Вещи, «тряпки», «шмотки» - бездушные повелители, мотиваторы, властелины, поработители. Отнюдь не всегда и не для каждого. Порой в вещах сокрыты знаковые события, просто воспоминания об ушедшем, далеком, дорогом. И тогда вещи – символы того ушедшего, хрупкий мостик в прошлое, по которому, осторожно нащупывая путь, ступаешь кратко, нервически, опасливо.
Эта пара свалилась мне на голову. С антресолей. В момент поиска подходящей обувки для февральской поездки в Цимлянск, почти «на юга». Здесь снега-ветра, там - почти весна. Весна, омраченная внезапной утратой – скропостижным уходом молодого (каких-то 44 лет), жизнелюбивого, доброго человека – дяди Миши. Летчик, офицер, комэска, образчик антисоветского шика (в Союзе 70-х и 80-х), ролевая модель Мужчины, просто жизнелюбивый и светлый Человек. Умер. Не стало его среди нас. Едем с матушкой поклониться и проводить.
Шузы от него, от дяди Миши. Привозные, из Венгрии 80-х – почти заграницы, полукапиталистической советской окраины. Вожделенный фетиш советского школьника-горожанина – высокие «кроссы» на шнуровке, с длинным языком, кожаные и зимние. Отец вручил на Новый год конца 80-х. Новый год на изломе эпох, когда впервые по ТВ - глубоко полночный концерт, размашистое шоу, наполненное ослепляющими прожекторами, диковинными камерами-вертушками (роботами без двуногих операторов!), сжимающим сердце звуком запретных хитов, с эпическим выходом Дэйва Гаана, находившегося в зените славы и наркотического угара.
Избитые, стоптанные, пожелтевшие «тапки» лишь по случайности не оказавшиеся на помойке. Купленные сыну старшекласснику с небольших родительских зарплат, подаренные на вырост и не без назидательного брюзжания («носи бережно - в наше-то время за такие «сумасшедшие доллары» детям обувь не покупалась!»). Символ дворового равенства и братства с детьми выездных предков и тщательно скрываемого превосходства над иными и прочими («кичливому буржуазному чванству нет места в Стране развитого социализма»).
Цимлянск встретил промозглым ветром, мокрым снегом, слезами и скорбью большой семьи. Дядю Мишу хоронили на окраине станичного кладбища, широко раскинувшего в привольной донской степи. У черного жерла могилы - оцепенел от холода (нелепо переминаясь в памятных кроссах), от нестерпимой боли утраты и глухой обиды на Страну… Советский офицер, отважный летчик, бесшабашный и щедрый франт закончил свой путь колхозным коммивояжером в нищете и невостребованности - сходя поутру с вагонных ступеней (после очередной поездки и постылых споров с попутчиками о сущем и будущем), тяжело охнув, осел на перрон… Сердце остановилось. Избавление пришло.
Грохнул первый залп. И еще один. И последний. Проводили дядю Мишу.