собирались апостолы в круг и рыдали под рокот волн
адской бездны, что шершавым своим языком выжигала себе тропу
и держал свой ответ Иоанн: каждой твари по поводку, плоть есть грех
и она слаба, отрицай ее как врага, и увидишь Его приход.
липкий спай, чешуя к чешуе, танца гибких чернильных рыб
зарывались в нежнейший ил, янтарями пылали зрачки
призывными огнями тоски, опускались на мутное дно
они были с ней заодно и манили меня за собой
говорила мне совесть так: ибо на то был великий грех
ты отрезал себя от всех, месяца острым белёсым серпом
поддел судеб связанных полотно и отсёк себе плащаницу
в небе метались горящие птицы, разрывали хрупкую грудь
ты на божьей земле был не Евой, ни Адамом, ни всезнающим хитрым змеем
был ты плодом прокля'того дерева, приговором к распаду скорому
веселись блуждающий демон, врата настежь разверзлись в спешке — поёт ад
и при желании воли высшей не найдется пути назад
и несётся твой черный корабль сквозь туманы и рифы преград
только яд белокурых наяд не оставит и шанса выжить
но под пристальным взором мельхиоровых глаз одинокий безродный жнец
пожиратель чужих сердец, потому что своё потерял
у тебя между ребрами спрут, прячет ловко клыкастую пасть
и пускает по жилам страсть, что распаляет опасный пожар.
я им на то сказал: на одинокой пустынной скале, воеводы подобной клинку,
что вонзается в темноту, будто в войско турецкое
где знамена валашские реяли на ветру и протяжно стонал янычар
кони рвали свои удила' и бурлила крови река, а царство небесное не пришло
час расплаты не наступил, Бог не сошёл в Иерусалим
и сменялся походом поход, пал Третий Рим, горел Берлин, а Господь по-прежнему не спешил
при параде планет и полной луне, что всегда улыбалась мне
на погосте, среди древних как мир могил, — я своё прошлое хоронил.