На тоненькой подстилке у здания вокзала
Бездомная и пьяная женщина лежала.
Судьбинушка слепая, или Божья воля,
Может быть, покорность року тяжкой доли.
Привела беднягу, как всегда хмельную,
К поездам, спешащим в жизнь совсем иную.
И под пледом рядом тепленьким комочком
К пьяной прижималась в полудреме дочка.
Подошел холенный к ним слуга народа
С предписаньем чистки станции от сброда,
Чтоб не замутнилось око важной птицы
По прибытии с отдыха баловни столицы.
Морщится от света, дочку прикрывая.
И молчит в смущении, все не понимая
Этот мир жестокий, что опять пророчит?
Кто лишил забвения долгожданной ночи?
Девочка очнулась, а в руках ребенка
Верная подружка - старая гребенка.
И смекнув, чтоб мама еще лучше стала,
Волосы дочурка маме расчесала.
Гладили лохмотья слабые рученки,
И взывала дочка голосочком тонким –
Мамочка, родная, нам пора отсюда.
Дяденька, мамуля больше пить не будет.
Видится сержанту, словно откровенье,
Что его дочурка, что живет в деревне,
Заблудилась, может, потерялась где-то,
И в траве холодной тихо ждет рассвета.
Зло в поисках жертвы над землей витает.
И чужого горя, все же, не бывает.
Не помог, не принял – в этом мало проку.
Подождет, подступит зло с другого боку.
Отошел служивый с чувством сострадания.
Не минуть сержанту строгого взыскания.
Не податлив волос, чистоту забывший.
Для ребенка мамы не бывает бывшей…