...Он снова пишет Никому,
пытаясь разглядеть сквозь тьму
и странную ночную муть
Одну из Женщин.
Из многих — но всего Одну:
его Вселенную, тюрьму,
тюрьму, но только с Ней ему
на сердце легче.
Он снова пишет в Никуда,
и вдаль летят по проводам,
соединяя города,
заряды строчек.
Награда для его труда -
когда Ей кто-нибудь отдаст
то, что он для Неё создал
бессонной ночью.
Он пишет ночью, пишет днём:
то ни о Чём, то обо Всём,
и даже, забываясь сном,
и в нём - сгорая,
над чувств бушующим огнём
он греет небо для Неё,
и только в этом он своё
спасенье знает.
Пусть мир вокруг трещит по швам -
не вздумайте ему мешать,
и разговоры «по душам»
оставьте, братцы.
Ведь что посеял — то и жать.
Он должен Ей отдать свой жар
или, убив огонь, бежать,
чтоб не взорваться.
Всё правильно, о чём тут речь -
он мог бы сердце поберечь,
но если греть не будет печь,
то это — мебель.
На ней — сидеть, с неё — смотреть,
но не для мебели поэт.
Он должен небо Ей согреть.
Хотя бы — небо.
Вы скажете - в Ее стране
есть небу от чего синеть,
что все и так прекрасно с Ней -
без этих строчек...
Пусть так. Но если скажут мне,
что стало Ей чуть-чуть теплей,
то буду счастлив я вполне.
И - точка.