Станет ветер тёплым и золотым,
мотыльковой нежностью тронет Слово.
Одеваюсь в запахи -
в лёгкий дым
луговых цветов и пыльцы медовой.
Тихо…
Мир мой сузился до ракит
у реки с пологими берегами.
Здесь никто отныне не наследит,
не пройдётся грязными сапогами.
Этот слишком хрупкий,
земной покой
доставался мне с неизбывной болью.
Синий омут глаз так штормил порой,
что под стать морям закипал волною.
Но прошла гроза,
и осела муть…
Там, где столько лет бесновались черти,
нынче стайки рыб в хрустале снуют
и скользят беспечные водомерки.
Я сижу задумчиво у воды,
как адепт сознательных одиночеств.
Изгоняя всех, кто входил под дых,
и сама теперь -
лишь изгой меж прочих.
Ни одна душа не прорвётся в явь
и во мрак озёрного отраженья,
где больших кругов серебрится рябь,
словно дрожь тотального отторженья.
Тяжело вздохну, поведу плечом.
Я - как та вода:
лишь коснись - поёжусь.
Подпускать к себе не могу ещё:
ранят все и всё этот стих без кожи…
Мне по силам лишь поцелуй дождя
или солнца блик,
словно взгляд поэта.
В невесомость строк одевай меня,
просто кутай в дым золотого лета…