Константин Коваль – член Межрегионального Союза Писателей. Печатался в поэтических альманахах и сборниках: «На семи ветрах», «Пять стихий», «Рыцари слова», «Свет Рождества», «Стражи весны», «Зоряна криниця», «Звезда Рождества», «Поэтическая номисма», в периодической печати России, Украины и Белорусии, автор поэтических сборников «Белая Дорога» и «Смеюсь на все четыре стороны», дипломант Международного литературного конкурса «Семья Всему Начало» 2014 (Беларусь) и Международного фестиваля «Звезда Рождества» 2015 (Украина).
Мои контакты: Donbass-01@ukr.net
066-882-01-22
Осень
(Маме)
Золотом сусальным обливным
Свет осенний выстелил каштаны.
В их стволах струится сизый дым,
Оттого и на душе туманно.
Потому не хочется спешить
В суетном людском водовороте.
И желанье: хоть денек пожить
В пригородном доме на природе.
А еще - хрустальной тишины
Причаститься в прадедовском срубе,
Чьей заботой помнятся вины
И холодной дрожью сводит зубы...
Время
Время - конь седока не познавший,
Отмахнувшийся гривой иных -
Вечных пахарей в нивах уставших,
Драных вожжами в матах тугих.
К мятным ласкам оно безучастно,
Презирает кровавую прыть.
И властителей бранного счастья
Не желает в триумф вывозить.
Дробным стуком копыт неподковных
Задевает оно скакунов,
Обольщает игривой погоней,
Позволяет тягаться с собой.
Отзывается радостным ржаньем
К тем, кто к скачке веселой готов,
И дарует обрывом нежданным
С нервным храпом и ломкой голов.
Продолжает свой бег, как и прежде.
На кого же, скажите, пенять,
Обольщенным крылатой надеждой -
Обойти, обскакать, наверстать!...
Сентиментальная субмарина
(Из цикла "Океания")
Гланды душат. В квартире жарко.
Лоб прижался к сырой стене.
Дождь выстукивает морзянку:
Точка-точка, тире-тире.
Где-то сверху соседи спорят,
В макароны кроша шрапнель.
И звереют во всю кингстоны
Отопительных батарей.
Точка-точка… Сигналы глушит
Коммунальный железный быт.
И никто не спасает души
Тех, кто в этой войне забыт.
Раскуроченной субмариной,
Драным боком припав ко дну,
(Угощение мин глубинных),
Знаю, чувствую – и живу!
Душно, больно, ангина, гланды,
Небо всмятку, земля в крупе,
Дождь выстукивает морзянку:
Точки-точки, тире-тире.
Гул вибраций пошел по коже.
Клепки рвутся, гудят винты.
Дождь. Сырая стена в прихожей.
Снова глушат на слове «Мы…»
Чай по-адмиральски
Чай по-адмиральски* к непогоде.
Ветер задевает провода.
Желтый пес запутанной породы
Воет на большие города.
Дым пускают тучи-пароходы.
С крыш сбегает серая вода.
Контр-луна, как будто мимоходом,
Сетует на хриплые лада.
В вице-полночь все на честном слове.
Изморозь - седая голова
Подливает "Шустов"* - на здоровье,
Выбирает нужные слова.
Чай по-адмиральски к непогоде...
Крепость не берет и ночь темна.
Ходики мечтают о свободе,
Маятником мается луна.
Следуя прогнозам на сегодня
С крыш сбегает серая вода.
Желтый пес скулит из подворотни -
Выбраться не может, вот беда...
* чай по-адмиральски -старинная манера, как будто после обороны Севастополя в память об адмиралах Корнилове и Нахимове и затопленом черноморском флоте - в стакан с чаем по мере его выпивания подливают коньяк - чем дальше - тем больше глубина "затопленных парусников".
* "Шустов" - марка коньяка (г. Одесса) все по той же флотской традиции к такому чаю подавали непременно "Шустов" - в память об удачной обороне Одессы в Крымскую компанию 1854-55 гг (в частности, о пущенном на дно английском фрегате "Тигр")
Белые ночи серые дни
Бесполезными желтыми точками
Тротуары мостят фонари.
Ранний холод прижался к обочине –
Понедельник с утра на мели.
Кто-то ждет, налегая на поручни,
На Васильевском сводят мосты.
Мелкий дождь - состоянье непрочное,
Точно так же непрочны и мы.
Хочешь, я поделюсь одиночеством?
Как зонтом? Не стесняйся, бери –
Без отдачи и имени-отчества,
Так ведь часто бывает с людьми.
Без обид, все однажды закончится.
Мы уйдем по краям островным.
В мимолетные белые ночи,
В бесконечные серые дни.
Рябиновый десерт
Замечательной рижской поэтессе Марине Коняевой
Декабрь справляет именины,
Уж расстарался – нету сил:
Не из парчи, из крепдешина,
За ночь обновы сотворил.
Скромны акации и липы,
Волшба рябинам по душе:
Такое, разве что, приснится,
И только в самом снежном сне.
Во все смеются щеголихи.
В нарядах праздных старый сквер
Усы подкручивает лихо:
«Такие барышни по мне!»
В восторге бело-красно-черном
И я устроил свой банкет,
Где, как галчонок восхищенный,
Клюю рябиновый десерт.
Гроза
Полдень - кат османовой подушкой
Силится исполнить приговор.
Невозможно избежать удушья.
И на что надеяться вечор?
Может быть на пасмурные брови,
Сдвинутые кучно под чалмой -
Искры глаз и грозовое слово -
То одно единственное: "Стой!"
Беспредельны милости владыки.
Как шербет прохладный - благодать.
Но черны глаза на грозном лике.
Что таится в них не разгадать.
Но покуда милостив - склоняю
Голову, спешу благодарить.
И молю веселыми дождями
Не однажды землю одарить!
Бежевое пальто
Не по-осеннему тепло.
Залетный ветер
Гуляет в бежевом пальто
По белу свету.
Шуршит листва под каблуком.
С прозрачных веток
Слетают песни облаков
И птичьи сплетни.
О том, что где-то далеко
В краях запретных
Не признает воротники
Шальное лето.
Долой перчатки и зонты,
И все запреты!
Жизнь нараспашку, вальс цветов
И горя нету!
Без шарфа дышится легко
И мир приветлив.
Гуляет в бежевом пальто
Залетный ветер.
Это просто капельница
Это не дождь, это вечная капельница,
Она ведь сродни обычным клепсидрам.
Что-то по жилам переливается
И придает – отнимает силы...
Так впитывается кровь зари
В былые простыни стуж январских.
И мы бы без этого как-то могли,
Только системы ломаются часто...
И люди, приученные не спать,
Вторгаются в вечные механизмы,
И саркастически кривят уста,
Постукивая по циферблату жизни.
Не быстро, не медленно, выдержав такт,
Откупоривают коробок с неполадками,
И тут же, выправив все, что не так,
Закупоривают сверенные имена,
Даты, события, города,
Страны, народы под крышку обратно.
Вправе ли стрелочников винить
За то, что дергают они без устали
Минутные и часовые нити,
Не совпадающие с нашими чувствами?
Стрелочники обслуживают механизмы.
Просто обслуживают механизмы.
Они не приучены к поиску истин,
Да и вообще далеки от мысли.
Дело хлопотное, да малое, -
Прижать пружину, добавить хода,
Да и на место часы поставить
До гарантированного ремонта.
С часами все просто. Гораздо проще
Переворачивать чаши песочные -
Ни тебе многоточий, ни прочерков,
Ни судеб выброшенных на обочину…
Песчинки текут – истекают вехи:
Поиски, знания, откровения…
И время от времени сын человеческий
Пытается совладать со временем.
Белый халат в помещении белом.
Время болеет – ему так кажется.
Капли по форточке, как по нервам -
Это не дождь, это просто капельница…
……………………………………………
Смеюсь на все четыре стороны
Смеюсь, смеюсь на все четыре стороны
За мысли и слова не по сезону,
За парковых дорожек беспризорность.
За неприкрытые зонтами головы.
За холод по плечам и по спине,
За загостившуюся тучу снежную,
За листьев радужных мозаику в воде,
За то, что жить нельзя как жили прежде мы.
Смеюсь на удивленье всем ветрам
За перекрестков сквозняки ангинные,
За то, что остывает терпкий чай
За то, что все акации в морщинах.
Смеюсь, на все четыре стороны смеюсь,
За то, что вы оконце не зашторили,
За то, что ваших писем не дождусь,
За то, что на сердце у вас другие боли.
За то, что дождь прошелся по щеке
Не удивляюсь. И с лица не смахиваю.
Смеюсь. И вы посмейтесь обо мне.
Днем завтрашним...
Днем завтрашним…
Днем завтрашним…
Солнечный смех
Синим атласом выстелил Авсень* дорогу.
Робкий холод растаял на углях рябин.
В раззолоченных кленах запутались двое –
И как будто не порознь, но каждый один.
Их ладоням на парковой лавочке тесно.
То сомкнутся они, то опять далеки.
И как будто случайно с дразнилкою детской
Окрыленное солнце коснулось руки.
По запястью торопится божья коровка,
Посвящая теплу свой стремительный бег.
С безымянного пальца слетает неловкость,
Унося за собой к небожителям смех.
*Авсень - древнеславянское божество - покровитель осенне-весеннего цикла.
Площадь вымокла до нитки
Сверху льется как из сита -
Время шляпок и плащей.
Площадь вымокла до нитки
И продрогла до ногтей.
В серой дымке незамечен,
Как винительный падеж,
Чей-то зонт плывет навстречу
Нерастраченных надежд.
Может быть билетик счастья
Рассчитали не на всех.
Дождь уравнивает шансы
Не попавших на ковчег.
Ночь на Купала
Кто придумал веселый стог -
Крынку радости, ломоть хлеба -
Добрый малый. Возможно Бог
Или Ангел Сошедший с Неба.
Много ль надо для счастья? Хруст
Спелых углей, костра дыханье.
Жар объятий, безумство уст
И далекой звезды мерцанье.
Шелест трав. Восхищенный вздох
Удивившейся утру Лады
И веселый купальский стог,
Очень кстати возникший рядом.
Вы
Мы с Вами на Ты бесконечно давно,
На Ты, но по прежнему с Вами.
Но робостью сердце все также полно
И белыми брежу стихами.
И краской смущения пышет лицо,
Волненье играет словами,
В которых на Ты - бесконечно давно,
На Ты, но по прежнему с Вами...
Кофе в постель
Утро придумало завтрак в постель:
Хрусткому яблоку место в стакане,
Несколько капель добавит капель,
Кофе по-венски поддержит рогалик.
Притчи австрийской земли на потом.
Шторы еще не успели проснуться.
Робким надеждам альпийский бутон –
Снежная роза, и это, по-русски.
Сон улыбнется, о чем-то вздохнет,
Спрячется в складках изнеженной бязи.
Первое слово как первый глоток.
Лучше негромко, и можно о разном.
Форточка празднует мартовский день.
Солнечный луч пробежался по стенам.
Утро придумало завтрак в постель.
Кофе по-венски? Тем более в Вене!
Бязь гостиничных многоточий
Отразились былые страхи.
На прозябшем ночном окне
Ворот серой мужской рубахи
До глубокого декольте.
В синем взоре немного грусти,
Рыжий локон прикрыл сапфо.
След губной на фужере узком
С недопитым глотком «Клико».
Чей-то сап провожает праздник –
После пира и дела нет.
По стеклу фонари размазаны.
Через пару минут рассвет.
Догорает фитиль восточный.
По гардине гуляет дрожь.
Бязь гостиничных многоточий…
Много точек оставил дождь...
Отчий дом
Светлой памяти моего отца Коваля А.П.
В ситцах васильковых занавесок
Прячется далекий-близкий век.
Он еще не канул в неизвестность.
С ним и стол, и кров, и соль и хлеб.
Пол земной устелен сквозняками -
В марте снег случался. И не раз.
И приемлет тихий голос мамы
Писанный с нее иконостас.
В рушниках родители и дети -
Вся семья собралась под стеклом.
Кто-то обещал, что он приедет,
Кто-то был, кого-то вечно ждем...
Щедростью березовых поленьев
Теплый дух по горнице течет.
Из печной трубы струится елей
И тревожит серый небосвод.
На судьбу не жалуются двери
И скрипят навесами про жизнь.
В доме почему то пахнет временем...
Маятник на ходиках дрожит.
Белый плащ
ЕВК
Белый плащ – смешно и грустно.
И совсем не по погоде…
Отсырели наши чувства,
Будто кто их бросил в воду.
Растекаются надежды
По заплаканным витринам...
Почему же дверь в подъезде
Осторожность не прикрыла?
Для кого, скажи на милость,
В этой серости ангинной
Нежность облаком явилась,
И снежинкой закружилась?
Для чего прошлась по скверу
Средь озябших лип и кленов,
Улыбнулась мыслью светлой
На задумчивом перроне?
Захотелось краски свежей.
Или серость надоела…
Белый плащ, конечно к снегу.
И, конечно, к переменам.
В городе снег
Белый, черный… скорее седой,
Вкривь и вкось до асфальта исхоженный,
Городской этот снег, городской,
Потому и лежит где положено.
Белый, серый… соленый, с песком,
Зло обхоженный дворником пьяненьким,
Опаленный, чуть-чуть в Рождество,
Осчастливленный крыльями ангелов.
Белый, белый… гораздо белей
Всех альбомных страниц и тетрадных.
Первой строчкой пройдет воробей,
И проскачет второй без оглядки.
Просто белый. Скрипучий слегка.
На морозец в волшебном сиянии.
Замечаю его иногда,
А ведь я – городской, сколь, не странно.
В белом, сером и черном спешу,
Руки жму, просыпаюсь по ходу.
И мечтаю в каком-то часу
Стать хотя бы немного свободным.
Задержаться, прервать долгий путь,
Даже если на улице людно.
Просто снега рукой зачерпнуть.
И к вискам поднести для остуды.
И у ангелов бывает новый год
И у ангелов бывает новый год.
С щедростью кавказских мандаринов,
С пригоршней предпраздничных хлопот,
И, конечно, с обновленьем крыльев.
Там, у них, заводят хоровод,
И по-детски о коньках мечтают.
И во все глаза глядят как бог
Прикрепляет к елке лунный шарик.
Аве, Цезарь
На валах Траяновых затишье.
Не пылит копытами восток.
Полуночный диск на форум вышел.
И болит у Цезаря висок.
Там, в Паннонии, за варварским Дунаем
Слышен храп неведомой орды.
И властитель пламенный желает
Оттолкнуться каменной гряды.
И увлечь не знающих покоя
Истребленьем вечных городов,
Прелестью разбоя. счастьем боя
И любовью златовласых вдов.
А еще беспечность легионов
И орлов пресыщенность грозит.
И незримый крест над Пантеоном
Как знаменье грозное висит.
Терпкая рябь в подстаканнике лунном
САЯ
Терпкая рябь в подстаканнике лунном,
Дробные мысли стучатся в окно.
В желтых просветах фонарных рисуется
То ли "недавнее", то ли "давно".
Все бесконечное в газовой саже,
Шахматы-шашки - славянский гамбит.
Дробные мысли в остывшем стакане...
Терпкая рябь... подстаканник звенит...
Имя морское не обо мне
Светлой памяти М.Цветаевой
Руки - в селедочной требухе,
Мысли – в исполненной светом квартире.
Имя морское – не обо мне,
Мне бы как тягловой быть Капилиной.
Капать и капать с дырявых крыш
На головы медноголовых соседок,
Видеть в газетах Берлин и Париж,
С примуса париться, с ложки обедать.
Слушать в замочные скважины мир,
Тихо молиться на каждую сводку.
Ноевы овцы объели ампир,
Имя морское и руки в селедке...
Мысли о солнечных берегах
Бьются в засаленное окошко.
Новый ковчег поднимает Нева,
К трапу сбегаются серые кошки.
Львов и жирафов уже не спасти -
Нет их не в святцах, ни в четьи – минеи,
Шкурами выстелена постель,
Эти ли шкуры кого-то согреют?
Имя морское? Трижды ха-ха:
Море иссохнет – имя забудут.
Эй, беспородные, вот требуха.
Все, чем богаты, не обессудьте.
Стена плача
Каменных башен крепость
Сможет ли устоять…
Канула в темной бездне
Царственная печать.
Заперты напрочь двери,
Стражи в ночи не спят.
Словом Иеремии
Жизнь обернулась вспять.
Трубы Иерихоновы -
Рушатся города.
Стоном земли исполнена
Черная борозда.
Хлебы не будут собраны,
Колос не прорастет.
Не оратаи – воины
Жаждут обрящить плод.
Будет пустынь горячичных
Ветер гулять в полях,
Слезы иссушит плачущим
И призовет царя.
И обратит скитания
В подвиг, а не в исход
И, собирая камни,
К храму придет народ.
Будет и щебень слажен
Тем, кто собраться смог,
Не для высоких башен,
Не для прямых дорог.
Пригоршня
СВН
Две ладони собраны в одну.
Пригоршня – и чем тебе не чаша.
С нею и к бивачному столу,
И к ручью, аукнувшему в чаще.
И к благословению небес,
Собранному в тучи дождевые,
И за данью в белоствольный лес,
Древнею молитвою хранимый.
Пригоршней причастие принять,
И воздать хвалу за угощенье,
И простую истину понять:
Все потиры в этом мире бренны.
УРОК
Пройдя пески, болота и леса
Британский пастор обнаружил город
В правлении всевластного царя,
Ведущего свой род от Соломона.
Тысячелетья жил его народ,
Дотоле в Старом Свете неизвестный,
И видно было – он гостей не ждет,
Тем более, в обличье европейском.
О чужестранцах издревле молва –
Они несут знамение дурное.
За ними - то комета, то война,
То саранча, то высохшее море.
Не потому ли местный оратай,
Ремесленник, охотник, страж порядка
От них оберегают отчий край
И тут же зло хватаются за палки?
Израненный и словом, и копьем,
В изорванной и грязной колоратке*
К царю явился пастор на прием,
Но не было ни тостов, ни подарков.
И только острый меч от палача
Обещан был потомком Соломона.
«За что мне это?» - пастор закричал.
И грозный повелитель молвил слово.
«Сегодня ваша миссия придет,
Назавтра торгашей прибудут толпы,
А послезавтра королевский полк
Ваш гимн на нашей площади исполнит».
- Так прогони меня! Клянусь женой…
Но взгляд у вседержителя суровый:
«Я не уверен, что, придя домой,
Ты не укажешь остальным дорогу».
- Ужели неизвестность вам мила?
Ведь я могу вас провести к истокам?!
- О, замолчи. Мой предок завещал:
Не приставать к чужим царям с уроком!»
*колоратка - сорочка пастора
Не Гатчина
В тумане малярийном на болоте,
Где всяк кулик отечеством велик,
Мы кормим комаров своею плотью,
Вернее, подгулявших комарих*.
В торфяниках не копи Соломона,
Но к каждой кочке тянется слега*,
И всякая тропа выводит к дому,
Пусть лешим и закручена она.
Мы гатью прародительской довольны –
Мольба с благодареньем на устах,
И если перемазались по горло,
То все-таки стоим на двух ногах.
Да, этот мир до дна пропитан водкой,
Под стопку как не вспомнить про Париж,
Где каменкой приглаженною топью
Как минимум Европу удивишь.
Их дрягва не в березах и осинах,
И все-таки Маре* досталась роль
Затягивать извергнутых в трясину,
Где те же паразиты тянут кровь.
И там и здесь – беда, тяжелый случай.
Вы видите натянутую нить?
Я не кулик, и к стонам не приучен.
Не мне вас из болота выводить.
*сосут кровь для быстрого размножения самка комара
*слега - длинная жердь используется для прохождения по болотным топям
*Маре - респектабельный район в Париже, обустроен на осушенном болоте ("Маре" - болото)
Святогорская Пустынь
Степь не выдаст - не предаст,
И накормит и обует,
За великое - воздаст
И за малость - не осудит.
Сталь седую усмирит,
Разведет пути-тревоги
И на краюшке Руси
Вдруг откроет Лико Бога.
И представится потом
Боль земли и радость неба
Кобылиным молоком
И полынным горьким хлебом.
И раскатною грозой
Скажет Голос Вездесущий:
"Не обрящется покой
Прочь от молнии бегущим!"
Лошадиная страна
Скакуны рождены не для пахоты.
Им бы степь без узды и седла,
Подружиться с высокими травами,
Затеряться в туманах Донца.
Искупаться в росе. Звонким ржанием
Отозваться рассветной заре,
И галопом в далекие дали -
К лошадиной счастливой стране.
Где не знают ни сбруи, ни упряжи,
Ни подков, ни телег, ни сохи,
Ни камчи, ни ногайки закрученной,
Ни тяжелой хозяйской руки.
Там живется легко и без сахара,
Рафинад просто так не дают,
И к аляповой тройке на праздники
Не готовят проплетенный кнут.
Просто жить живодером не пуганным,
Без клейма, без резца и пера,
Не скорбя над печальными судьбами
Да над тягловой ношей с утра.
И водить над высоким обрывом
Вороной да буланый народ,
Отмахнувшись нечесаной гривою
От извечных уздечных забот.