Открыли как-то – осенью 2015-го – в первопрестольной какой-то новый храм, видимо, особенно большой и важный, поскольку на открытие приехали аж два первых лица государства – Президент Путин и Патриарх Кирилл, что показали в теленовостях, которые я после трудового дня и посмотрел (то, что Президента назвали по фамилии, а Патриарха – по имени – никого, думаю, не удивило, поскольку все уже понимали разницу между терминами "легитимный" и "сакральный").
Владимир Владимирович Путин, как водится, толкнул по торжественному случаю небольшую речь перед телекамерами: “Это нам, кроме прочего, нужно, – сказал он в первых строках своего небольшого письма – чтоб заниматься социальной политикой”. Патриарх же на камеру не сказал ничего – оно и понятно: ему-то зачем светиться? – ему же не переизбираться!
Я поначалу недоумевал: причём тут социальная политика? – это же другое министерство! Православная Церковь призвана, ведь, заниматься бессмертными душами, а не бренными телами, для которых существует министерство социального развития. Хотел даже, по своему русофобскому обыкновению, поиздеваться над президентом Владимиром Владимировичем Путиным, другими официальными лицами, монахами иерейского чина, всеми русскоязычными россиянами от стараго до унаго и до сущего октябрёнка, но потом решил не делать этого, поскольку рациональное зерно в высказывании Владимира Владимировича нашёл, представив живо следующую картину.
Случился, будто бы, какой-то церковный и государственный праздник (когда-то церковные праздники и были государственными, а других праздников до одна тысяча девятьсот осьмнадцатого года не было): колокольный звон стоял по русским городам и весям, и под него православный народ, включая новокрещенных чуваш и калмык, татарских даже крященов, собирался к церквям.
У церкви, стояла карета, и барыня, выйдя после службы, умиротворённая, сев в эту карету, говорила форейтору: “Поди, Базилио, раздай Божьим людям” и насыпала ему горсть монет. Тот шёл и раздавал, но, конечно, не всё – кое-что удавалось придержать, и это обнаруживалось на обратном пути, когда он, звеня и подпрыгивая, нарочито громко ругал графа Клейнмихеля, Петра Андреевича, ответственного за устроение расейских дорог, но не вполне управлявшегося с государственными делами, ввиду чрезвычайной их запущенности.
Но зря, надо думать, ругался (или же, наоборот, недостаточно громко), так как по приезду в усадьбу барыня подзывала его к себе и выпытывала уже безо всякого политеса: а что это у тебя, Василий, звенело в карманах по дороге из храма Божьего, в то время как по дороге в храм – не звенело, хотя и ехали той же самой дорогой, устроенной Петром Андреевичем Клейнмихелем. Вслед за этим форейтора отправляли на конюшню, где из его карманов вытряхивали всю мелочь, утаённую им от Божиих людей, а самого били розгами, или ещё чем по Уложению о Наказаниях, но не досмерти, а науки ради и социальной справедливости для.
И правильно, я щетаю, – не воруй у кормящей тебя барыни!
Но, с другой стороны, а где ещё украсть русскому человеку, ежели с барского двора ему – ни ногой?!
А с другой стороны – зачем человеку, живущему на барском дворе на всём готовом, нужны деньги? – при полном-то пансионе!
Так-то оно так, канешна, хотя с другой стороны, – чем же бюджетный Василий хуже Божьих людей?!
Но это я, канешна, отвлёкся (за мною водится – хочется иногда со всех сторон взглянуть на точку зрения) – собирался, ведь, рассказать про социальную политику в Государстве Расейском и отношение к ней Русской Православной Церкви, а свернул зачем-то на воровство. Но разве воровство имеет какое-нибудь отношение к социальной политике в Государстве Расейском? – нет, канешна, – никакого отношения не имеет!
Я бы даже сказал, что воровство является антисоциальным явлением – ежели бы не боялся тавтологии – но не буду усугублять экстремизм, дабы не подрывать тавтологию.
Так что я, бишь, сказать-то хотел – действительно ведь, было в словах Владимира Владимировича Путина рациональное зерно: когда-то вся социальная политика Государства Расейского и была сосредоточена вокруг церкви и одиноко стоящей у церкви кареты.