Леонардо сидел за столом. На бумаге —
след вчерашних раздумий — набросок крыла.
Бог в машине уродлив, и древние маги
ошибались: творить лишь природа могла.
Стало ясно: сегодня не время победы.
Смертный разум себя не явил до конца.
Снова Ева взывает к Адаму: «Отведай!»,
снова тени ложатся на контур лица.
Но пока на столе чертежи и эскизы,
дневники — зазеркальных страниц двойники,
а на леджио дремлет портрет Моны Лизы —
отражение в женщине — будет с руки
продолжать проецировать душу на вещи
и искать квадратуру в согласии с ней.
Понимание жизни яснее и резче
у черты, за которой лишь царство теней.
Невозможные тени! Господь, неужели
не дано нам увидеть Твой истинный лик?
Есть ли сила в простом, человеческом теле?
Плоть вкусивший на вечери Твой ученик
видел это лицо. Видел Бога. Какого?
Человека? Страдальца и Мужа скорбей?
Свет вечернего неба, как горнее Слово,
знать не хочет пропорций, углов и дробей.
«Свете тихий» спокоен. Он — свет совершенный
для писанья полотен. И только заря,
освещая холмы и чуть трогая стены,
может с ним состязаться. Светильник, горя,
мажет всё желтизной, и со множеством бликов.
Там и тени дрожать начинают, и над
полотном невозможно работать. ВелИка
важность света: главнее он форм и монад.
Наблюдающим пристальней видится чаще,
что изменчивы тени, а сущность ясна,
будто в каждом предмете есть Некто, хранящий
его образ. Уже наступила весна,
и душистые запахи белой сирени
кружат голову. Хочется в небо взлететь,
словно птица. Где крылья? Эскизы да тени.
Нас поймали расчёты в надёжную сеть.
Нет, неправда, не разум виновник несчастий.
Он рождён для сомнений. Он точен и скуп.
Он всегда расчленяет природу на части,
придавая ей формы. И сфера, и куб —
гармоничны как целое. Видящий душу
узнаёт эту целостность издалека.
Никогда этот зов не становится глуше,
никогда не мельчает природы рука.
Значит, крылья создать только ей и по силам.
Тело можно поднять, но поднявший есть Дух.
Герметический шар — его сущность и символ.
В нём — пропорция целого. С помощью двух
половин бытия мир объемлет предметы,
низ ответствует верху, и наоборот.
Эта кратность становится главной приметой
узнавания истины в ходе природ.
Тот, кто смотрит внимательней в книгу творений,
видит: мир неизменен лишь тем, что он есть.
Низвергаются боги и гибнут в геенне,
и гиганты встают, вызвав ярость и месть
из бушующих недр. Но свободным, как птица,
в неподвижности Духа, всегда и везде
станет тот, кто, предчувствуя гибель, решится
быть Икаром, летящим к полночной звезде.
© Алексей Вязьмин, декабрь 1997