НОЧНАЯ ПОВЕРКА
«Я убит подо Ржевом»
А.Твардовский
Всё так славно и просто:
когда горе припрёт,
все мы братья и сёстры,
и великий народ.
И победу ковали
для каких-то ****ей…
Так за что воевали
и губили людей?
Зря что ль кровью я харкал,
натерпелся обид?..
Выпьют пусть олигархи,
пока есть аппетит.
Пока есть передышка
от державных забот,
и пока не так слишком
ещё ропщет народ.
Пей, ломаться не стоит,
пей на зависть врагам,
это дело святое –
фронтовые сто грамм.
Разрешаю по двести,
лишь бы в душу пошло,
чтобы всё честь по чести,
чтобы всем хорошо.
Смерти ночь накануне
на особом счету,
распускать слюни-нюни
никому ни к чему.
На ночную поверку
от Саян до Карпат
с номерками на сердце
встали сотни ребят.
Я! – казак Берестечка,
я! – поволжский рыбак,
я! – английский разведчик,
я! – сибирский кулак.
Я! – бандеровец львовский,
я! – московский троцкист,
я! – татарин тамбовский,
я! – еврей террорист…
Я! – убит подо Ржевом,
я! – расстрелян в тылу,
я! – сгорел в танке слева,
я! – на нарах в углу.
Я! – порубанный ляхом,
я! – замучен в ЧК,
я! – с планеты Ямаха,
я! – подпольщик в очках.
А в плаще и при шляпе,
и при галстуке в крапе,
и в Москве, и в Анапе –
диверсант, хоть и в РАППе.
Мы кривые, косые,
кто в крови, кто в дерьме,
ноги наши босые,
очи наши во тьме.
Стиснув зубы, без стона,
мы выходим на свет
из болот, тюрем, схронов,
из непрожитых лет.
И встаем повсеместно,
удальцы, храбрецы,
сыновья повзрослевшие
нам годятся в отцы.
Как поля золотятся,
как горят купола!..
До утра б продержаться,
а пока, а пока…
А пока перекличку
нам продолжить пора,
кто у вас тут по кличке,
по прозванью Гарант?
Пробурчал недовольно
милицейский типаж:
"Портят нищие больно
нам столичный пейзаж!..
И без вас тут морока,
нет управы на всех,
вы воскресли до срока
из вселенских прорех».
Кровь, земля и железо –
Вот он – наш химсостав,
почему же всё реже
у живых этот сплав?
Мы – инопланетяне
на родимой земле,
Мы — ковыль и бурьяны
перед маршем во мгле.
Мы придём утром рано,
мы закажем банкет,
наши раны – тюльпаны,
видишь, сука, иль нет?!.
Жил-был парень, как парень,
(где он, мать вашу так?!.)
чистокровный татарин,
чистокровный русак…
Михальчук! – Украина,
Петровець! – Беларусь,
Иванов! – из России –
вся Великая Русь!
В День Победы не выпить
не позволит нам прах,
хоть со страху вопите,
мы устроим парад.
Эй, вы, банда-команда,
эй, вы, там наверху,
не пора ль на баланду
обменять чепуху?
Держим мы оборону,
унывать не с руки,
нам бы только патроны
да в бушлатах братки.
Ни собакам, ни змеям
не пролезть, не тужи,
удержать мы сумеем
до утра рубежи,
Тополя и каштаны,
ночь, огни, карнавал,
ах, фонтаны, фонтаны,
ах, тифозный централ!..
Для того век за веком
я торчу на посту,
чтоб спасти человека
на горящем мосту.
Без соплей, без истерик
собираемся, брат,
на ночную поверку
нас выводит комбат.
Всех безруких, безногих,
но с душою в груди,
выводите на строгий…
Страшный суд впереди!
И стоят на поверке
от Курил до Карпат
с номерками на сердце
миллионы ребят.
И ломаться не стоит,
нет пощады врагам,
это дело святое –
фронтовые сто грамм!..
Помнят пусть олигархи
тех, кто нынче молчит,
кто за них кровью харкал,
натерпелся обид.
Кто за ныне живущих
сам пожить не успел,
кто спасал наши души,
а себя не сумел…
И сейчас что есть силы
день и ночь напролёт
смертный бой за Россию
полк бессмертный ведёт...
ДЕТКАМ
«Я жизнь предложил людям»
Порфирий Иванов
Руки ладонями к небу
Всякая прочь отрава
Слава насущному хлебу
Хлебу духовному слава
Воздух земля и воды
Лоно всего живого
Мы в океане Природы
Ищем спасенья снова
Грешные просим прощенья
Молим о милосердье
Учитель дай нам прозренье
Дай нам и твердь и веру
Третьего тысячелетья
Здравствуй век двадцать первый
Вспыхни спасительным светом
В бедном измученном сердце
Чистой водой пробужденья
Дважды приветствуя тело
Мы утверждаем рожденье
Данного Богом дела
Мы пробуждаем разум
Мы пробуждаем душу
Вовсе не по указу
Истине служим.
Встань босоногий на землю
Снежную ли сырую
Воздух высокий медленно
Всасывай каплями струями
Грудью гортанью просьбою
Личного выздоровленья
Пей не спеша ешь досыта
Это отдохновенье
Так сотворивши трижды
Соедини в пространстве
Горечь собственной жизни
И сладость существованья
Мучают тёмные страсти
Пьёшь ругаешься куришь
Жадным желаньем счастья
Жизнь не обдуришь
Силой власти и денег
Не обрести свободы
И не избегнуть тленья
Кары живой Природы
Вырви гнилые корни
Щупальца злой заразы
Сам завоюй здоровье
Свой настоящий праздник
С пятницы до воскресенья
Голод не ради моды
Самоограниченье
Лёгкий глоток свободы
Жизнь это есть работа
Труд по преодоленью
Гибельного болота
Ржавых правил и мнений
Слышит страждущий слышать
Видит страждущий видеть
Чувилкин бугор вершина
Выше любой пирамиды
А воскресенье праздник
Слова и дела Природы
Глубже дыши и сразу
Сам принимай свои роды
Не возгордись победой
Духа над прахом
Все же давай пообедай
Вкусно поешь без страха
Рад будь простому блюду
Суть не в борще и каше
Будьте красивыми люди
Делайте мир наш краше
Скверны не терпит Природа
Не плюй не хами не нужно
Здоровье чистого рода
Не опошляй с ним дружбу
Уразумейте Природу
Вас она тоже полюбит
Будут отпущены годы
В дали идущим людям
Мы первородные дети
Выполним предназначенье
Прибавим добра и света
Праведным поученьем
Молвите бережно всюду
Встречным желайте здоровья
Здравствуйте добрые люди
Здравствуйте будьте здоровы
Делайте так сегодня
Искренно и покорно
Солнечною погодой
Окупится труд упорный
Тайны вселенной проблемы
Нас вовнутри не где-то
Гимном зажжём нетленным
Будущего рассветы
Хворых обиженных нищих
Милостью не обминайте
С радостью помощь ближним
Скромную пусть подайте
Дашь и для дела мира
Больше приобретётся
Без этого все цифири
Эквивалент банкротства
Не по привычке и долгу
Делайте и дарите
Стройте свою дорогу
Спасая себя творите
Первые сделай победы
Над страхом и лицемерьем
Наши грехи и беды
От погубителей веры
Людям прощай и люби их
Кратки земные жизни
Вон сплетни слухи любые
Не приближайте тризны
Есть еще тюрьмы больницы
Будет ли кто злословить
Мера одна справедливость
Правда одна в любови
Мысли не делай рабами
Трудных болезней смерти
Не властен недуг над нами
Нам он подвластен верьте
Природа дает здоровье
Скупо и по заслугам
Тут не пройдешь задорно
С шляпой по кругу
Волей забудьте болячки
Есть еще крепкие руки
Не поддавайтесь спячке
Рвите как цепи муки
Яркими могут быть мысли
Ночь закружит огнями
Думай чтоб дело вышло
А не сизифов камень
Самое главное делай
Надежда поддержит если
Врач и судья умелый
Сам ты своим болезням
Не веришь берись не мешкай
Получишь тогда поверишь
Одни королям и пешкам
В незнаемое двери
Детка ты знаешь немало
Иди рассказывай дальше
Учителю нашему слава
Душе и телу без фальши
Не похваляйся сим даром
Ведь не мгновенье не вечность
Не молодость и не старость
Возвысит лишь человечность
Дому Учителя слава
Слава земле и небу
Слава бессмертному праву
Слава святому хлебу!..
СТАНСЫ
Бес опять попутал что ли,
навязал дурацкий бой:
правой – крестик,
левой – нолик,
я воюю сам с собой.
На фига мне эти трюки,
зарешёченный тупик,
если мозг, глаза и руки –
симметричный материк.
Бесполезны ухищренья,
хоть наотмашь, хоть сплеча,
сумасшедшее сраженье,
бесконечная ничья!
Жил в Париже маг и мастер,
в гениальной простоте
он разъял наш мир на части,
слава Богу, на холсте.
А теперь иные маги
по-иному говорят
и уже не на бумаге
поделить всё норовят.
Правой – крестик,
левой – нолик,
вычисленья их просты…
Не хочу делить, увольте,
я могилы и кресты.
Дёрнул чёрт меня ввязаться
в похоронные дела,
то двоятся, то троятся
государства и тела.
«Не рядись в космополита,
ишь, нашёлся тут, пиит,
зря ли что ли кровь пролита,
пережито бед-обид?!.»
Кто-то крикнет мне, что пере-
кати-поле – жизнь моя…
Стоп, машина! – без истерик,
есть и поле, и семья.
Есть и родина такая –
люди, песни, облака…
Никому не потакая,
к ней иду издалека.
Гать мостить через трясины
суждено мне для людей,
и не быть мне блудным сыном,
и не быть рабом идей.
В том великое искусство,
как душою ни криви,
но нельзя к любимой чувство
поделить на три любви.
Я ни с кем не буду спорить,
ни к чему тех слов буза,
горе – это значит горе,
и слеза – она слеза.
Могут высохнуть растенья,
меньше станет красоты,
неподвластен расщепленью
только атом доброты.
Я, крещённый русским светом,
утверждаю, не спеша,–
неделимая планета,
неделимая душа!..
До свидания, ржаные,
здравствуй, мать сыра-земля!..
Правят мёртвые живыми
через мысли и поля.
Отгорело, отболело
на девятом на кругу
моё слово, моё дело,
но сухарик берегу.
Не кружи ты, злая птица,
смутных лет пройдёт ничья,
вот тогда и пригодится
хлеб у чистого ручья.
ОГОРОД
Где он, мой огород?
Где профессор Вернадский.
Там грызёт корнеплод
жадный жук колорадский!..
Каждый что-то грызёт
и кого-то по-братски,
вот и весь огород,
огуречные грядки.
Там, где разум и плоть,
био-, гомо-, и вера,
там и твой огород,
и твоя ноосфера.
***
Жил на свете хитрый бес,
по ночам стращал невест,
а с утра шёл в тёмный лес,
чтобы там вести ликбез.
Без особенных проблем
он владел любой из тем,
не для виду, а всерьёз
обсуждал всегда вопрос.
Вот, к примеру, в прошлый раз
диспут был про нефть и газ,
а сейчас – решай, народ:
«Что такое огород ?..»
Говорит премудрый крот:
«Это мой секретный грот
для ответственных работ,
чтоб реформам дать проход…»
«Чушь, слепец, ты порешь ведь,–
вставил реплику медведь,–
где малина и где мёд,
там и будет огород!»
Заяц крикнул: «Чтоб вам пусто,
огород – это капуста,–
и добавил, вздёрнув бровь,–
ну, конечно, и морковь».
Потянулась сладко ****ь:
«Грядка лучше, чем кровать…»,
тут же выскочила тля:
«Лучше мак и конопля!»
Завизжали мандавошки,
волосатенькие ножки:
«Вы ***ню не канифольте,
с нас и трусиков довольно,
дрочат пусть себе по юбке
восьмивёсельные шлюпки.
Стал стихи читать поэт:
«Огород – это рассвет,
там в ладошке у глиста,
как алмаз, блестит роса…»
Но прервал его нудист:
«Огород, как жопа, чист,
так что зря ты так горласт,
соловьиный педераст!»
«Ой ли, ой ли,– застонал
под кустом транссексуал,–
вот вчера я был у Светки,
там минетки, как конфетки,
лесбиянок, не соврать,
перепробовал штук пять,
а на самый на десерт
подвернулся интроверт…»
«Прекратить!.. – взорвался мент,–
эту шваль в один момент
на сто первый километр,
пусть им в сраку дует ветер,
тут и так одни бомжи
обблювали весь режим!»
На пенек влез обормот:
«Нет, не тот ваш оборот,
не касайтесь этих тем,
много есть еще проблем,
например, как онанист,
я готов на компромисс,
и к тому ж на лейтмотив
ни к чему презерватив,
но ответа ждет народ:
«Что такое огород ?..»
Снял фуражку генерал,
в «матюгальник» заорал:
«Знают все, что огород –
оборона и оплот,
на опасный зимний час
стратегический запас,
чтобы знал мой адъютант,
где есть нужный провиант!»
Вышел главный идиот:
«Слушай, праведный народ,
в сто последний первый раз,
я как раз издал указ,
нужно, чтоб на каждый рот
был отдельный огород,
чтоб ракета «Точка-М»
вдаль летела без проблем…»
Рассмеялись две синички:
«Нам подсолнух часто снится,
как поспеет – вот гульнём,
семечками загрызём!»
День за днём идёт ликбез,
водит-водит хитрый бес
этот диспут-хоровод
про приватный огород.
Главначфин, ядрёна вошь,
в пустой кассе ищет грош,
а чиновничья шпана
примеряет ордена.
Всюду рыскают агенты,
изощряют документы,
кто юродствует, кто рьян,
а кругом бурьян, бурьян…
А тем временем, смотри,
все темнее лик зари...
СТУДЕНЧЕСКОЕ
«Спрашивайте, мальчики,
спрашивайте,
а вы, люди, ничего
не приукрашивайте…»
А. Галич
Ночь, мороз чуть щиплет уши,
усыпляет тишина,
никого не надо слушать,
собеседницей – Луна.
Допоздна была пирушка,
эхом гулкие шаги,
ты, Луна, меня послушай,
проявиться, проясниться
протрезвиться помоги.
Надоели все отчёты,
диссертации, зачёты
и дискуссия:
«Как лечиться от зевоты,
в школе ждут переворота
Миша с Дусею».
Осознай себя, эпоха,
хорошо ли это, плохо
лбами морщиться?
Не забавная забота,
а державная работа –
быть уборщицей.
Повышение зарплаты –
чем не тема для дебатов
до прострации.
Только скажет тётя Надя,
что подвержены и дяди
акселерации.
Вслед за толстым вышел тощий
академик, брови морщит:
«В чём причина та?..
Остаются наши дети
без чудесных капель этих
с карантинами».
Три лягушки у болота
упражняются в длиннотах
обозрения.
Так и сяк, мол, дядя Ваня
станет самой лучшей няней
непрозрения.
Утопить себя в науке,
трансформироваться в скуке,
выпасть в следствие.
Где учитель настоящий,
где волшебный «чёрный ящик»
но не бедствия?..
Погуби себя в любимой,
уплыви один на льдине,
ассимилируйся.
Пишут все, и ты не лысый,
так давай по биссектрисе,
как сказал поэт, пописай,
скомпилируйся.
Академики и няни,
три лягушки, Нади, Вани,–
марш! – на лекцию.
Дуся с Мишею расскажут,
объяснят всё и покажут
сексколлекцию.
Так – по Красному проспекту
бормотал я на ходу,
сочиняя просто эту,
мягко скажем, ерунду.
Небо – ёлкою в игрушках,
звёзды, гулкие шаги,
ты, Луна, меня послушай,
приземлиться, прилуниться,
объясниться помоги!..
Знают все – земля крылата,
дважды два не три, а пять,
в отраженном циферблате
время усиками вспять.
Время, время, может, это,
как одежда не по росту,
как знакомая планета –
не Земля, а знак вопроса?..
На Луну смотрю упрямо –
краля, что ни говори!..
Я пошлю ей телеграмму,
я успею до зари.
Как на свете все непросто,
как коварны «да» и «нет»…
Право детства – на вопросы,
право взрослых – на ответ.
В ПУТИ
-1-
Прощай, прощай, Россия,
умчали поезда
меня в края чужие,
в другие города.
И что б там ни кричали,
о родина, поверь -
во мне твои печали,
событий круговерть.
Прошёл я сквозь пустыню,
мечты и миражи,
немую паутину
отчаянья и лжи.
Потом был дикий остров,
где продыху ни дня,
хлестала солью острой
жестокая волна!..
Я остров тот покинул,
дорога - гололёд,
но ветер дул мне в спину
и подгонял вперёд.
-2-
Однажды суток трое,
заброшенный судьбой,
я пробыл на постое
у женщины седой.
Она ко мне с вопросом,
отвесивши поклон:
"Скажи, сынок, кто носит
твой медный медальон?
Кому ты сердце отдал,
любимой кто была,
отец был или отчим,
как мать твоя жила?.."
Что мог я ей ответить?-
не знаю, где жена,
любимая, как ветер,
а мать ещё жива.
Жива, дай, Бог, здоровья,
одна под старость лет,
тут не поможет слово,
и мне прощенья нет.
А медальон утерян,
не поднести до уст,
и разве можно верить,
когда давно он пуст.
Какие тут уж речи,
вопросы нелегки,
и я прочёл в тот вечер
той женщине стихи.
-3-
Наивные, простые,
про чудо-зеркала,
где парни холостые
и фронтовая мгла.
Как вишня у могилы
вдруг расцвела зимой,
и кто-то звал: "Мой милый,
вернись, вернись домой!.."
...Она молчала долго,
рядки морщин тесней,
потом взяла иголку
и нитку вместе с ней.
Прошила у рубашки
шов слабый у плеча.
и принесла тельняшку:
"То - сына, не серчай."
И вновь оркестр и марши,
Нарымский край, Париж...
А вслед глядит и машет
пилоткою малыш.
-4-
Простите меня, сёстры,
прости меня, родня,
за тот безлюдный остров,
где продыху ни дня.
За злую паутину,
повязанную с тьмой,
за сонную пустыню,
где я плутал слепой.
Прости меня, отчизна,
простите - мать, отец!..
Как мало нужно в жизни,
я понял, наконец.
Но не смолкают ноты
и поезда идут,
взлетают самолёты
и корабли плывут.
За ветхою оградой
цветы мои цветут,
давно приехать надо,
да отпуск не дают.
Вот я и зажигаю
вечерний огонёк
для всех, кого я знаю,
кто близок, кто далёк.
Какой у счастья запах?
Свистит малыш в свисток...
"Глаза идут на запад,
а сердце на восток".
Прощай, прощай, Россия,
прости, прости, прости...
Пути все непростые
к тебе мои пути.
МУЛИНЕ
Так о чём я, о чём?..
Дорогая, не надо,
ты не плачь обо мне,
ты меня не жалей...
"Мулине, мулине",-
шепчет вальс листопада,
"Мулине, мулине",-
слышу крик журавлей.
Где ромашки мои,
где анютины глазки,
ах, напрасно гадать,
подорожник в пыли...
На перроне солдаты
в шинелях и касках,
марш "Прощанье славянки"
стихает вдали.
"Мулине, мулине",-
нам звенели капели,
и сиял, как и небо,
билетик в кино,
и кружили в саду
нас с тобой карусели,
были сладкими губы
от того "Эскимо".
Наши детство и юность,
как яркая зелень
майских трав и деревьев,
омытых грозой,
как кукушки в лесу
несмолкаемый пеленг,
как морская волна
и песок золотой.
Школьный бал выпускной,
белый танец тревожный,
поцелуй неумелый,
сирень под дождём,
"чудный блеск твоих глаз",
шёпот звёзд осторожный
и твой трепет и лепет:
"Давай подождём".
Как красиво летит
лебединая пара,
опускаясь на озеро,
что на ковре,
семиструнная плачет,
рыдает гитара,
что казнили шута
за любовь на заре.
Завтра вновь постучит
в окно спальни подсолнух,
пышет пеклом в июле
дорожный асфальт,
обжигающий пятки,
но в городе сонном
просыпается в мальчике
странствий азарт.
Нам церквей купола
полыхали кострами,
родниками звенели
колокола,
колосились поля
золотыми хлебами,
и прошла стороной
повоенная мгла.
"Мулине, мулине",-
слышишь, падают шишки,
отзывается эхо
в сибирской тайге,
голос детства всегда
всё отчётливей слышен,
когда ты одинок
вдалеке, вдалеке...
Городки и футбол,
самокаты ручные,
самопалы, забавы
весь день напролёт,
над шахтёрским посёлком
сквозь тучи ночные,
подмигнув пацанам,
пролетит самолёт.
Запах свежего сена,
кладовка и сени,
света луч от оконца,
пылинки дрожат,
там по стенам дощатым
колышутся тени,
а старинные платья
в шифоньере грустят.
"Мулине, мулине",-
мои нитки цветные,
будет вышито ими
судьбы полотно,
а цыганской иглой
ставлю я запятые,
и суровою ниткой
скрепляю рядно.
"Мулине, мулине",-
что за странное эхо,
не даёт мне покоя
и ночью во сне,
разговор со слезами,
с осколками смеха,
что такое, не знаю,
происходит во мне.
Я не знаю, не знаю,
кому это надо,
онемевший скворечник -
пустой ротозей,
я один в тишине
опустевшего сада,
и не жду никого,
ни родных, ни друзей.
Щедро дарит зима
ледяные нам горки,
словно в пропасть летим
на-пе-ре-гон-ки...
И читаем Жюль Верна
от корки до корки,
нарушая табу,
расставляя силки.
Так о чём я, о чём?..
Никуда мне не деться,
и на север, на север -
холодный вагон,
грохоча и качаясь,
по рельсам, по сердцу,
оставляет во тьме
и тебя, и перрон.
"Мулине, мулине,-
занавески на окнах,
в большой комнате фикус,
алоэ, герань,
твой упрямый и острый
по-школьному локоть,
не забыть никогда
мне пугливую лань.
А над вспаханным полем
глаза голубые
да гортанные крики
голодных грачей,
там тропинки в лесу
и пути ледяные,
и журчащий в снегу
первый звонкий ручей.
Ни понять, ни сказать,
объяснить невозможно,
почему-то неровно
бьётся сердце в груди,
плеть и кнут отложил,
из рук выпустил вожжи,
просто знать не хочу,
что ещё впереди.
За спиною дымок
над белёной трубою,
предо мной травы в пояс
и нечисть в лесу,
что мне делать с собою,
с шальною судьбою,
то обрыв, то капкан,
то обман на блесну.
Я тебя называл
несмеяной тихоней,
отшумел наш вокзал,
непривычно притих,
мы под чудо с небес
подставляем ладони,
а снежинки искрятся
в ресницах твоих.
И напёрсток на пальце,
и нитка в иголке,
деревянная рамка
и белая ткань,
наряжаю один
новогоднюю ёлку,
а в окошко стучится
гостьей тьма-таракань.
"Мулине, мулине,-
взгляд любимой и слёзы,
разговоры берёз
и молчанье осин,
скрип калитки ночной,
"поцелуй на морозе",
и туман над рекой,
и небесная синь.
Прыгнул солнечный зайчик
на диск радиолы,
замер первый подснежник
в апрельском снегу,
пахнет тайной любви
и цветёт маттиола,
и сияет икона
над кроватью в углу.
Положите пятак
на звенящие рельсы,
что случится потом,
мне сказать недосуг,
беспричинные цели
и дальние рейсы,
всё по кругу, по кругу,
по кругу, мой друг.
"Мулине, мулине",-
ни тоски и ни страха,
всё былое светлей,
то, что будет, ясней,
ты не злись на меня,
чёрно-белая пряха,
помоги отыскать
следы радостных дней.
Я стою у ворот,
покосилась ограда,
заколочены окна,
и вырвана дверь...
Так о чём я, о чём?..
Дорогая, не надо,
"Мулине, мулине"...
В ЛАБИРИНТЕ МЕДИТАЦИИ
-1-
Не время плакать, было бы о чём,
стал угловатый мальчик тёртым калачом,
не о проказах детских и пороках,
не о пропущенных истории уроках,
но час пришёл прикинуть что почём.
Слышна в печи берёзовая речь,
в трубе заводят черти перебранку,
и молоко звенит в подойник спозаранку,
и в яслях у кормилицы Уланки
шуршит трава под влажным языком.
Блестит фольгой мой деревянный меч,
с кем воевать, кого ему стеречь?..
Сияет материнская рука,
ладони греет алюминиевая кружка,
сейчас-то знаю, слаще нет и лучше
с полынной горечью парного молока.
Сквозь полусон, предутренние тени
туманятся дымком горячие пельмени,
мать мне про школу, бабушка про пост,
а на дворе сорокаградусный мороз,
опять февраль и слёзы, и погост,
припудренный толчёным кирпичом.
Показывают звёзды и расчёты
пора и мне сводить с собою счёты,
я твой, отец, единственный сынок,
сибирским ветром сорванный листок,
я перепутал север и восток,
не знаю я, где запад, а где юг,
я так устал, устал от этих вьюг!..
Давай с тобой закурим "Беломор",
о чём наш молчаливый разговор,
дымит, коптит шахтёрский городок,
повсюду чёрный мартовский снежок,
угля вчера не зря две нормы дали.
Тарелка хриплая вещает на стене,
и сёстры плачут, умер родной Сталин,
а мать ворчит: "Так плакать обо мне,
когда умру, никто из вас не станет..."
А там и лето, кислые ранетки,
а на плясунье модные танкетки,
родня гуляет, кралей тётя Валя,
и как всегда гурьбою запевали:
"Бежал бродяга с Забайкалья..."
-2-
Россия, год проклятый,
холодный месяц, мгла,
купчишка тароватый,
озноб, река, ветла.
Салонные скандалы,
чок-чок и на крючок,
романтики, вандалы,
расейский мужичок.
Спасёт ли осторожность,
чертополох и злак,
на азиатской роже
Европы смертный знак.
Спеши, греши и кайся
до времени поры,
лесоповал, китайцы,
на взводе топоры.
Боль памятных отточий
измучит, не умрёт,
март, набухают почки,
цветенью свой черёд.
В гульбе ветра лихие,
но солнцу веселей,
безумию стихии
простор родных полей.
Храни же пуще глаза,
наветам всем назло,
наперекор экстазу
весеннее весло.
Уходим, братья, в штольни,
как в бреющий полёт,
вслед лупит с колокольни
бандитский пулемёт!..
Гляди, поглядь, Петруха,
за трактором село,
не жизнь, а жисть-житуха,
давай, крути кино!
Дубль-кадр, этап на остров,
тюрьмы надёжней нет,
без ножен сабли острые,
в затылок пистолет.
Летят обрывки лета,
советской власти сласть,
ядрёная ракета
при взлёте взорвалась.
Трагедия титана -
холоп, входящий в раж,
становится тираном -
классический типаж.
Таинственная роща,
меняющая цвет,
меж междометий проще
таких, как "да" и "нет".
По роже хлещет дождик,
инструкции прочти,
как пропадает вождик,
идея без мечты.
Не куролесь, колбаска,
мороз ли зной - равно,
дыхание опасно,
хрустально серебро.
Топорик-то заточен,
есть гвозди, молоток,
о ужас мрачной ночи,
воды, воды глоток!
Расстреляны поэты,
чуме быть на пиру,
а желчные портреты
бликуют поутру.
Вполне ль отбыли сроки? -
никто не даст ответ,
стальной руки уроки,
маниакальный свет.
Раздора век, раскола,
Кощейка не зачах,
прошу у богомола
прощения в речах.
Молчание поэта -
оборванная нить,
любимая планета,
скажи, как дальше жить?
Плевок в лицо и хохот,
а камень - не вина,
и саранча, и хохмы -
тотальная война.
Сухой берёзой встану,
но хитрость не спасёт,
и голос из тумана
по сердцу полоснёт.
Печалью, острой сталью,
звенящей тишиной,
последнею медалью
крещённого войной.
Семейная реликвия,
упрятанный альбом,
одна на всех религия,
храните отчий дом...
Спешите, коммунисты,
крестить своих детей,
бесстрашны атеисты,
завидуй лицедей!
Завалинки, крылечки,
как свечки, старики,
пчелиный рой над гречкой,
цветущей у реки.
Сквозь восковые лица
пронзительнее взгляд,
без гимна, без молитвы,
и будто не хулят.
А в горле пересохло
вино - Романтика,
надолго ли заглохло
"ура" былых атак.
Молчат аэродромы,
льдом скованы винты,
застыли эскадроны,
кровавятся бинты.
Иду, бреду в тумане,
стою у той черты,
где надписи на камне
и номер высоты.
Плыву по морю синю,
синица не зажгла,
по чавкающей глине,
передний край - межа.
И в тридцать лет спокойны,
скрипит, скрипит паром,
мы прожили достойно,
с достоинством умрём.
Над бездною страницы
(Продолжение следует)