о том, что

Мария Махова
Уходит поезд в поиск, к устьям рек, идёт сквозь снег, сквозь квадратуру круга,
а в мой квадрат заходит человек, как входят в сон, без зова и без стука,
как входят на платформу, на вокзал, и смотрят на часы — на стрелках лето —
а он на это лето опоздал, но он сейчас не думает об этом.

И дело в чём-то, видимо, другом, и снова ты листаешь ту же повесть,
и тот же человек приходит в дом, молчит и ждёт тебя, а, может, поезд,
он не отводит от тебя глаза,  перелетает поезд ночь, как реку…
И вдруг ты понимаешь, что вокзал — ты сам, но ждёшь другого человека.

Вот на перроне гул уже затих, и фонари в предутреннем тумане
подмигивают, будто за своих нас  принимают, и вода в стакане
твердеет, замерзает — стылый лёд — и вот уже слышна волна седая,
и льдина, трудно двигаясь вперёд, себе дорогу в море пробивает.

Сосуд разбился, растворился свет, мерцают звёзды, время замирает,
нет прошлого и будущего нет, есть только точки в центре и по краю,
что тихо пробиваются из тьмы, и освещают время и пространство,
они почти такие же, как мы, но ярче, горячее и прекрасней,

и тем опасней, и всегда сильней — от сложного до самого простого —
и вне рационального, и вне любого места и любого слова,
и время снега призывает снег, и всё уже навечно и едино —
и явь, и сон, и этот человек, вдруг ставший точкой, океаном, льдиной.