Порастрескались брёвнышки «в чашу»,
остов клумбы торчит бугорком.
Дом родительский веком загашен,
как живой костерок - ветерком.
Ветхий сруб... Три окна на просёлок.
Словно два великана - дубы.
Не осталось от жизни весёлой
и намёка у мёртвой избы.
Мхом подёрнута крыша худая,
гнёзд осиных пустые шары.
И в светлице синицы летают,
хоронясь от ворон и жары.
Ржой проеденный ящик почтовый,
и калитка плоха – лишь коснись.
Россыпь яблок со вкусом медовым
и названьем пахучим - анис.
Эх, когда-то здесь жили на славу
плотник-дед и рукастый отец,
что однажды вернулся без правой
с той войны лишь под самый конец.
Не вздыхает изба, словно дремлет.
Половицы скрипят: – Не грусти...
И запрятано прошлое время
здесь под саван седых паутин.
В плотных зарослях будка собачья,
и цела даже ржавая цепь.
Да повислая ивушка плачет
о лохматом смешном беглеце.
Сруб колодца с водою студёной.
Самовар где-то в хламе лежит.
Съесть бы сушку с корзинки плетёной...
Ан, у нас безвозвратная жизнь.
Гибнет дом... Разбазарены годы.
Всё, что прожито – лишь суета.
В предвечернюю синь небосвода
вознеслась из души пустота.