Mein Herz
О эта шкура которую я ни за что не сниму потому что она защищает от боли
Облако в лодке плывет по реке рассыпаясь на ладанки белых кувшинок
Юркие тени скользят на коньках исчезая под солнцем а солнце а сердце Валгаллы
Медною рыбой идет по волнам в восходящее царство заката
Тянутся следом кораблики беглые птицы и крики матросов
Вместе с живою водой зачерпнувшие жидкого меда и неба
Выловишь миг на коленях напиться реки у судьбы из ладоней
Кружится ветром листок оброненный растерянной веткой на спину
Там за лопаткою краска победы и теплое сердце
Падают наземь бескровные боги и гордые люди
Первым дарована будет античная плаха по Гейне
По-над Дунаем летают осенние птицы и копья
По-за Дунай опускается долгая ночь Нибелунгов
В танго которое оперный бог никогда для тебя не напишет
Мгновенье белого на красном
Как сливы с ветки перезрелой,
Посыпались осенним градом
Облатки с перцем – отболело.
Печатных пряников – не надо.
Вы все исчезните, как листья,
Как росчерк имени воздушный.
Так осень рассылает письма,
Роняя перья из подушек.
Печально время перемирий.
На солнце бабочка прекрасна.
Закат. Валгалла. Вальс валькирий.
И легкость красного на красном.
Ни пера
Оставлен день в закланье всем ветрам,
Сорвало прирученные ненастья.
Вот дерево согнулось пополам,
Холодным летом раненное насмерть.
Бежать, бежать, из города бежать,
Туда – по строчкам вымокшей аллеи,
Не спотыкаясь на анжамбемане
(В июне парки грозами болеют,
А что до смерти – эта не обманет).
Бежать не глядя, щеп не собирать,
Забросить все к чертям на рейс норд-оста –
Пусть сами разбираются. А просто
Пить в кабаках, прощать и ревновать
До смерти, до утра, до поцелуя,
Менять строку на первую любую
И каждую на стойке забывать.
Гори в котле вечерней кочегарки,
Звезда без сна, названья и числа, –
Зачем-то ты сияла и лгала,
Но так лгала, что небу было жарко,
Как будто мимо смерти пронесла.
А что до лета – дело проживное.
Не спать с тобой и падать за тобою –
Позволь, когда скукожатся дела.
Поэты, как по жизни – ни пера,
Желайте им того, что бескапризней:
И пуха легкого, и белого пера
Ко всякому несчастью в личной жизни.
Кража
Три дня висела за окном
Одна сиреневая птица,
И поднимали люди лица,
И волновались перед сном.
Она висела над ларьком,
Над растревоженным кварталом,
Еще полнеба закрывала,
А может, даже целиком.
На утро выглянули снова –
Такая в небе пустота…
И вроде птица – не корова,
А вот ведь жалко до черта.
За жисть
Душа моя, ну что тебе сказать,
Чего бы ты сама не понимала?
Темна вода и пусто у причала.
Пора, пора отсюда уплывать.
Куда-нибудь. Не спрашивай куда.
Такое дело, глупая примета –
Где до ожогов жарким было лето,
Там до кости протянут холода.
Ну, покури, ну, потрепись за жисть,
Потри ладони. Вечер. Холодает.
С какой тоской собака чья-то лает…
Не по тебе, смотри не обернись.
Бросай окурком лишнее «прощай»,
Поматерись на гнусную погоду.
И, опуская весла в злую воду,
Плыви по ней и губы не кусай.
Вальс повелительного наклонения
Пусть птицы Дафны за стеклом считают пленных,
Дрожит свеча, ползут вьюны по бледным стенам,
Но легконогий совиньон бежит по венам.
Не разливайте тишину. Маэстро, в Вену!
Играйте вальс, срывайте пульс горячим бредом.
Не поминайте на балу и за обедом.
Что за окном? Какой пустяк из черных перьев!
Давайте вальс – и наплевать на суеверья!
Танец
Так ты держишь меня на весу,
Даже страху вздохнуть не давая.
И пускай ты канатный плясун –
Только небо над нами взлетает,
Только ухает пропасть внизу.
Сколько танец ступни обжигает,
Нас не может разъять неизбежность.
Мы танцуем над ждущею бездной.
Ты оступишься – я не узнаю
И с разбитым аккордом исчезну.