седьмом континенте" это нормально? Ты его вообще давно видела?
- Давно.
- Он весь бледный, сутулый. Не общительный. Сидит в своей огромной пыльной квартире, ходит только на работу, в магазин и обратно.
- Вот именно, что огромной. За нее платить надо. И не придирайся ты к работе, как будто у тебя или у меня она лучше.
- Лучше, конечно. Мне, по крайней мере, нравится.
А мне не нравится. И ему не нравится. И когда я видела его последний раз, он рассказывал, как ненавидит работу и как ненавидит людей, с которыми работает. Что устал от мерзости и глупости. Что почти не осталось сил. Что каждое утро он первым делом смотрит в окно, в надежде увидеть там ураган или наводнение. Что угодно, лишь бы не выходить из дома. И я его понимаю…
Из колонок тихим ручейком вытекала невесомая безликая музыка, которую никто не замечал, но которая незримо присутствовала в помещении, словно неподвластные нашим пяти чувствам силы природы.
- Даа… Как мы все изменились. В школе он нормальным парнем был. Я его представляла в будущем кем-то вроде зубного врача. И что теперь? Вся жизнь – в захламленной квартире, ухаживая за оставшимися от матери цветами. И тебя это ждет, если не начнешь шевелиться.
Из туалета вышел парень с пакетом и быстро, стараясь никого не задеть, прошел к выходу, по пути захватив ожидавшее его кофе.
- Слушай, тебе сейчас ничего в нем не показалось странным?
- По-моему он был в другой куртке…
*****
Зыбкая пустота пульсировала, дрожала, перетекала, бурлила, поднималась волнами и вздымалась клубами дыма в невообразимой бесконечности, где не было ни времени, ни пространства. Но вот постепенно она начала рассасываться, выцветать, тишину прорезали звуки, похожие на гул электричества, хаотично заиграли первые пятна света, выжигающие своим теплом остатки темноты, пустота начала обретать формы, проявились четкие линии, с каждой долей мгновения принимающие очертания привычных предметов, и одновременно с этим начался разлив - реки, скованные льдом, оттаяли и зажурчали во всех каналах, наполняя их, разливаясь все дальше и дальше, непреодолимо находя себе дорогу вперед, неся в себе великую удачу и радость существования. Глаза, словно окно, раскрытое от штор, впустили в себя размеренно строгий свет комнаты, неяркий и тихий, но к которому все равно было необходимо привыкнуть после покоя. Сила притяжения незамедлительно заявила о своих правах и тело, неспособное сопротивляться местным порядкам, снова обрело вес, а вместе с ним и силу, наполнилось энергией и неуловимо дрогнуло, пропустив через себя мгновенный импульс, дошедший до большого пальца левой ноги, отчего тот на секунду сжался, подтвердив этим полный запуск всех систем.
Человек приподнялся и медленно осмотрелся, как бы привыкая к окружению, после чего повернулся и свесил обутые ноги с кровати. Почему он заснул в ботинках? Он посмотрел в окно в надежде узнать время суток, но увидел в нем лишь отражение светящейся лампочки и большой хрустальной люстры, которая когда-то горела шестью яркими огнями, переливаясь и поблескивая, но сейчас полностью растеряла былое великолепие, почернев и покрывшись толстым слоем пыли. Он бросил глаза на тумбочку, на самый ее край, который был единственным постоянным местом для мобильного телефона, но сейчас там не было ничего, кроме тонкого слоя пыли и нескольких крошек. На ковре рядом с кроватью валялись его сумка и верхняя одежда. Рука скользнула в левый внутренний карман куртки (почему спина белая?), из которого вынула недорогой мобильник в черном затертом чехле. Засветившийся дисплей показывал шесть пропущенных вызовов. Несколько от коллег и несколько от начальника. В этот момент неяркое, слабое воспоминание утренних событий промелькнуло в его голове. Короткая сцена, показывающая, как он вышел из квартиры, но неожиданно ему стало плохо - кажется, закружилась голова, и пришлось вернуться обратно. Часы на дисплее показывали 17:23. Легкое беспокойство неприятной дрожью расползалось по телу. Его ждут проблемы. Не снимал трубку, не позвонил, не предупредил, что не выйдет на работу, не взял больничный, не был у врача. Придется что-то придумать. Или рассказать как есть? А что рассказывать? Что случилось? Отчего голова такая мутная и тяжелая? Невозможно было полностью восстановить хронологию утренних событий, воспоминания обрезками несвязных кадров мелькали в голове, показывая только его лестничную клетку, ступеньки и двери. Все это было непонятно и странно, но единственное, что от него требовалось незамедлительно это позвонить на работу и попытаться объясниться. Он несколько минут походил по квартире, продумывая свою речь, а после набрал номер начальника и стал ждать, когда вместо гудков (синоним ожидания) он услышит специально подобранный для подобных случаев искусственно строгий голос, который должен присутствовать в арсенале каждого руководителя.
******
Листать ленту «в контакте» можно было до бесконечности. Отработанным движением палец поднимался и опускался, изображение на большом ярком экране стекало все ниже и ниже, а глаза впитывали через себя огромное количество самой разной информации, которая, попадая в голову, тут же сгорала и разлеталась пеплом, покрывая внутренние стенки налетом сажи. Это начинало надоедать. В конце концов, только палец продолжал опускать ленту все ниже, тогда как внимание разума уже переключилось, и было готово внимать хлынувшему потоку мыслей. Телефон щелкнул звуком закрывшегося замка и был отложен в сторону. Девушка глубоко задумалась, глаза ее потеряли фокус, а руки в абсолютном спокойствии теперь покоились на столе, и только указательный палец отсчитывал четыре четвери (темп = 50) ритмичными постукиваниями. Посетителей в кафе меньше не стало, одни лица лишь сменялись другими, а их голоса смешались в бесформенную какофонию, похожую на равномерные вибрации городского шума. Тарелка и чашка уже давно были пусты и стул напротив улыбался новым посетителям. Девушку с родинкой полчаса назад ошпарили срочным вызовом, и она убежала, застегиваясь на ходу, и только ее подруга упорно продолжала удерживать этот столик, каждой минутой выжигая возможную прибыль владельца кафе. В этом состоянии время для нее потеряло свое значение и ценность, она полностью отдалась созерцанию прошлого и картин возможного будущего, которое разветвлялось и дробилось, в зависимости от моделируемых девушкой ситуаций и своих возможных поступков. Она, словно пытливый философ, анализировала причинно-следственные связи, которые привели ее к тому положению, в котором она находилась в этот момент. Все это было сложно и запутанно и чаще всего вызывало лишь разочарование в своих прошлых решениях, поэтому девушка лишь хмурила брови и изредка недовольно покачивала головой. Взгляд, обращенный внутрь себя, не замечал, как молодые люди за соседними столиками поглядывали на нее, привлеченные красотой ее задумчивых глаз и мягкими контурами лица, по которым хотелось пройтись тыльной стороной ладони и прикоснуться к цветущей красоте молодости.
Спустя некоторое время девушка вернулась в кафе. Она только что увидела слишком многое, размотав свой клубок времени, из чего частично понять и осознать смогла лишь ничтожно маленький процент. Но для себя она сделала выводы и приняла решения, которые, по ее мнению, должны повести в правильном направлении. Она взяла мобильный телефон в твердой решительности воплотить одно из них в жизнь, открыла телефонную книгу и набрала номер, на который уже давно не обращала внимание.
*****
Вырванный из музыкального произведения мелодический отрывок, выбранный в качестве звонка мобильного телефона, заглушил размеренное тиканье секундной стрелки часов, которая единственная издавала звук в небольшой комнате. Телефон дрожал, а вместе с ним неприятным дребезжанием дрожала и тумбочка, передавая вибрации и дальше, через свои тоненькие ножки в пол, и по всем этажам, отчего неуловимо дрожал весь дом, передавая вибрации всему земному шару, который трясся словно в лихорадке от миллионов бесконечно вибрирующих телефонов. «Алена» светилось на дисплее. Человек взял трубку и на некоторое время был зачарован столь дорогим ему именем, рука в нерешительности зависла над зеленой кнопкой, а чувства и эмоции, перебивая и расталкивая друг друга, как варвары, ворвались в его сознание.
- Андрей… Привет.
Этот голос. Как давно он не ласкал его уши своим бархатистым спокойствием. Он всегда казался ему нежным, тихим и ровным, как теплая морская вода в безветренную погоду. Растревоженные воспоминания замелькали у него перед глазами обрывками прошлого. В них этот голос восторгался и плакал, возмущался и вопрошал - обрывки фраз и приступы смеха возникали тут и там в его голове, но звучали моложе, звонче и эмоциональнее, чем голос в телефоне. Он живо представил ее лицо. Оно было таким, каким он помнил его в самые приятные моменты своей жизни, помнил по фотографиям, которые сохранил в дальней папке своего компьютера, и к которым обращался в минуты душевной слабости, это было идеальное лицо, созданное его воображением, но лишь отдаленно напоминающее настоящее лицо девушки на другом конце провода (sic!). И вот он вновь слышит этот голос, когда уже давно отчаялся услышать его снова. И этот голос, он не просто звучит, он выражает печаль от того, что они давно не виделись, долго не общались и не поддерживают связь. И что же может быть удивительнее - голос приглашает его сейчас выйти из дома и прийти к ней, ведь она здесь, совсем рядом, сидит в кафе одна, и если он не против, если он свободен и хочет увидеться, она будет ждать. А это что? Это своевольный и дерзкий выскочка - его собственный голос уже решил все за него и с удовольствием соглашается, обещая прийти в течение получаса. Она рада и будет ждать, потому что ей очень хочется с ним поговорить, очень хочется свидеться.
Телефонная трубка на некоторое время зависла в руке. Человек неподвижно стоял посередине комнаты в мягком свете шестидесятиватной лампочки, а вокруг него кружила и танцевала в воздухе пыль и миллионы других мелких частиц. Это было оцепенение. Только сотни диссонирующих друг с другом мыслей вели напряженную борьбу в его голве, а он в растерянности соглашался то с одной, то с другой, не понимая кого слушать и чему поддаться. Они хватали его за руки и тянули за собой в разные стороны, а он, как маленький ребенок податливо следовал за ними. Казалось, все вещи в комнате теперь напряженно смотрят на него в ожидании развязки. Что он сделает? Как поступит? Хватит ли у него смелости? Или он всего лишь жалкий трус? Но смотрите, смотрите все! Он зашевелился! Принялся расхаживать по комнате в растерянности и нерешительности хватаясь то за одежду, то за вещи, тут же бросая их. Он бежит в ванную комнату, умывается, причесывается, бесконечно долго (на это нет времени!) разглядывает свое лицо перед зеркалом, находя в нем тысячи недостатков, снова возвращается в комнату, роется в ящике стола и достает деньги из конверта, подходит к массивному деревянному гардеробу, копается в поисках идеальной одежды, но злится от того, что ничего не радует его глаз, после чего идет на компромисс и достает черный пиджак и узорчатую бежевую рубашку, давно вышедшие из моды. Он беспокоен и напряжен. Злится и радуется одновременно, нервничает, теряется в мечтах, воспоминаниях и предположениях. Сколько дел нужно сделать в столь короткий срок, сколько нужно обдумать. И сколько препятствий и ловушек его подстерегают! Что если он что-то неправильно понял?.. Зачем ей нужна эта встреча? Не могла она позвонить просто так. А он здесь носится!.. Виляет от счастья хвостом, как собака! Хотя может она действительно соскучилась? Но ведь прошло столько времени, все изменилось, изменился он сам... Нужно показать себя с лучшей стороны. Нельзя, что бы она узнала, во что он превратился. А что если ей не понравится, как он выглядит? Нужно одеться приличнее. Деньги! Нужно показать, что он живет в достатке и что у него все с этим в порядке. А о чем они будут говорить? Нужно продумать свои слова… Главное не говорить глупости, не жаловаться и не говорить о плохом, не показывать свое нарушенное душевное равновесие, свои страхи. Больше позитива. Говорить, как нормальный человек, не грузить своими проблемами. А что если он опять даст волю чувствам? Что если он опять выставит себя ненормальным? Что если он так расчувствуется, что потеряет над собой контроль? А что если опять, опять ему станет плохо, как сегодня утром?
В это мгновение страшное воспоминание пронзило его насквозь. Чувство страха, как ртуть в градуснике, на секунду подскочило до предела. Он снова на мгновение пережил весь ужас утренних событий. Вновь его глазам предстал изломанный подъезд и лестница, уходящая спиралью далеко вниз. Безумная галлюцинация, которая секундным флешбеком ворвалась в его голову.
Только не это… Что за ужас? Что это было?.. Но пожалуйста, только не сегодня. Только не сейчас!
Человек носился и метался по квартире словно раскрученный волчок. Не в силах успокоиться он барахтался в хаосе захлестнувших его мыслей, страхов и воспаленных чувств. Сердцебиение усилилось. Он надел на себя куртку, а потом принялся разыскивать перчатки, которые искал везде, даже в самых невероятных местах, но мысль поднять глаза (они лежали вверху на полке) его так и не посетила, поэтому он в растерянности бегал из комнаты в комнату. Времени у него не было. Через десять минут девушка приблизительно раз в полминуты будет бросать взгляд на хлопающую дверь, в надежде, наконец, увидеть, как он заходит в кафе и оглядывается по сторонам, пытаясь найти ее лицо. К черту перчатки! Где ключи? В кармане. Свет. Щелчок выключателя мгновенно лишил прихожую света, отключив последнюю в квартире лампочку, подрагивающую весь вечер от перепадов напряжения и чувства тревоги, заполнившего всю квартиру.
Парадная. Человек застегивается на ходу. Кусочек ткани попадает в молнию, рука нервно дергает ее вверх в надежде прорваться, снова и снова, но ничего не выходит, хитрая ловушка, приходится аккуратно вытаскивать ткань ноготками. И вот наконец-то всё, полный вперед, вверх, до самой шеи. Бегом. Нет! Дверь не закрыл. Ключи выпрыгивают из кармана и с силой влетают в замок.
Щелк.
Щелк.
Щелк.
Все это время, пока человек собирался, вдыхал пыль своей квартиры, бегал в поисках пустоты, тревога, страх, слабость, ужас перед действительностью, чувства внутри него, подпитываемые бегущей с удвоенной скоростью кровью, разгорелись до такой степени, что огонь разбежался по всему организму, облизывая языками пламени его изнутри. Вопросы лились бесконечным потоком, но теперь они уже превратились в невнятное месиво и потеряли всякий смысл. И сейчас перед ним снова предстала его лестничная клетка. Эти стены, ухмылка дверей, скачущие ступеньки, все словно поджидало его. Он делает нерешительные шаги вперед…
И лестница снова тащит его вниз, в самую темноту. Ступеньки на его глазах удлинились, лестница растянулась далеко вперед, а ее конец потерялся в густом тумане. Все повторилось. Он снова спускается вниз, по бесконечному лабиринту ступенек и вывернутых наизнанку стен. Горло полностью пересохло, он с трудом глотает воздух и с каждым шагом ему становится труднее дышать. Все потеряло свое значение. Он уже не понимает зачем спускается, он полностью забыл свою конечную цель, но все равно движется вперед, держась рукой за стену. В уши врывается нестерпимый гул, похожий на звуки люминесцентных ламп, невыносимо усиливаясь с каждой секундой. Как громко!.. Он ничего не слышит кроме этого нестерпимого гудения, разрывающего голову изнутри. Он закрыл правое ухо ладонью, но это не помогло. Бледно-салатовые стены становятся все ярче и ярче, как будто кто-то играется с яркостью и контрастностью изображения, глаза начинает резать от сухости, он учащенно моргает веками. Стены уже светятся! На секунду его посещает мысль, что вот сейчас должны появиться ангелы, которые возьмут его под руки и унесут из этого кошмара. Но ноги его предали, они несут его все дальше, неумолимо, вниз, в эту бездну, откуда, словно из открывшейся пасти огромного чудовища, уже исходит жар мерзкого дыхания. Человек обливается холодным потом. Слишком жарко. И вот перед глазами появилась сетка. Она покрыла изображение красными клетками, такими же, как в школьной тетради по математике. Повисев некоторое время клетки начали деформироваться, линии стали перемещаться в хаотичном порядке, то удлиняясь, то укорачиваясь, увеличиваясь и уменьшаясь, превращаясь то в ромбики, то обратно в клетки, то составляя причудливые, но строгие геометрические фигуры. Последний шаг провалился во мгле, которая, как легкая дымка, что стелется в предрассветный час по лесу после дождливой ночи, шевелилась и перетекала у него под ногами.
Но все исчезло. Его взгляду предстало большое плато. Пустошь, покрытая смогом, края которой терялись далеко впереди, в дрожащем красно-зеленом мареве. Земля здесь походила на дно пересохшего озера – твердая, как камень и испещренная трещинами, словно морщинистое лицо старика. Одинокие обгоревшие стволы деревьев и редкие сухие кустарники торчали по сторонам. А через все это плато, словно вздутая вена, проходила широкая река цвета густой венозной крови. Она медленно шевелилась и перетекала, уходя далеко за линию туманного горизонта. Присмотревшись, человек увидел маленькую черную точку далеко впереди, похожу на лодочку, которая покачивалась на волнах у берега. Туда он и направился. И туда ему и дорога.
12.2015-01.2016