Вихрастое Солнце
I
Однажды пасмурным днем, когда все спешили после работы домой, и всем хотелось лишь одного поскорее доехать, дойти до теплого дома, горячего чая, домашнего уюта и тепла, Асель, никуда не спешила, никто ее не ждал, и не было в этот момент для ни дома, ни тепла и ничего того, что называется счастьем и радостью. Она шла по вечерней улице, залитой дождем, и всё внутри плакало навзрыд от того, что нет рядом самого главного и самого нужного ей человека, который одновременно находится рядом и далеко. И еще больше хотелось плакать от того, что он не знал о ее существовании и смотрел на нее сквозь пальцы.
«Как мне жить без него сейчас, завтра, послезавтра, всегда. Как без него будут жить мои мысли, он мой воздух, мой сон, мое солнце, который всегда во мне и каждая ночь начинается именно с мыслями о нем, с моей мечты жить и быть рядом с ним». Асель вспомнился тот день, когда он появился в ее жизни, и она, увидев его, впервые сразу поняла, что вот он, тот человек, которого, как ей казалось, она всю свою двадцати трехлетнюю жизнь ждет и ждет.
С окна их кафедры была видна площадь и все, кто идет, кто бежит, а кто просто стоит и разговаривает – все было как на ладони. В свободную минуту она любила разглядывать студентов, преподавателей и просто прохожих и интерпретировать их жизнь по-своему. Вот, идет Мунара Кийизбаева, фамилия знаменитая, но она не имеет никакого отношения к великой кыргызской актрисе и по ней видно, что ей внутри, ой, как плохо, и только здесь в университете она расправляет плечи, начинает горделиво закидывать голову и отчитывать нерадивых студентов и своих подчиненных. А когда она одна со своими мыслями и заботами, идет по этой дорожке, она загруженная и несчастная. А вот идет самодовольный Франц. Появившийся не весть, откуда и со своими придурошными выходками привычных для его придурошного ума, и желает таким дешевым образом завоевать авторитет студентов. Студентов не обманешь, они не дети малые. Они понимают, как этот артист-профессор хочет получить их доверие, не работая над собой и над своими курсами. А вот, еще студент. У которого отец может купить весь Кыргызстан, а сынок не заносчивый и приветливый.
«Асель, что ты там делаешь, кого высматриваешь?» голос Гульнары Саидовны прервал ее наблюдения. «Ты подготовила отчет для меня?»
«Да, он давно готов, вот там под папкой у Вас на столе», - Асель поднялась, чтобы достать заведующей отчет, как глаза выхватили из идущих по тротуару – ЕГО – он шел неторопливым шагом, высоко закинув голову. Как будто каждое его движение спокойно говорило: «Я свободен, я свободен». Только свободный и уверенный в себе человек может так ходить, не торопясь и не семеня.
«Асель, давай не мешкай»,- вновь голос заведующей прервал ее мысль.
Так, впервые она увидела его, и с тех пор ее жизнь уже не шла без мыслей и наблюдений о нем. Их кафедры были рядом и все, что происходило в соседней комнате, все было слышно. Как он разговаривал по телефону и с коллегами по кафедре, его шаги в ботинках, туфлях, сандалиях – все это Асель легко отличала от шагов и голосов других и не могла спутать ни с кем. Особенно она любила его смех, громкий и чистый, и она, представляла, как он смеется во весь рот, закидывая свою вихрастую голову назад. При встрече в коридоре, она не видела его смеющимся, он просто молча проходил, и выражение лица всегда было одинаково спокойным и занятым каким-то делом.
II
Мама провожала Асель на работу как, всегда, не отрываясь от своей писанины, вечно она писала какие-то статьи, рецензии, торопилась на конференции и семинары. С маленьких лет мамина поза и ее слишком динамичная научная жизнь сидела у Асель в печенках.
«Мама вся та же, даже не поинтересуется, что же с ней происходит. Чем она живет. Как она живет, когда она не дома»,_ вздохнула Асель.
Но, наверное, мамина интуиция знает все», - успокаивала себя Асель, - да и я сама не подведу ее. То, что требовала мама – звонить если запаздываешь, Асель помнила всегда.
Вот и осень на дворе, всё вокруг в желто-коричневые цвета оделось, и кажется даже люди и животные всё обрело коричневый цвет, но только не он. Он по-прежнему светлый, красивый, удивительно довольный. И вновь мысли Асель прервал мамин голос.
«Асель, как ты думаешь мне идет это платье, у нас шерине, (на кырг.означающее застолье, иногда типа «черной кассы», т.е. застолье в кредит) сегодня и мы пойдем в кафе с подругами», - мама выглядела потрясающе, на ней было новое платье, которое она купила давным-давно, и оно лежало у нее наверное как говорится с времен войны. Но было одно свойство у мамы – она умела что-то придумать, пришить, украсить, а иногда и убавить, поглядев лишь только глазком на модный журнал и все платье, блузка, юбки и даже брюки приобретали новый вид или как она сама подчеркивала «новое дыхание». Платье ей шло изумительно, оно было, но не хуже чем от Карден или Версаче, зигзаги которого стали так модны в нашем кыргызском менталитете, что им украшали даже кафе, дома, не говоря уже о платьях и украшениях.
«Мамина гладкая кожа в области декольте, шея, миниатюрная и точеная фигура – ну просто загляденье» изумлялась Асель, глядя на маму.
«Мама, ты у меня красавица, как оно тебе идет, ты в нем как молодая девушка», - сказала восторженно Асель. «Мам, тебя увидел бы один человек и он…» но Асель во время замолкла, а мама как будто бы и не услышала. «Ну и хорошо, она вроде бы не обратила внимание, и не услышала», довольно подумала Асель.
«Доченька. Спасибо лишь только ты у меня можешь говорить так здорово, и от твоих слов я хочу летать и чувствовать себя молодой, красивой и независимой. Но мне уже 40, и все уже позади, и только надежда на тебя, что ты выйдешь у меня замуж, и у тебя будет потрясающая семья, и ты и родишь мне трех внуков, и все будут мальчишки».
Мама всегда так говорила, когда ей становилось грустно от своей, как она говорил непутевой жизни, но быстро заглушала грустные нотки нотками оптимизма и уходила снова крутиться перед зеркалом. Асель, всегда думала, ну почему мама не удержала папу, не пусти она его на эту треклятую революцию, или пойди с ним сама, наверное, ничего не произошло бы.
«Киселька», посмотри там мясо, убери пенку, - мамин голос вновь прервал ее мысли.
«Да, сейчас, я это сделаю, ты давай не беспокойся о мясе и о хлебе насущном, а, дуй на шерине, а то сейчас точно опоздаешь».
Асель побежала на кухню и увидела, что воды в казане осталось ну на донышке. Она вскипятила чайник и залила им казан. «Кода папа был жив, мы часто варили мясо, и он учил ее варить его, как варил его отец, не торопясь, убирая пенку по несколько раз, а затем на слабом огне помешивая варить до конца». Асель с грустью вспомнила, что тот большой казан сейчас находится в шкафу и сиротливо ждет своего часа, когда соберутся гости и в доме как при отце будет шумно и весело.
Мама давно уехала, в доме остались лишь только запахи от духов и лака для волос, и все эти запахи ассоциировались с мамой, когда она собиралась на шерине, которое проходило с ее подругами один раз в два месяца. Асель знала всех восьмерых маминых подруг, и они были такие разные и со своими радостями и бедами, что о них ей хотелось писать стихи, а порой даже романы. Потому что каждая была по-своему галактика, по которой хотелось ходить и изучать. Но работа Асель занимала половина суток, и домой она приходила уже совсем никакая. Порой с мамой не оставалось времени поговорить, она заваливалась спать, погружаясь в свои мечты о своем вихрастом принце. Но, сегодня мама придет поздно, и в этот субботний вечер есть время помечтать подольше, и посмотреть на его гороскоп. Асель только села за свой компьютер и начала открывать сайт, как раздался звонок в дверь. «Кто это может быть, маме еще рано, а кроме нее в субботу может прийти только … только никто».
Асель побежала в прихожую к двери и робко спросила: «Кто?» за дверью мужской голос ответил: «Это квартира Абдышевых?»
«Да, а кто вам нужен?»
«Мне нужен Адилет, он здесь живет, я его друг из Таласа, Медет».
Асель обуял страх и на мгновение, и, она потеряла голос и дыхание.
«Но, он … он …» И дальше она не смогла ответить, рука потянулась открывать дверь. Открыв дверь, она увидела мужчину, возраста отца 40 лет, высокий и несколько худой. Он был с большой коробкой. Войдя в прихожую, он еще раз спросил об отце.
«Вы проходите в дом, я сейчас…» еле-еле прошептала Асель. Не зная, как она очутилась перед зеркалом в ванной, она стала плакать, слезы сами текли и текли.
«Почему нет папы, почему именно с ним это случилось, за что мы такие одинокие, ведь он мог еще жить и жить, зачем он пошел на эту не поймешь революцию или переворот», - рыдала Асель.
Асель промыв лицо, и надев темные очки, которые у нее к великому счастью оказались в ванной комнате вышла в зал. Мужчина стоял в прихожей. Посмотрев на часы, Асель ужаснулась, ее не было тридцати минут, а показалось, что она пробыла там не более пяти минут.
«Точно от глаз ничего не осталось, хорошо хоть солнцезащитные очки оказались там».
«Ой, вы здесь стоите, проходите в зал.» Мужчина прошел в зал и тихо присел на диван, он, наверное, что-то почувствовал и не решался начать первым разговор.
«Я проездом из Москвы, еду в Талас, а с Вашим отцом, работали вместе, но пять лет тому назад уехал в Москву и сейчас там, и даже уже с семьей, работа есть, жить тоже, в общем, не жалуемся. А как, папа, мама, наверное, в гостях и просто не вовремя пришел, хотел позвонить, но отец твой видимо сменил номер, т.к. прежний уже не существует». Асель не сдержалась и начала снова плакать, и так громко, что мужчина вскочив от изумления, подбежал к Асель:
«Что случилось, о Аллах, что с тобой, тебя кто-то обидел, что-то с мамой и папой случилось…»
«Папы уже нет два года, он умер во время революции 2010 года, он пошел туда относить еду своим коллегам революционерам и 7 апреля в 7 часов его не стало, а за день до этого он говорил, все дочка, все в нашей стране поменяется, все будут работать честно, Кыргызстан будет процветать, к власти придут другие люди, которые будут заботиться о стране, а не о себе. В стране будет порядок, т.к. это закон природы и общества – беспорядок, хаос, несправедливость должны смениться разумным, созидательным и правильным.»
Асель стала плакать еще больше и слов уже невозможно было различить. Для Медета это был сильный удар, он не мог поверить, что такое могло произойти с его самым дорогим и лучшим другом, которого он так пять лет тому назад обидел из-за одного заказа и денег.
«Из-за меня все это произошло, мой самый лучший друг, которого я просто кинул, а сейчас я приехал, чтобы попросить у него прощения, я хотел с ним реализовать один большой проект, который заказан из Москвы, ой да что это такое, как я мог не знать о случившимся…» Асель и Медет сидели на полу и каждый из них плакал и плакал. Прошло больше часа. Асель устала, поднялась и пошла на кухню. Поставила электрический чайник, и стала греть шорпо.
В кухню вошел Медет. «Асель, я очень соболезную, что так произошло, как хотел бы я возвратить те дни, когда мы с твоим отцом работали, ловили рыбу, загадывали желание на большую ловлю. Я думал несколько дней побыть с с Адилетом. Поедем на рыбалку, снова начнем наш бизнес. Асель ты взрослая девочка, и ты поймешь меня. Когда-то твой отец очень здорово помог мне не стать последней сволочь, и сейчас я хочу возвратить один должок. У меня есть пансионат на Иссык-Куле – он ваш, вот документы, и я приехал, чтобы его оформить на твоего отца. Завтра мы с тобой и с твоей мамой должны обязательно встретиться и решить эту задачу. Он находится в центре Чолпон-Аты. Он завтра будет ваш».
Асель не знала, что и сказать, от такого душевного состояния она не могла отойти, и здесь такие слова. Она не могла понять, о чем же говорит Медет.
«Медет байке завтра поговорите с мамой, она придет позднее, но завтра она будет дома. Давайте пить чай, шорпо уже стынет».
«Нет, Асельчик, я попробую, и побегу. Завтра я вам позвоню, и обговорим все детали. Хорошо, я сейчас пойду».
Он стал направляться к прихожей. И только сейчас Асель заметила, что дядя Медет очень элегантно одет, и в очень добротную и дорогую обувь. «Эта коробка для тебя»,-дядя Медет подвинул большую коробку.
После ухода дяди Медета Асель стало еще грустнее. В коробке было много разных российских конфет, и самые ее любимые грильяж в шоколаде.
«Да, какое-то странное предложение, что за пансионат, почему он хочет оформить на папу, а самому, что?». Мысли стали путаться и Асель захотелось спать. Она еще раз проверила дверь, и пошла в спальню. В постели снова пришла мысль об отце, как он рассказывал историю, и часто от одной истории переходил к другой и делал такие замечательные переходы, которые он называл мосты, серпантины, иногда бывало, говорит о далекой Руанде, и тут же начинает искать переходы в Центральную Азию. Дрема стала одолевать и Асель стала погружаться в сон, в который пришел вечно мечтающий и вечно спешащий отец. Асель резко проснулась и стала вспоминать тот день, когда папа уже не пришел домой, не вбежал в комнату Асель и не поцеловал ее.
Еще 6 апреля папа, сидя за газетой очень взволнованно начал говорить: «Асель, в нашей стране нужен другой президент, ты представляешь, что он делает, он просто скоро взорвет наше терпение, смотри он выступает за повышение тарифов на свет, а и оправдывает вместе с этим куськиным Усеновым их повышение. Это устарело, трубы устарели, линии устарели – да сколько можно жить в этом обмане».
Он стал нервно курить, а пачка для папы даже в его возрасте не была рекордной. Асель показалась, что он сейчас, ну буквально в одну минуту всю сигаретку выкурил, как будто отец готовился к рекорду Гиннеса по курению.
«Пап, да ты успокойся. Может еще наладится, ведь и в 2005 году так было и сейчас произойдет, ну сменим одного нехорошего президента, а кто придет?, такой же нехороший».
«Дочь, в том то и дело хватит нам этих нехороших. Куда страну довели да 20 лет, она стала бедной, нищей попрошайкой, люди не доверяют друг другу, предательство и воровство поощряется, коррупция везде, и тот дурак, который не берет или кому не дают. Но, посмотришь, завтра настанут другие времена!» - восклицал папа, и вспомнив, что ему надо собираться, стал поспешно складывать свои вещи.
Асель замечала, что в последнее время он часто приходил поздно и ссылался на общественные дела. Мама подшучивала над ним, называя его революционером. Если бы тогда и мама, и я знали, что из этого выйдет, то никогда не позволили ему заниматься этими общественными делами.
7 апреля началось, как стали передавать новости по ТВ, толпа людей близко подошла к зданию Белого дома, и выступление президента, что он даже пойдет на кровопролитие, но остановит эту пьяную толпу головорезов и узурпаторов власти, которые покушаются на законную президентскую власть, ну просто стало атомной бомбой, ударившей по Хиросиме и Нагасаки.
«Эх, как ты поплатился за эти слова», подумала Асель и вдруг к ней пришли слова, которые она быстро записала.
Как без Родины жить и спать?
Вдалеке быть от могилы предков.
Как не чувствовать и не желать
Запаха родной земли и деревца?
Ты чужой среди наших и тех.
Ты не свой среди неродных.
И тебе нет доверия там,
Потому, и живешь, как в тюрьме.
Это ты униженный, а не страна,
Это ты потерял, все что мог,
Даже ешь ты и сало и икру,
Но, вкуснее нет лепёшки кусок.
И, мы знаем, тебе точно не спится,
Ты боишься, что дети твои,
Никогда не увидят Родину,
Где родились и могли бы жить.
Не увидишь ни счастья, ни света,
Не услышишь хороший бата,
Ни от старца, ни от друга из детства
Все тебя проклинают, и не зря.
Папа уже с утра ходил сам не свой. Он все время говорил великие слова мудрецов, искал свою любимую ручку, аккуратно сложил вещи, чего он никогда не делал.
«Асель, закрывай дверь, я сегодня не приду, ну я имел в виду, что приду поздно. Так что вы меня не ждите, ложитесь спать».
«Папа, а где ты будешь, что за работа, в стране такие события и ты собираешься работать, сиди дома», - Асель пыталась остановить отца.
«Дочь, я н могу не пойти, я нужен там. Так и ушел и среди 85 погибших, есть и его имя. Он герой, потому что он искренне верил, что все поменяется в стране, и она будет достойной среди достойных стран. В первые дни мама еще ходила с другими женами и матерями убитых в какие-то учреждения, чтобы добиться каких-то пособий, а потом после того как один раз получили, она стала говорить, что больше туда не пойдет, потому что – это унижение, и от государства, она ничего не будет требовать и ждать. И сколько бы родственники не говорили, чтобы мама сходила еще раз, но она продолжала упорствовать и даже их не слушала.
III
Мамины прохладные губы разбудили ее в полночь, Асель обняла маму крепко и прошептала: «Мама приходил дядя Медет, и он очень сильно горевал по папе. Он не знал о том, что его уже нет два года. А еще мы завтра с ним должны встретиться, т.к. он хочет оформить какой-то пансионат на Иссык-Куле на нас с тобой. В общем, он позвонит».
Мама от неожиданности присела на кровать и глаза превратились в два напряженных зрачка, то ли какой-то хищницы, то ли человека, который собирается броситься в схватку. «Мама, что с тобой, мам, что то не так?» «Асель, это странно, что он пришел вообще, так как он обидел твоего отца очень сильно, он просто предал его когда-то. Они вместе начинали этот бизнес, но в один прекрасный день Медет просто на просто выставил Адилета за дверь, заключив выгодный контракт на свое имя. Нет, завтра мы никуда не пойдем. Давай спать, а то я устала.»
«Мам, тебе решать, как скажешь, так и будет. Ну как твой шерине. Сразила всех своим нарядом и видом?» «Да, доча сразила, но больше всего я сразила наповал одного человека, что он дважды меня пригласил на танец. Вызвался провожать, но я отказалась и меня довезла Аида. Он даже пытался взять у меня телефон. Но, по-моему, он женат и имеет кучу детей. Ну да ладно, что-то я о нем все. Не переживай, доча. У нас все будет хорошо и без всяких провожатых, Медета и пансионатов».
Асель вбежала в университет пулей, т.к. она видела, как ее вихрастое солнце уже вошло в дверь главного корпуса. Она его встретит в коридоре и славу Аллаху их кафедры находились по соседству. Он открывал ключом дверь, Асель тоже стояла и открывала дверь.
«Вот зараза, что-то не открывается». Асель стала крутить ключи и туда и сюда, и стучать по двери, но замок не поддавался.
«Что заклинило?»- его ли голос прервал войну Асель с ключом?
«О, кошмар, он стоял рядом». У Асель ноги сразу стали деревянными.
«Да, что-то заклинило замок». Асель еле проговорила.
Она смотрела на него и не могла отвести взгляда. От волнения она просто хотела раствориться и исчезнуть, но он стоял совсем рядом, и в его глазах было такое удивление, как будто он видит ее впервые.
«Давай я попробую». Он начал открывать дверь.
Асель отошла в сторону, и ей так хотелось, чтобы дверь не открывалась совсем, и чтобы он стоял и открывал эту дверь вечно. Она хотела подольше стоять рядом с ним, и чувствовать запах его одеколона или каких-то чудесных мужских духов, видеть рядом его вихри, широкие плечи, руки.
«По-моему, я открыл, вот ключи. Приглашайте, если снова заклинит, хорошо», - мысли Асель были прерваны его голосом, он стоял и протягивал ключ.
Асель молча взяла ключи и кивнула головой. Она зашла на кафедру, и ноги не держали ее. Она села на стул, и то ли от счастья, то ли от страха тихо заплакала. Все вокруг перемешалось, в голове стоял какой-то гул, внутри горело и все жгло.
Вдруг дверь распахнулась, и вошел он, т.е. ее вихрастое солнце. Она так его называла про себя, потому что когда она его видела, внутри все теплело, жгло и озарялось, н точно как в песне Елки все начинало зеленеть и теплеть. Он сел на корточки. «Тебя зовут Асель, да? А почему ты плачешь, пожалуйста, не плачь, я зашел, я зашел сказать…» И он замялся и стал краснеть.
«Я зашел, чтобы тебе сказать какая-ты чудесная, ты, мое маленькое солнышко, и можно мне тебя проводить сегодня или просто погулять с тобой. Я хочу знать о тебе все. Я рядом работал, ходил, но, какой я был слепой, я ТЕБЯ НЕ ЗАМЕЧАЛ, КАКОЕ ТЫ СОЛНЫШКО!
Разреши мне узнать тебя лучше, и побольше, мне кажется, я тебя и знаю, и не знаю. Позволь мне тебя сегодня проводить».
Он высказал это на одном дыхании. Асель не могла оторвать от него заплаканных глаз, и слезы предательски всё капали и капали, и она точно знала, сейчас с небес смотрит на нее папа и он радуется за дочь и за ее вихрастое Солнце.