Мне чёртова дюжина может смеяться.
Тринадцать денёчков, нырнувших в июнь,
Могли до младенческих слёз наслаждаться
В берёзовых рощах, где богом Перун.
А после уж я, оглушая рассветы
И ночи тревожным гудящим баском,
Все песни, что были позднее мной спеты,
Пришпилил на хвою, на листья рядком.
Прекрасен июнь в пробудившихся сотах,
В цветущей пыльцою янтарной сосне.
Он радует «дембелем» воинов в ротах,
Чем девушки рады бесспорно вдвойне.
Но часто набрякшим, густым покрывалом
Свисала над лесом и лугом гроза.
И жались мы, дети, накрыв одеялом
Продрогшее тело, друг к другу тогда.
И каплею крупной пронзая пространство,
Отметив начало и влагу суля,
Растроганный дождь, подтвердив постоянство,
Срывался вниз ливнем на лес и поля.
Вдохнут кислородом и свежим озоном
Прозрачные листья и хвоя сосны.
И голос кукушки икнёт метрономом
На фоне литой громогласной трубы.
А что остаётся в остатке июнем,
Отринув причуды погоды и рок?
Всем месяцем этим я чувствую юным
Себя от макушки до пальчиков ног!
И пусть говорят, что года нас не красят.
И где же ты молод – пред зеркалом сед.
Но, как доказал мне родитель мой, Вася, –
Не в этой стекляшке мужчины секрет!