В Машину память
Товарищ суббота
Уснули сытые подъезды,
Переварившие жильцов, –
Неприглашенные не влезут.
Всего не съешь, в конце концов.
Ночь выдыхает день субботний
Клубочком пара на озон.
– Товарищ спрашивают сотню.
– Товарищ, а подите вон.
Вон на Москву, а вон на Краков.
И тем и этим пес един –
Там всем товарищам собака,
Тут всем собакам гражданин.
Каретное
Маше
По дороге бессарабской,
В зимни тапочки обут,
Скачет Ваня на салазках,
Едет Машенька в гробу.
То ли бездворовая собака,
То ли ветер лает по дворам –
Хорошо в жилетку пьяно плакать
Босякам и нежилетникам.
И куда к вам, Господи, податься,
И какой навешать бы лапши?
Подавай карету на двенадцать!
Так и так ответишь: «Не греши!» –
Рады, соответственно, стараться.
Крысовод на тыкве не доедет
Или переедет с ветерком.
Это сказка «Маша и соседи».
Ты с ее соседями знаком?
Удалой морозец нарумянит,
Бросит снега в бомжию ладошь.
Плюнешь. И докинешь сотню пьяни.
Выйдешь к людям. По снегу пойдешь.
Считалка
Как Карлсон в кино,
Подрамником скрипя,
Откроется окно
И выпадет в тебя.
А фрекен Белый Бок,
Считая этажи,
Не успевает в срок.
И молоко сбежит.
Утро красит
Яблоком на голой ветке
Солнце спелое висит.
Не хватает табуретки,
Чтоб придать картине вид.
Утро красит на пейзаже
Незаконченный висяк,
Домик девятиэтажный,
Любопытных и собак.
Геометрия такая
Эта жизнь не попадает
Ни в одну из теорем.
Геометрия такая,
Мне ненужная совсем.
Это я вторая с краю,
Пионерский нам привет!
Фотография такая,
Я-то есть – а первых нет.
Это галстук пионерский,
Будь готовым, пионер,
Дать стране свершений дерзких!
А страна ушла на рифму.
Это я не попадаю
В «лето-гуси-пастораль».
Гуси есть, а жизнь такая,
Даже выбросить не жаль.
Этажка
Не захлебнувшийся дождем,
Не обгоревший на пожарах
Продуешься у скряги старой
На дураке перекидном.
У бездны серые глаза,
В которых «пусто» значит «пусто»,
И запах жареной капусты
По все седьмые небеса.
Гомер, ноябрь, паруса
Трусов семейных за окном.
Еще бы, Господи, о чем
Тебе на небо написать…
Ты то не в духе, то не в теле.
Ноябрь, листья полетели.
Моя молитва все короче.
Возьмешь строку из тройки точек?
Все ничего
Все ничего. Подлее, чем усталость,
Чем показалось. Несколько больней.
Кипела пена, пиво проливалось,
О чем жалеть? – о каждом пожалей.
О колоколе в мире одиноком,
О голосе, поющем в тишине,
И кто-нибудь высокопарным слогом
В кругу теней припомнит обо мне.
Пусть, стоя у окна вполоборота,
Рукою проведет по волосам:
«Шумим, шумим, товарищи. Суббота
Течет зазря, как пиво по усам.
Как ни крути, а все-таки обжились,
Прокантовались в лучшем из миров.
Мы и такой в боях не заслужили.
Что заслужили, тот уж – будь здоров…»
А мне туда сейчас по горло надо,
Здесь хорошо – а там хоть зашибись.
И некого спросить, какого ляда
Так про..... маленькую жизнь.
Самокат
О Боге зная по себе –
Не больше и не меньше,
Я сочиню велосипед,
Как водится, новейший.
Пожалуй, хватит двух колес.
Звоночек музыкальный.
И полетит он под откос,
Всерьез и моментально,
Когда примеряет любой
Естествоиспытатель
К своим колесам транспорт мой,
Забыв о самокате.
А если не изобрету,
Возьму «с плеча чужого» –
Мы с вами встретимся в аду
На всем уже готовом.
На асфальте
На таком языке не люблю,
На асфальте писать ненавижу.
Видишь, Господи, землю свою?
Вот и я только это – что вижу.
Очини мне другое перо,
Подбери мне зрачки с затемненьем.
Я заткнусь. Если можно, добром.
Если нет, то общественным мненьем.
Кибальчиш
Когда уже ничто не обещает Трою,
За окнами метель, полпятого утра,
Возьмешь и совершишь открытие чужое,
Что, к Богу или нет, пора, мой друг, пора.
Ты, собственно, готов, ты даже не ложился.
Не то чтобы горит. И очередь не жмет.
Но если до небес сейчас не дозвонимся
Поговорить за жизнь – поговорим насчет.
До первых петухов не подвиг продержаться,
Да только ты каких здесь видел петухов –
Здесь держат синих птиц счастливого эрзаца.
И держат – мальчишей – эрзацы за лохов.
Полпятого утра – ни зги, ни человека,
Ни дворника совсем – напился человек.
Пока, собака, спит, твой звездолет уехал.
Ну, пусть мусоровоз. И подвиги. И век.
Жар-птица
Красный сон опустился в ладонь,
Будто вспомнила руку жар-птица,
Будто снова твой огненный конь,
Под седлом ожидая, томится.
Все по имени кличешь его –
И хрипит он и гарью, и дымом…
…Только птица идет косяком
И ладони спускается мимо,
Да летают товарняком
Эти кони с крылом серафима.
Свидание
На прощание, на свидание
На последнее приходи.
Я услышу шаги по гравию –
Ты оставил их позади.
Даже в белой рубахе облака.
Даже тучей береговой.
Этот мир все равно что обморок
Без тебя. И навек с тобой.
Жаба
Черная жаба ночи
Спит на груди рассвета.
Улицы одиночеств
Жгут фонари-сигареты.
Недотянув затяжку,
Гасят одновременно.
Жаба – зверек домашний,
Чувственный, откровенный.
Целая жизнь до заката,
Как веселы лягушки!
Даром постель смята.
Даром в крови подушка.
Песня лозы до заката –
Сердце, беги вприскочку!
Есть у нее, рогатой,
И для тебя дочка.
Аврора
Этот мрак, этот мертвый медведь,
Придавил белокаменный город.
Нам до красных коней дотерпеть,
Легконогих любимцев Авроры.
Есть, окажется, жизнь, Кибальчиш,
На отдельно не взятой планете.
Вот отпустит, как птицу… Не спишь?
Вот тогда и уйдем на рассвете.
Почта
Тебе, история моя,
Писать письмо без адресата.
Перевирай года и даты,
Почтамтам противостоя.
Стой как последний партизан
На улице Космодемьянской.
Хоть раз проявим постоянство,
Ты только дулю спрячь в карман.
Не отступив на волосок,
Пиши, что жизнь была хорошей.
Я до востребованья брошу
Ей в черный ящик пару строк.
И до востребованных лет
По убежденью и упрямству
На улице Космодемьянской
Закроем почту на обед.
Затяжка
И курил табак неслабый,
И молился, как привык,
У подножия Валгаллы
Красный ангел-еретик.
Ты подумай, что за крылья! –
Только пепел и зола.
Мы бы с ним поговорили
Про бессмертные дела.
Он ответил бы, как дунул:
«Сядешь рядом посидеть?
Procuror numeste unul.
Ну и нечего звездеть».
………
Я, когда ни сна, ни серной
На последнюю одну,
Подхожу с окурком веры,
Чтобы спичку протянул.