«Литературный Кыргызстан»
№2, 2016 г.
ЕЩЕ ОДНА ЖИЗНЬ ВЕЛИКОГО ЭПОСА
Дорогие читатели, перед вами первый русский перевод фрагмента эпоса Манас из многотомного наследия крупнейшего представителя «кыргызского зарубежья» – манасчи-письменника Жусупа Мамая, созданный известной нашей поэтессой и переводчицей Светланой Сусловой.
Этот литературный факт заслуживает особого разговора – как о конкретном переводческом опыте, так и о том, что же происходит сегодня в кыргызской литературной культуре. И предмет разговора данным предисловием никоим образом не исчерпывается: это нелегкая тема, и развивать ее в дальнейшем необходимо, причем, последовательно, в не самых, порой, благостных дискуссиях, не отворачиваясь от острых и тревожных проблем, экстраполируя их на всё, что мы имеем.
В каком состоянии находится сегодня наш эпос в его материнской среде (ибо это земля, родившая героя Манаса) и, одновременно, в среде сыновней (сегодняшнее поколение – его потомки в нравственном смысле)?
Этот внешне простой вопрос полон скрытого значения.
Первое: никогда еще имя национального героя и реалии его бытия не были окружены таким почетом и вниманием. Но если приглядеться, это почтение – лишь фиксация обстановки, когда из эпоса можно выкачать как можно больше социокультурного капитала, энергии бренда, использовать эту энергию, когда за всем этим можно спрятать трещины в стене национальной самоидентификации.
Второе: начав ощутимый подъем в пору своего 1000-летия, переводясь на другие языки, оживая в старых (русских и немецких) и новых (турецком, английском, финском) переводах, спустя четверть века на наших глазах «Манас» сегодня эту культурообразующую энергию утрачивает.
Третье – спросим:
- существует ли полная версия вариантов эпоса на кыргызском языке? – нет;
- есть ли относительно полный перевод эпоса на русский язык? – нет;
- произошло ли что-то новое в выходе эпоса к международной аудитории – нет, а если и произошло, то только в худшую сторону (чего только стоят назойливо внедряемые в читательское восприятие и, увы, неудобоваримые переводы одного из наших замечательных прозаиков!);
- есть ли корпус текстов академического многотомного издания устно-поэтического варианта эпоса? – нет, и не предвидится.
Выводы несколько тревожные…
Закономерно (природа не терпит пустот), что истинные патриоты отечественной культуры заявили о намерении перевести на русский язык и опубликовать весь гигантской массив письменного варианта «Манаса». К переводу привлекается авторитетный специалист. И рождается еще один дискуссионный вопрос: а что же это такое – синьцзяньский «Манас» и его «сказитель»?
Место сказания синцзяньского манасчи Жусупа Мамая в современной манасологии – особенное.
Он единственный манасчи, о котором одновременно можно говорить и как о собственно сказителе, и как об авторе в литературном смысле: он сочетал в себе изустное и письменное начала. Единство этих начал в одном человеке – преодоление неизбежной цивилизационной стены, по разные стороны которой – документ, создаваемый изначально в письменной форме, и рождающаяся на глазах песнь древнего рапсода.
Добавим, что Жусуп Мамай был в своем народе стихийным манасоведом – глубина постижения им историко-художественного контекста – «семь поколений героя» – не имеет аналогов. Он родился вдали от материнской культуры «большой Киргизии», его самого и его соплеменников миновала история созревания современной культуры кыргызского государства, где сегодня (будем откровенны) такой текст национального масштаба воспринимается внешне уважительно, но и с некоторой настороженностью, в лучшем случае – снисходительно..
На эти вопросы предстоит ответить будущим исследователям, тем более, что аналитико-синтетический уровень настоящих в последние годы ощутимо снизился.
Я же ощущаю твердую уверенность: поэтический опыт и чутье, созидательное дарование заслуженного деятеля культуры Кыргызстана Светланы Сусловой, ее этнокультуроведческий такт, ее внимание к поэтике кыргызского эпического стиха, ее любовь к истории кыргызской земли – все это послужит творческой удаче.
Эпос «Манас», вышедший из-под крыла просветителя Жусупа Мамая, зазвучит на русском языке так, словно он родился из уст коллективного автора своего эпоса – кыргызского народа.
Это будет еще одна жизнь великого эпоса, а их у него много!
Вячеслав Шаповалов,
народный поэт КР,
доктор филологических наук,
лауреат Государственной премии КР
ЭПОС «МАНАС»
Вариант сказителя Жусупа Мамая
Отрывок из главы «Рождение Манаса»
…………………………….
…Бай Жакып – Орозду сынок –
Выжил, бог ему в том помог.
Балыкарт он оставить смог:
Не боялся Жакып дорог.
Перевал миновав, Барскон,
Задержался в Кунёсе он,
Здесь остался, так был пленён
Щедрой зеленью тех сторон.
Скотоводство он знал, любил,
Отдавал ему много сил,
Даже травы он сам косил,
Только их у земли просил.
У калмыков шутил народ:
«Там бесплодный Жакып живёт», –
Мол, не сеет ни хлеб, ни рожь –
Только травы, – такой он, что ж…
Но не знали они, шутя,
Что Жакып много лет дитя
Ждал до слёз, но, жену щадя,
Он об этом молчал, хотя
Сам старейшин пытал о том,
Как богатый, но грустный дом,
Где с женою живут вдвоём,
Осчастливить суметь сынком.
Самый мудрый сказал ему:
«Счастье селится в том дому,
Где играют с ним, – потому,
Что дитя оно по уму;
Есть обряды – они смешны,
С ними много всегда возни,
Но пришли-то из старины;
Так советуют вещуны:
Взять корову, причём она
Только яловой быть должна,
На неё, как на скакуна,
Понавешать даров сполна,
В дом ввести, привязать, пусть ждёт;
Добрый знак – если даст помёт.
А ещё говорит народ,
Если хочешь зачать приплод,
Чаще гневайся на жену,
Дергай ревности в ней струну,
Оставляй тосковать одну, –
Страсть расти в ней… Идя ко сну
Косы чешет пусть на луну:
Счастье ловится на блесну…»
Бай Жакып всё мотал на ус.
Когда многих советов груз
Стал привычней семейных уз
Он решился – и впал в искус:
Яловую корову он,
Нагрузив, словно это слон,
Притащил из подворья в дом,
Привязал и оставил в нём.
Сам уехал с женою в лес,
Что в Кунёсе шумел окрест,
И остался в одном из мест,
Пока жить там не надоест.
Для жены Чыйырды нелеп
Был их выезд, – с собою хлеб,
Взял он только, к нему айран, –
Словно был не в себе иль пьян.
Не ругаясь из-за еды,
Лишь поплакала Чыйырды,
Напилась из ручья воды
Да заснула: ведь нет беды.
Шёл Жакып на такой обман,
Чтоб не знала жена про план:
Птицу счастья спугнуть легко,
Даже если шепнёшь в ушко…
Чыйырды среди ночи вдруг
Муж приснился: над ней как лук,
Изогнувшись, парил он, вдруг
Слился вместе сердец их стук.
На рассвете к ручью жена
Потихоньку ушла одна,
Удивляясь проделкам сна,
Искупалась в ручье она,
Всё ждала, что Жакып придёт:
Так светло розовел восход,
Что луны потускневший плод
Таял, словно в пиалке мёд.
Распустив свой шатёр волос,
Сев на камень, что в землю врос,
Вновь она задала вопрос:
Так за что же её обнёс
Материнством великий бог?
Что ей сделать, чтоб он помог?..
Вновь навеял сон ветерок,
Показалось? – Жакып не смог:
Удержаться: унёс в постель.
Застонала над ними ель,
На бессмертник присевший шмель
Басом выдал, взлетая, трель…
……………………..
…Вскоре, месяца три спустя,
Чыйырды понесла дитя.
Наизнанку, за дом уйдя,
Выворачивалась, кряхтя:
Спозаранку тошнило так,
Словно выпила натощак
Изумрудный от трав арак
Иль жевала всю ночь табак.
Приставал к ней Жакып: «Жена,
Что с тобою? – ты так бледна,
Похудела… Ты не больна?
Больше мяса ты есть должна».
Чыйырды отвечала: «Нет,
Не хочу я, увы, в обед
Ни ягнёнка и ни коня,
И с бычком ни к чему возня –
Это мясо не для меня.
Не расспрашивай, лишь дразня…»
Засмеялся Жакып: «Жена,
Ты здоровая мне нужна.
Если надо – с речного дна
Всё достану тебе сполна.
Девяносто верблюдов враз
Оседлаю, коней в запас
Я возьму, чтоб сыскать тотчас,
Что души моей ждёт алмаз!»
Чыйырды же в ответ: «Беда! –
Не помогут твои стада
И верблюдов всех череда…
Я отвечу не без стыда,
Усмехаться не вздумай в ус:
У меня изменился вкус,
А круженье мне чуждых чувств
Ночью сводит с ума, – боюсь:
Словно сказочный Сумурук,
Повторяя щемящий звук,
Как бессменный сердечный стук,
Вовлекает в незримый круг;
В нём, я чувствую, цель близка.
Выедает глаза тоска,
Как мошка, звенит у виска,
Превращая часы в века…
Что хочу я, не сыщешь вдруг,
Хоть обыскивай всё вокруг –
И леса, и поля, и луг…
Сердце тигра хочу, мой друг,
Сердце тигра!.. Ещё у льва
Съесть язык бы его могла –
Жар желанья теснит, как мгла…
Вот… такие у нас дела.
Ты прости, полежу пойду…»
Снова вырвало Чыйырду,
Застеснялась, что на виду
Рассекретила дурноту.
А Жакып загрустил – увы,
В ту эпоху лишь трёп молвы
От охотничьей шёл братвы:
Что, в трофеях, мол, тигры, львы;
Размышлял он: «В Буурултокой
Появлялся ведь зверь такой,
Говорили, смущал покой
Местных жителей год-другой;
А ещё, я слыхал, Чаган
Весть встревожила: мол, в капкан
Лев, не помню, иль кабылан
Вдруг однажды попал, не ждан.
Мне б охотника разыскать,
И коня, да и денег дать,
Да побольше, что их считать? –
Лишь бы тигра он смог поймать…
Сам погибну я от стыда,
Чыйырды коль, моя звезда
Вдруг погибнет, и с ней – мечта:
Не родится ведь сын тогда.
Что я буду, увы, за муж,
Проворонивший жизнь двух душ?!.
Только лев, да и тигр к тому ж
Нереальней алп каракуш …
Адылбек, мой советник-друг,
Может быть, разорвёт сей круг?..»
Он под вечер покинул двор
И взобрался на косогор:
Полюбили с недавних пор
С Адылбеком на разговор
Подниматься они вдвоём –
Сверху виден был каждый дом,
Каждый двор, суета сует,
Затеплившихся окон свет…
Жёнам бай не открыл секрет –
Где убежище для бесед.
Постояли, вглядевшись вниз.
Огоньки тут и там зажглись.
Лунный диск над землей повис…
Про жену и её каприз
Рассказал бай Жакып, грустя.
«Не она, а внутри дитя
Жаждет этой еды, хотя
Это нравы царя, вождя, –
Адылбек объяснил ему
И добавил, – а потому
Надо сделать всё по уму.
На себя, что смогу, возьму.
Если ищешь ты тигра, льва,
Их в долине найдешь едва.
Нам поможет искать молва:
«Длинноухая голова»,
Что в любом поселенье есть,
Помогать нам почтёт за честь:
Богатеи и беднота
Ждут: зажжётся в роду звезда!
Я надеюсь, что алп Балта,
Что отшельничает всегда –
Младший брат твой, – он по-людски
Нам поможет, но не с руки
Обращаться в тисках тоски
К тем, кто младше, – мол, помоги!
Я помчусь к нему сам, а ты
Обеспечишь приём Балты.
Я надеюсь, у Чыйырды
Хватит сил подождать еды».
Ни минуты не медля он,
В лес отправился… Бедный конь
Мчал в поту, тяжело дыша;
Адылбек же скакал, дрожа:
Вдруг от тряски такой душа
Взмоет в небо быстрей стрижа.
Слава господу, обошлось!
К великану незваный гость
Постучался… Был Акбалта –
Воплощённая доброта.
Адылбек рассказал: сюда
Привела его не беда,
Но предвестие: мол, сестра,
Если будет судьба щедра –
Сердце льва или тигра съест, –
То героя родимых мест
Сможет вскоре родить, – с небес
О герое пришла, мол, весть.
Щедр Балта был: за суюнчу
Дал в подарок как богачу
Иноходца, к нему – седло,
Лишь бы с родами повезло!
Адылбек поспешил в село:
Драгоценное время шло.
Собираясь, Балта ворчал:
«Груз Жакыпу не по плечам,
Ножны надобны для меча,
Раз героя уж ты зачал…»
Обратился к жене: «Катын!
Я сегодня пойду один,
Много дел!» – узелок сложил
И за пазуху положил.
Шёл он по лесу как гора,
В третьи сутки пришёл с утра.
Брат встречал его у двора,
Домочадцы и детвора
Тоже высыпали: в глазах
Он надежду читал и страх.
Сам Жакып, Кыпчакбай-сосед,
Адылбек, Чыйырды чуть свет
Ждали гостя… Уже обед,
Как основа для всех бесед,
Ароматом наполнил дом…
Вскоре сели за дасторхон .
Алп Балта дал совет такой:
«Собираться не след гурьбой.
Адылбек стал нам словно свой,
И соседа считай роднёй.
Но других не зови сельчан
И на всех не дели печаль:
Рыщут всюду монахи – чай,
На плечах не гнилой кочан.
Тайна наша – не для зевак.
С ловлей хищников сделай так:
Собери весь скот на сыртах –
На увал отправь табуны,
Вниз овец и коров, – они
Чтобы не были всем видны,
Чтоб никто не узнал цены
Нажитому, чтоб мог ты, брат,
Всё, что нужно, без шума брать.
И верблюдов бы в лес, за гать,
Надо тоже бы отогнать.
Денег целый мешок готовь.
Ведь чужая не станет кровь
За ничто рисковать, поверь:
Тигр – очень опасный зверь.
Ты охотникам так скажи,
Не жалея, от всей души,
Что огромные барыши
Тот получит, кто поспешит:
Мол, верблюда возьмёт с седлом,
И коня, а уже потом,
Если тигра ли, льва убьёт,
Забирает и весь доход.
Арифметика здесь проста:
От отары – не меньше ста,
Сорок лучших кобыл – мечта
Для развода пород скота;
Для запасов мясных зимой
Дай десяток коров в забой.
Вспыхнет жадность – так успокой:
Если сын не родится твой,
Для чего тебе деньги, скот?
Пустишь по ветру всё в расход!»
Брат не спорил, сказал: «Готов
Всё отдать я – овец, коров;
От верблюдов до табунов –
Всё! Не тратя ни чувств, ни слов…»
Адылбек и Балта смогли
Всем охотникам их земли
Донести эту весть – о том,
Как богатством украсить дом.
Это был очень мудрый ход:
Вмиг нашлось человек пятьсот.
На охоту спеша, народ
Просто думал: богач, мол, мот,
Не доискиваясь причин:
Игры разные у мужчин.
Загоняли коней, спеша –
О чужом не болит душа;
Лес обыскивали, кружа,
Сухостоем лесным шурша,
Всполошили весь тёмный лес:
Барабан, издавая треск,
Спорил с залпами ружей… Влез
В души алчности шумный бес.
Лай собак выгонял зверьё:
Даже ящериц дурачьё
Выгоняло из-под корней;
Горностаев и секачей,
Быстроногих косуль, лосей, –
Столько живности было всей,
Столько прыскало прочь, хрустя,
Словно лес разбегался, мстя.
Вышел волк и застыл на миг,
Глянул мудро он, как старик,
Что задумался вдруг в пути,
Словно звал он: «сюда иди!»
На широкой его груди
Кровь алела в седой шерсти;
Не шатаясь, с презреньем он
Без оглядки ушёл, вдогон
Пробежал, словно тень, шакал,
И неспешно, как аксакал,
Кривошеий верблюд вразвал
Меж деревьями прошагал;
Одичавших коров и коз
Было много, в стадах и врозь,
С ними дикий онагр-гость
В глушь ломился, куда пришлось…
Дым струился среди дерев:
Так охотники, озверев,
Без разбора стреляли дичь,
Лишь бы цели своей достичь.
Подустала к ночи братва.
Стала алой от жертв трава.
Счесть сумели волков едва,
Тигров, львов было лишь по два.
В поле вынесли всех зверей,
Каждый спорил – где чей трофей,
И решили толпою всей
Все призы поделить скорей.
Бай Жакып указал места,
Где оставил их часть скота,
Денег дал, чтоб была сыта
Вся уставшая беднота;
Сам задумался: «Тигр, лев…
Разживусь ли, две туши съев?
Или, шкуры их пожалев,
Запятнаю свой двор как хлев?
Пусть охотники заберут
Их себе…» Он за пять минут
Сердце тигра достал; у льва
Челюсть смог разрубить едва,
Чтобы, вытянув, взять язык…
Хорошо – подоспел старик,
С Адылбеком пришёл Балта.
Вмиг закончилась суета.
Поспешили, ведь Чыйырды
Всю сводило от ломоты:
От мучительной тошноты
Были даже глаза желты;
Бьётся в муках таких сазан
Весь нанизанный на кукан…
В дом примчались, и великан
Попросил поскорей казан,
Родниковой налил воды
И, толкаясь от суеты,
Чтоб сготовить скорей еды
Для безжизненной Чыйырды,
Вместе стали варить свежак.
В этом каждый кыргыз – мастак:
С тестом может попасть впросак,
А вот с мясом-то – в руки флаг!
Ждали: как же она поест?
Чыйырды за один присест
Съела всё, и румянец щёк
И без слов им понять помог,
Что во чреве её сынок
Голод свой успокоить смог.
Над ожившею Чыйырдой,
Называя её сестрой,
Вдруг навис великан горой;
Из-за пазухи узел свой
Он достал и вручил, сказав:
«Оцени терпеливый нрав:
Жил ещё Орозду-отец,
Когда я – ну совсем юнец, –
Тайну спрятал твою в ларец,
Чтоб сейчас открыть, наконец!
Был силён наш отец, наш хан:
С ним в борьбу ни один балбан
Не вступал: у семи селян
Перетягивал он аркан!
И какие-то люди вдруг –
В их глазах горел Сумурук, –
Постучались в Сарай… На стук
Вышел кто-то из верных слуг;
Любопытство своё тая,
Смог услышать, однако, я:
Гости прибыли наобум,
Говорили: – урум, Урум …
Падишах, мол, чей тонок ум,
Весть доверил лишь этим двум.
Вышел тут из покоев хан,
Стал беседовать с ними сам.
Я же думал: какой удар?
Чьё потомство – небесный дар?..
«Спрячьте!» – так говорил гонец.
Что-то принял от них отец.
Любопытный я был юнец:
Всё вынюхивал… Наконец,
Вижу: что-то зашила мать
В мягкий пояс, что не снимать
Умудрялась, идя в кровать.
Перед смертью лишь мне сказать
Мать решилась, чтоб передать
Смог я весть тем, кто связан с ней,
В нужный час через много дней.
И когда от Жакыпа вдруг
С просьбой странной приехал друг,
Подсказал мой сердечный стук:
Время тайн приоткрыть сундук!
Чыйырды, мол, болеет так –
Просто к смерти ведёт талгак !
Всё я понял в момент, – слабак
Не сумеет из чрева весть
В мир послать, что он хочет съесть.
То вершатся небес дела:
Беркут стал расправлять крыла,
Ты, сестренка, принесть смогла
В мир надежду… Те два посла
Предрекли: так придёт Манас!»
Даже слёзы текли из глаз
У счастливейшей Чыйырды,
Ведь сбывались её мечты.
Попрощались они с Балты.
Он помог избежать беды
И теперь шёл к себе домой
С переполненной головой.
Книгу Судеб он дома взял,
Предсказанье перечитал.
«С давней вестью от урумчан
Всё сошлось… Это значит – к нам
В самом деле Манас придёт,
Ждать осталось неполный год! –
Размышлял он, – Жакып наш прост,
Не хватает он с неба звёзд,
Мне бы надо решить вопрос:
Рядом быть, чтобы не пришлось
После локти кусать, – батыр
Очень трудно приходит в мир…»
Он решился на переезд.
«Рядом с братом немало мест,
Чтоб хозяйствовать дальше… Лес?
Но важнее-то весть небес!»
Дни, недели… Времён помол,
На на миг не прервавшись, шёл;
Пятый месяц во чреве рос
Сын, наследник, посланец звёзд;
Мучил он Чыйырды до слёз –
Заболела уже всерьёз:
С места встать не могла она,
Ноги вдруг отнялись, спина
Ныла, словно в тисках огня,
Рос живот, всё внутри тесня.
Лишь молоденького коня
Резал муж, чтобы есть два дня,
А кобылу – на третий день;
Ела мало жена, как тень
Становясь с каждым днем, увы…
Дом остался без головы!
Верный друг Адылбек, как мог,
Помогал им весь этот срок.
Сам Жакып, не жалея ног,
Вёл хозяйство, жену берёг.
Как-то просит она: «Супруг,
А не мог бы созвать ты круг
Наших мудрых старейшин? – вдруг
Я не вынесу этих мук?»
Кто откажет мольбе такой?
Аксакалы пришли толпой,
Завздыхали все: и слепой
Мог заметить, какой больной
Вид и голос у Чыйырды,
Как глаза горячи, желты.
Полулёжа, она ждала,
Пока старцев вокруг стола
Муж рассадит, и пиала
Чтобы с чаем у всех была,
А потом лишь, глотнув воды,
Начала: «Не хочу беды,
Но к ногам будто смерть пуды
Привязала… Пора бразды
Женских дел передать тому,
Кто управится здесь, в дому:
Выбрать женщину по уму
Мужу надо бы моему,
Пусть при мне приведёт домой.
Я в могиле одной ногой.
Помогите, прошу, – самой
Мне не справить нике и той.
Брат мой названный – Акбалта,
Что когда-то меня сюда
Сам привёз и с Жакыпом свёл,
Намекнул мне недавно – мол,
Есть кого привести за стол,
Чтобы дом как и прежде цвёл:
Здесь живёт она много лет:
Дочь Башбая – Бакдёолет,
Род зовётся её «калча».
Так случилось – она ничья.
Научила рабу камча
Быть выносливой как арча.
Раз уж вы собрались на круг,
Жертву пусть принесёт супруг:
За бараном вы, съёв курдюк,
Дать бата из мудрейших рук
Потрудитесь, чтоб ко двору
Как подходит узор к ковру,
Этой женщины стать и нрав
Подошли бы, в конфуз не впав.
Понимаю, что не к добру
Мелочиться так на одру,
Но ведь вдруг у котлов умру –
Залатает в быту дыру,
Став хозяйкой, Бакдёолет:
У неё недостатков нет;
Провожая же на тот свет,
Сложит добрый кошок мне вслед…
Знаю, каждый из вас в душе
Возразить мне готов уже:
Что жены у Жакыпа – две.
Всё скажу я вам о вдове:
Выбрал в жены Жакып Магдым
Оттого лишь, что стыд как дым
Взгляд затмил ему, боль беды
И порыв замести следы
Выбор сделали спешный тот;
Только свадьба прошла – и вот
Дел нашёл он невпроворот:
Гнать табун, проводить окот,
Выпасать на джайлоо скот…
Напридумал себе забот
Для того чтоб в селе одна
Беззаботно жила жена.
Пока я не вернулась в дом,
Муж мой, только виной ведом,
Жил без ласки и без еды…»
Нет, не ждали от Чыйырды
Столь правдивых и мудрых слов:
Словно сдёрнула вдруг покров
С чувств, с болезненных их узлов…
Был заплакать Жакып готов,
Соглашаясь во всём с женой,
С ней мечтая лишь быть – с живой.
Аксакалов же круг решил:
Дальновиден такой посыл:
Ей набраться ведь надо сил,
Чтоб всевышний не погасил
Искру жизни, что в ней зажёг,
И самой бы продлил ей срок.
Значит, прежний учтя урок,
Надо нынче же на порог
Привести им Бакдёолет,
Раз других предложений нет.
И Жакып согласился: что ж,
Где хозяйку ещё найдешь?
Подзадорив себя слегка,
Выбрал жирного лошака ,
Быстро праздник провёл, пока
Чыйырды дорогой рука
Направленье могла бы дать:
Что, и как, и кому подать.
У девчонки, что ввёл он в дом,
Опыт мал был, зато при том
В дом порядок внесла и лад,
И за старшей женой пригляд,
А старанье и милый взгляд
Очень нравились всем подряд.
Месяц скоро настал, когда
К Чыйырды пришла череда
Схваток-вестников: высота
Новой боли была взята.
За два дня она, не присев,
Совершила обряды все,
Чтоб младенец, что был уж близ,
Знал, рождаясь, что он – кыргыз.
И Жакып не отстал: в миру
По всем правилам кёкберу
Он провёл и раздал в селе
Деньги, мясо, муку… В котле
Чтоб у всех на его земле
Брашно множилось на столе,
Чтоб хвалили жену дома –
Помощь к месту была весьма.
И, действительно, – пятьдесят
Крепких женщин да их ребят,
И мужей, – в общем, стар и млад
К ним отправились на подхват.
По кобыле Жакып варил
В день для них, не жалея сил;
Каждый лепту свою вносил:
Кто для варки дрова носил,
Кто-то воду таскал с ключа,
Кто кухарил, а кто с плеча
Со сноровкою палача
На подворье у богача
Резал скот… И любой сосед
С умным видом давал совет:
Как выманивать плод на свет,
Как весь дом оградить от бед…
Кипу хлопка Жакып на шест
Прикрепил, и с шестом залез
На тюндюк чей-то ловкий сын,
Вниз свободный конец спустил
И держал из последних сил,
Пока кто-то не заместил.
Так, меняясь, держали шест
С чистым хлопком часов по шесть,
Приговаривая, что есть
Что-то в этом, а что? – бог весть.
Есть у женщин одна черта:
Вводит женщин в азарт тщета,
Коль не спорится ни черта –
В бой бросаются без щита.
Вот уже и Жакып поник,
Ну, а женщины хором в крик:
«Вот сейчас, вот уже идёт!»…
Заполошный такой народ.
В шестьдесят голосов их хор
(Прибывало сельчан во двор),
Закричали во весь опор:
«Вот он, вот он – идёт!» – задор
Шумных женщин для Чыйырды
Сил напрячься ей дал… Жгуты
Из пелёнок пустили в ход,
Чтоб тащить из утробы плод.
И бешик принесли – оплот,
Что родится дитя вот-вот.
То один, то другой на тёр
Проходили, загнув ковёр, –
Пастухи, коневоды – с гор
Люд спускался, услышав ор.
«Кто родился?», «В бешике?», «Спит?»…
Отвечать всем устал Жакып,
Что ребячьего плача он
Сам не слышал… Со всех сторон
Шли сельчане… Вот так в сезон
Журавлей собирает гон.
Из утробы со всхлипом вдруг
Показался какой-то тюк;
Потянули его гурьбой,
И поднялся истошный вой:
«Что такое?! Кошма?.. Коса!»
«Правда! – лопни мои глаза!..»
«Дай потрогать!», «Не трожь! Нельзя!..»
«Что за новые чудеса?!»
«Синий кокон…», «И он не пуст!»,
«Он на косу похож…», «Боюсь!»,
«Знак каких-то небесных уз?»,
Чыйырды же лишилась чувств.
Прибежал и Жакып на крик.
В это время как раз старик
Адылбек заглянул на миг:
Верить он лишь себе привык.
«Адылбек, может, врут глаза?
Посмотри – родилась коса!..», –
Так Жакып старику сказал,
В дом завёл, припустившись сам
За монахом скорей в село:
Всё, мол, как-то не так пошло,
Ждал я сына – не повезло,
Небо сделало всё назло;
Все смеялись: «бездетный!» – бог
Посмеяться, увы, помог.
«Почему он ко мне жесток? –
Говорить он едва уж мог, –
Хоть калмыкский мулла ты, но
С богом водишься так давно,
Знаешь много чудес земли,
Поскорее, монах, пошли!..»
Косу только увидел тот,
Вмиг прошиб его сильный пот,
Удивиться успел народ
Как он выбежал из ворот:
«Вон, монах убегает – глянь,
Позавидовала бы лань!»
А Жакып, как в иные дни,
К изголовью припал жены,
Молча замер, бледней стены,
Виноват во всём без вины…
Пока бога Жакып ругал
И монаха в селе искал,
Мудрый друг его, аксакал,
Поскорей Акбалту позвал.
Великан прибежал бегом,
С предсказаньем он был знаком:
Не коса, не кулек, не ком –
То в рубашку небесный дом
Завернул малыша, чтоб он
Был отличным от всех рождён.
Хоть и очень Балта спешил,
Он за пазуху положил
Приготовленный узелок
С чудной парой златых серёг.
А едва вступил на порог,
Разразился тирадой: «Бог
Не велел всей толпой стоять
Над гнездом, где рожает мать.
Если прутья переломать –
Всей чинаре не устоять.
Вы шумите, галдите здесь,
Заглушаете неба весть,
Все на улицу быстро! – честь
Поимейте: в постель не лезть!»
А Жакыпу сказал: «Скорей!
Ведь монах приведёт друзей –
Тех калмыков, чей хан-злодей
Не считает нас за людей!
Домик с крышкой ребёнку дал
Тот, кто в помощь его послал
Нам, кыргызам… Беги во двор,
Там я видел с недавних пор
Ощенился тайган… Как вор,
Чтоб не понял он свой разор,
Двух щенков забери, бегом
Принеси под халатом в дом!»
И Жакып, одурев от слёз,
Вмиг послушался и принёс
Двух щенков; а Балта разрез
Сделало в «синей косе», залез –
Там посланец лежал небес:
Крупный мальчик… Немалый вес
Ощутила Балты рука:
Он пытался встряхнуть слегка
Драгоценного малыша,
Чтоб проснулась его душа,
Тот немедленно задышал
И ладони свои разжал:
Кровь – в одной, а в другой был жир!
«Всё в порядке: пришёл батыр!»
Тут же в «косу» взамен плода
Двух щенков положил Балта.
Вмиг позвали Бакдёолет,
Чтоб мальца унести от бед.
Из простынки свернув пакет,
Завернули в него – не след,
Чтоб заметили вдруг дитя
Эти толпы зевак… Хотя
Можно было бы дать шутя
Ему даже и девять лет!
Попыталась Бакдёолет
Малыша приподнять, в ответ
Вдруг померк для неё весь свет:
Так ошпарила боль в спине,
Что-то хрустнуло в глубине…
Не под силу второй жене
Малыша унести – во сне
Он разлёгся, как на лугу,
И кого-то всё звал: «Агу…»
Боль согнула её в дугу,
Слёзы брызнули: «Не могу!»
Взгляд зажёгся у Чыйырды:
«Эй, бесстыжая, что ли, ты?!
Как твоя поднялась рука?!
Отдавай моего сынка!»
Что же делать?!.. Скорей в кровать
Уложили дитя и мать,
Так укутали – не видать
Кто лежит, и велели спать.
Тут с подмогой пришёл монах:
Любопытство сильней, чем страх.
На глазах у него «косу»
Разломали, и, на весу
Двух щеночков держа, Балта
Закричал: «Все сюда, сюда!
Что такое?! – беда! Беда!»
Заварилась тут суета.
Увернулся один щенок,
Спрыгнул на пол и за сапог
Стал монаха хватать, рыча,
Тот, испуганный, сгоряча
Отбиваясь, убил щенка …
Тут народ зароптал слегка,
Проклиная его в душе,
Ну, а кто-то и вслух уже;
А монах-то, сомлев, упал.
Всех из дома Жакып прогнал,
Повторяя: «Калмык умрёт –
Мой за это ответит род!»
Разошлось по домам село.
Кто-то с грустью: «Не повезло!»,
Кто-то с радостью тайной:
Зло – это зависти ремесло;
Кто-то лишь посмеялся вслух,
Запуская нелепый слух:
«У Жакыпа жена-то пса
Родила… В животе коса
Разрослась, задушить грозя…»
Кто-то выдумал порося,
Кто – оленя, а кто – гуся...
Больше всех пострадал монах,
Испытавший безумный страх:
Чтобы в чувство вернуть его,
На тонзуру , как томого ,
Натянули кусок кошмы,
Ну, а чтоб не боялся тьмы,
Подожгли – ведь огонь умы
Очищает, как снег – холмы…
В самом деле – монах вскочил,
От огня поднабравшись сил,
И, ворота найдя с трудом,
В страшной спешке покинул дом,
По дороге ворча притом:
«Чёрт побрал бы их с этим псом!»
Забывая, что принесён
В жертву страхам его щенок,
Причитал он: «Ну, как я мог
Выбрать в тысяче всех дорог
Богомерзкий сей уголок?!
Нет! Немедленно еду прочь!»
Вмиг собрался, уехал в ночь,
Лишь бы выбраться из села…
Что ж, дорога ему была
Чистой скатертью со стола:
Так желали ему без зла
Все, к кому эта весть дошла.
Лишь убрался монах, народ
Вновь к Жакыпу вернулся – тот,
Кто от века зовётся «род», –
Суть всей нации, а не сброд,
Именуемый как «толпа»…
Умный понял: спасла судьба,
Подменив для тупого лба,
Их батыра, что бог, любя,
Дал кыргызам, о них скорбя.
Что ж, от умных Жакып не скрыл
Эту новость, что одарил
Их Всевышний защитой крыл…
В честь ребёнка он стол накрыл,
И начался великий той:
Ведь к кыргызам пришёл герой!
По обычаям старины
Дали мальчику май – сыны
Сразу сытыми быть должны:
Ведь в достатке лишь мы сильны.
В этом женщины знали прок:
С маслом ринулись на порог;
Чыйырды и сама-то впрок
Запаслась, ожидая срок.
Все старухи большой гурьбой
В дом рванули, как будто в бой,
Столько шума создав, «Ой, бой!» –
Издавая наперебой.
Испугался малыш еды:
Масло в рот ему Чыйырды
Положила: «Соси, сынок!»
Он поморщился лишь – поток
Ливней хлынул с небес… Едок,
Проглотив поскорей глоток,
Закричал во всю мощь – и град
Стал исхлёстывать всё подряд.
В чаще леса, как говорят,
Не осталось козлят, телят –
В страхе все разбежались вмиг;
У озёр изменился лик –
Волны выплеснули всех рыб;
С гор катились громады глыб…
А когда он ногою сшиб
Ложку новую с маслом – скрип
Вдруг раздался из недр земли,
Горы волнами вдаль пошли;
Птицы, в небо взлетев, галдёж
Учинили, попав под дождь;
Старики да и молодёжь,
Слыша крик, не сдержали дрожь,
Две старушки изнемогли:
Пали оземь и погребли
Под собою мальца, что мать
На жентек разрешила взять…
От младенца отстали – спать
Захотел богатырь опять.
Праздник длился весь день. Сыта
Вся округа была, когда,
Старцы сделали всем бата,
И толпа разошлась… Балта
Попросил: «Принеси сынка!»
Покачнулся Жакып слегка,
Поднимая своё дитя,
«Не дорос до него!» – шутя,
Отдал дяде ребёнка, тот,
Приоткрыв от волненья рот,
Посмотрел на ладошку: «Вот
Знак небесный: любой прочтёт
Букву «М» на ладони, враз
Догадавшись – пред ним Манас!»
И Балта порешил: «Мы знак
На другой поменяем – так
Не поймёт ни один дурак,
Что Манас он… А чтоб впросак
Попадали и поумней,
Имя выберем поскромней,
И оставим лишь в нём намёк:
Мол, судья ему – только бог,
А монахам пусть невдомёк,
Где, мол, в имени том исток…»
Было трудно изобрести
Имя мальчику, чтоб расти
Не мешало, и впереди
Беды разные разгрести;
Предлагали «Жарык» – «Свети!»,
«Ай-аалам» , просто «Ай» … «Жинди! –
Закричал Акбалта, – и «Чон »
Мы приставим к нему как фон!
Сумасбродом Великим он
Будет в зеркале всех времён!»
Согласились на этот раз
Адылбек и Жакып. Тотчас
Знак, что буквой был «М», угас,
Стал невидим, не напоказ…
………………………………
Журнал "Литературный Кыргызстан", №4 за 2016 г.
ЖЕНИТЬБА МАНАСА НА КАНЫКЕЙ
(отрывок из эпоса "Манас" сказителя Жусупа Мамая
в переводе на русский язык Светланы Сусловой)
Дома долго Манас не мог
Усидеть – вечный зов дорог
В кровь вошёл, и родной порог
Намекал: я – всего исток.
Он томился, искал дела.
Мысль одна одна его вдаль гнала.
Абдылду он к отцу послал,
Чтоб Жакыпу тот рассказал,
Что в одну из случайных встреч
Голова его сына с плеч,
Хоть незримо, слетела вмиг:
“Всё тебе объясню, связник!
По дороге в Ма;гыт родник –
Помнишь, рыскали? – горы встык,
Ни речушки, ни родника...
У Букара до озерка
Как добрались – до Алакёл –
Пробираясь сквозь чий, укол
Прямо в сердце почуял я:
Там девица, печаль тая,
Так глядела мне в душу! Боль
Этой встречи ношу с собой.
Расскажи всё отцу: пусть он
Сам узнает – каких племён,
Чья она, кто её родня
И достойна ль она меня
По рожденью и по уму?
Да, – так в жёны её возьму!”
Абдылда отвечал, хитрец:
“Знаю, знаю... Её отец –
Каракан – богатырь, купец,
Был отец у него мудрец,
Да и дочка – в округе всей
Мастерицей слывёт, за ней
Ходит слава как будто тень,
Незнакомы ей ложь и лень.
Каракан – самый старший брат.
Про него ещё говорят,
Что, мол, младший брат – Темиркан –
Был отцом этой деве дан,
Но забрал её старший брат...
Только мало ль что говорят!
Я пойду к богачу-отцу
Вижу по твоему лицу,
Что любовь пришла к молодцу,
Надо дело вести к венцу!
Коль по нраву Жакыпу весть –
То нескоро я буду здесь:
Сразу, в полдень, рвану туда,
Где сияет твоя звезда...”
Абдылда к Жакыпхану в дом
Вхож был словно родня; притом
Шёл он, вестью такой ведом,
Что от важности вырос он.
Поздоровался и воды
Выпил – чтобы без суеты
Весть озвучить; ещё смолчал
И потом уже речь начал:
“Хан-ата, олуя... Манас
Попросил потревожить Вас
И просил передать рассказ,
Чтоб отец его сердце спас.
Говорит, что у Букары
Встретил девушку... С той поры
Он не может не спать, ни есть –
Вот такая-сякая весть.
Просит он, чтоб по чести честь
Всё узнали Вы: кто, мол, есть
Мать-отец у неё, каков
Дом, доход, из каких слоёв
Дева – в свете хороших слов
Он жениться на ней готов.
Накылай из калча – жена
Никакая ему она,
Из калмыков же Карабёрк –
Как от воина – есть там толк,
Но о муже заботы в ней
Нет ни капли, ей конь родней!
Пусть узнает отец – просил
Сын, – “достанет ли в деве сил
Быть хорошей, мол, мне женой,
Если ровня она со мной...”
Говорил он ещё, чтоб Вы
Поспрашали бы у молвы,
Но не веря советам злым:
Как посватать, каков калым,
Если вдруг не хватает средств,
Не побрезгует пусть отец
Взять у сына коней, овец, –
Пусть забудет, что он – гордец:
Слишком миссия, мол, важна,
Ведь решает судьбу она:
Если, мол, по душе жена –
Век ведь будет мила, умна.
А ещё твой сын говорит:
Пусть отец красивый кийит
Сам подыщет для сватовства...
Вот такие свои слова
Попросил передать Манас.
Что ему передать от Вас?”
Покачал головой Жакып.
Видно, новый судьбы изгиб
Он не ждал уже много лет.
Тотчас кликнул Бакдёолет,
Повелел Абдылде кумыс
Принести, и слегка завис
В своих мыслях; успев сперва
По хозяйству сронить слова:
Чтобы чай с родниковых вод
Был у гостя, казы и мёд,
И арак... – в общем, весь почёт
Обеспечили гостю влёт.
Посидели. Беседа шла
Очень вяло, лишь пиала
Не ленилась у Абдылды.
Но Жакып, не вкусив еды,
Но напившись зато воды,
В руки взял, наконец бразды
Их беседы: “Сыскать следы
Этой девушки сможешь ты!
Ну, подумай сам, Абдылда!
Ты ведь с сыном ходил туда,
Значит, сможешь и мне помочь
Разузнать – чья же дева дочь;
Ты – почтителен, храбр и быстр,
И умён как лесная рысь:
Об огне узнаёшь от искр,
И не носишь в душе корысть;
Кто же, кроме тебя, ответь,
Мне поможет везде успеть?”
“Не поеду, обижу ведь”, –
Абдылда только мог краснеть
От похвал хан-ата, ведь впредь
Быть другим он не мог посметь.
Вскоре выехал он в Букар.
От Белсаза – верхом. Без пар
Редко ездили все чоро,
И тревога вползла в нутро.
Аргамак его – Картк;р;; –
Шёл легко, не смущался он,
Что кийики со всех сторон
Так и брызжут, пятная склон.
Всадник глазом на них косил
И терзался что было сил,
Даже бил иногда коня,
Лишь прибавив в ходу огня.
Мимо сёл он спешил, и в них
Не заглядывал – ждал жених.
Кто ещё был бы эдак лих?
Мимо всех ложбин заливных,
Через тёмный заросший лес,
Через горы, что до небес
Гордо взносят свои снега,
Сквозь пустыни и сквозь луга,
Мимо синих озёр – мирка
Птиц, что селятся здесь века,
Мимо доблестных битв бугу,
Что теряют жизнь на бегу,
Мимо селей, крутых плато...
Кто ещё мог бы эдак, кто?
Абдылда был в поту и конь.
Даже прежде, в пылу погонь,
Так не мчались они, – и то
Столько длится погоня? – кто,
Кто ещё мог бы эдак, кто!?..
Человеческое гнездо
Распознаешь издалека,
Ведь стараньями ветерка
До коня и до седока
Вдруг доносится вкус дымка:
Где-то варится мясо, нан
Возложили на достархан...
Абдылда это место сам
Вспомнил: доблестный Каракан
Меж горами и степью, здесь,
Где двух рек голубая смесь
Кормит озеро, – клан свой весь
Поселил с давних пор доднесь.
Вечер сил набирался, креп.
Остывал на тандырах хлеб.
Каракан, как и весь народ,
Жайнамаз постелив, исход
Дня молитвой венчал, чтоб свод
Завтра вновь подарил восход, –
День заканчивался светло.
Иноходью вошёл в село
Абдылда; среди всех сельчан,
Был им выделен Каракан:
В жизни кто его ни встречал,
Взглядом сразу же отмечал
Гордость, силу души и мощь –
Что положено, то возьмёшь.
Абдылда привязал коня,
Поздоровался, как родня –
Дружелюбно и не спеша,
Мол, открыта моя душа.
Каракан отвечал подстать,
Страже тут же кивнув: принять,
В дом с почётом вести, – как знать,
Кем прибывший нам может стать.
Стража мига не стала ждать:
Целой дюжиной исполнять
Тут же бросились нарасхват:
Стол накрыли, и жеребят
Самых жирных свалив, в котёл
Мясо бросили; щедрый стол
Без того был заставлен сплошь:
И еды, и питья! – солжёшь,
Если скажешь – размах царя,
Ведь корыстны цари, даря,
Здесь же чувствовалось родство,
Душ бесхитростных естество, –
Так что, видимо, сватовство
Обещалось быть таково,
Как замысливали умы...
Пусть пирует же гость, а мы
Вспомним милую Каныкей,
Каракановских свет очей,
Обернувшись на время к ней,
Вкусим духа её страстей.
Только мчал, торопясь, сюда
С поручением Абдылда,
Как уже Каныкей, в шатре
Сидя, – шелковом, но в хандре, –
Вдруг услышала стук копыт:
Явно ехал сюда джигит –
Иноходью бежал скакун...
“Благородных кровей, бегун...
В Букаре лишь один табун
Мог тулпаром похвастать, – кун
У таких лошадей высок...”
От волненья заныл висок.
Резво на ноги встала вмиг,
Подбежала к дверям; возник
В голове у неё тотчас
Образ только один: Манас...
“Ах, Манас, молодой джигит,
Сердце девичье так болит,
Может, эту расслышав боль,
Ты вернулся на Алакёл?
Ах, я жду тебя столько дней!..”
...Удалось только в щёлку ей
Подглядеть, кто же тот герой,
Что вечерней уже порой
К ним приехал: скакун был сед,
Туго хвост был завязан – след
Битв привычных, больших дорог...
Привязал коня паренёк
И к отцу её на порог
Так спокойно взошёл – высок,
Строен, крепок, богатый тон...
Каракану отдал поклон,
В дом вошёл с ним степенно он;
Слуги шустро со всех сторон
Суетились в дому, вокруг...
Каныкей наблюдала; стук
Её сердца – казалось ей, –
Заглушал голоса людей,
Но беззвучно текли из глаз
Слёзы, чистые как алмаз,
И в груди светлячок угас:
“Видный парень... Но не Манас”.
Абдылда отдохнул два дня.
Пока спал он, азан, звеня,
Дважды звал весь народ – мулла
Пёкся так о душе села.
А на третий азан сурна
Вслед запела; и не до сна
Стало тут Абдылде: бегом
Он умылся и кушаком
Подпоясавшись, бодряком
Поспешил к Каракану в дом.
А навстречу, зари алей,
Бусы трогая, Каныкей
Проплыла вдруг: ресницы вниз,
Шея белая как кумыс,
Шёлк одежды струится вниз;
У палатки застыла близ,
Словно чем-то смутил кыргыз;
Напряглась, как на ветке рысь,
Чётки стала перебирать:
“Как подслушать бы... всё узнать...”
Ну, а наш Абдылда–герой
Не сумел восхищенный свой
Спрятать взгляд, и с таким лицом
К Каракану вошёл он в дом.
Поздоровались. Жайнамаз
Не свернув, Каракан тотчас
Слуг созвал и отдал приказ
Стол накрыть, как и в прошлый раз.
За столом уже сидя, он
Расспросил Абдылду – про сон,
Отдохнул ли за эти дни,
Про здоровье – его, родни,
Подойдя, наконец, к тому,
С чем приехал гонец к нему:
«…Издалёка, гляжу, сынок,
К нам пожаловал: пыль дорог
На твоём скакуне лихом,
На богатой одежде… В дом
К нам оделся ты как на той.
Я спрошу – человек прямой,
С чем пожаловал, дорогой?», –
Ждал ответ на вопрос простой
С напряжением Каракан.
Абдылда никогда в карман
За словами не лез, туман
Подпускал, лишь когда был пьян,
А сейчас он сказал, как есть:
Сватом стать ему вышла честь:
«…Сокол есть у меня, мой хан!
Птенчик лебедя богом дан
Очагу твоему, мой хан!
Если птенчика, о, мой хан,
На свободу отпустишь сам –
Буду сокола отпускать,
О, мой хан, чтоб двоим летать!
У меня чёрный сокол есть,
О, мой хан, и по чести честь –
Гуся-птенчика прячешь здесь,
О, мой хан, вот такая весть:
Чёрный сокол готов лететь,
Но лететь одному – как смерть,
О, мой хан, отворяя клеть
Отпускаешь двоих взлететь!»
Чин по чину в загадку смысл
Весь вложил Абдылда, но мысль
Уловил Каракан тотчас,
Понял: свата послал Манас –
Сам посланник небес, батыр,
Что готов подчинить весь мир...
Разве мог Каракан в ответ
Взять и сразу промолвить “нет”?
Не осмелился, лишь усы
Гладил, словно из них весы
Сделать думал, да взвесить всё,
Чтоб не выглядеть келесоо;
Облизав свои губы, он
Поддержать в разговоре тон,
Гостем заданный, порешил
И такое в ответ сложил:
“Птенчик гуся чтоб не погиб,
Раз из рук моих хан Жакып
Хочеть взять его, пусть джайлоо,
Где летую с семьёй, мало
Станет трижды, коль новый скот
От Жакыпа туда придёт;
И зимовку, где я зимой
Провожу свои дни с семьёй,
Тоже трижды наполнит скот –
Всё подворье вплоть до ворот;
А ещё... подарил бы хан
Скакунов без отбора ...сан,
Да овец бы черней ночи –
И не меньше бы тысячи;
Да верблюдов... двугорбых... нет! –
Одногорбых, чтоб следом в след
На верёвке из шелка шли
Ровно десять по сто; несли
По жагдану они бы, в них –
Не положено слать пустых, –
Пусть лежал бы канаус-ткань,
А не бязь иль другая дрянь;
Да ещё, чтоб златой покров
Был на них... И хочу коров:
Хорошо, чтоб их было сто...
Да, пожалуй, ещё вот что:
Поднялись на моём дворе
Две чинары бы – в серебре,
А вторая бы – в злате, пусть,
Лишь во двор к себе доберусь,
Соловей и кукушка грусть
Из моих бы прогнали чувств;
Да ещё бы от молодца
Я имел бы два озерца:
Чтоб плескались в них без конца
Май да сют... И за мать-отца
Не болели б тогда сердца
И у сокола, и птенца...
Мой свидетель – вот, достархан.
Пусть готовится Жакыпхан!”...
...“О-о, калым, что был назван, – он
Неприемлем со всех сторон,
Но смолчал я на этот раз:
Гость хозяину не указ.
Даже больше – я, наугад
Соглашаясь, спросил: мол, сват
Если выплатит всё, то рад
Будет он, коль поженит чад?
Вот, мой хан-олуя Жакып!
Я с вопросом и этим влип,
За “согласие как бы” мне
Дать подарки пришлось вчерне:
Отдарил он, чтоб мог я взять
И, покуда Манас не зять,
Лишь отдачей – один в один, –
Чтоб не верилось мне в почин.
Счастья мне пожелав в пути,
Дал с сомненьями мне уйти.
“Время терпит”, мол, – наконец
Так сказал он ещё, хитрец, –
“Жакыпхан всё поймёт – мудрец...”
Что я сделал не так, отец? ”
“То, что не дал подарков хан
Человеку, хоть достархан
Перед ним расстелил с душой –
Это, в общем-то хорошо...” –
Так, Жакып отвечал, хоть он
Опечален был и смущён;
Он сказал: “Абдылда, твой путь
Был не зряшен, и как-нибудь
Мы распутаем всё, сынок,
Ты старался как только мог.
О калыме скажу я так:
В каждом слове здесь тайный знак.
Чтоб ударить сватов поддых:
У народа возьмём гнедых,
Даст народ нам и пёстрых, что ж;
Ну, а золото где возьмёшь?!
Скакунов отдадут чоро;
Ну, а где возьмём серебро?!
Даже если мы всё добро
И отыщем, но – озеро...
Масло так же, как молоко,
По земле-то разлить легко,
Но впитается всё, увы,
Чтобы корни питать травы;
У народа найдем сюрёк,
Но найдём ли того, кто б смог
Сделать озеро молока,
Да слепить ему берега?..”
Когда всё Жакыпхан сказал, –
Видно: выдохся аксакал,
Абдылда не колеблясь встал,
Из даров Каракана взял
Он один небольшой алек
И к Манасу направил бег.
...В странном виде он был сейчас –
Молодой сумасброд Манас,
Хан шестдесяти родов,
Всех алашей опора – кровь
В нём играла и жгла любовь,
Только вспомнит о деве вновь –
Каныкей, – и уйдёт в туман...
Хан Манас был позорно пьян.
Абдылда лишь уехал, он
Потерял и покой, и сон,
Дни и ночи считал. Когда
Он услышал, что Абдылда
Прибыл, тут же к отцу уйдя,
Чтоб к нему прийти погодя,
Не стерпел, и собак борзых
Свистнул с псарни и птицу взял,
Сорок верных ребят позвал
И встречать Абдылду пошёл...
Лев кипел, хоть и не был зол.
Абдылда же, покинув дом
Жакыпхана, спешил уже
К другу с грустью большой в душе.
Так столкнулись они в пути.
У Манаса пожар в груди
Так и вспыхнул: к седлу, глядит,
Приторочен алек – везти
Дар положено сватам тем,
Кто распутал узлы проблем.
Улыбнулся Манас, усы
Распушил и, сдержав борзых,
К Абдылде обратился он,
Предвкушая победный звон:
“О, батыр молодой, мой тигр!
Пусть твой путь будет полон игр,
И свершений: открыт и быстр!
Я в глазах вижу много искр,
Приторочен к седлу алек –
Знак, которому человек
Доверяет догадки, – мол,
Всё прошло в лучшем виде: стол,
Сговор, свадьбы назначен срок...
Не подарок несёт торок,
Это ангел ведёт тебя
К другу с вестью: сбылась судьба!
Не томи же меня, батыр,
Оживи мой поникший мир!
Расскажи, как там мой кумир –
Сердца бедного эликсир!”
Абдылда заспешил; слова
Подчинялись ему едва:
“Да... оттуда приехал я...
Расскажу всё, не утая...
Не приехал без ничего,
Обещания своего
Не нарушил ничем, мой свет:
Ждал согласья... Не то, чтоб “нет”...
Да, алек... Я не мог пустым
В дом к Манасу идти... Прости.
Каныкей, Каракана дочь,
Видно, очень грустит... точь в точь,
Как известно кто... человек:
Попросила она алек
Передать тебе... оберег... “ –
Абдылда еле-еле смог
Из кармана достать платок,
Так упрятал его, – берёг,
Чтоб отдать кому надо в срок.
Удивился герой Манас:
Всё, о чём он мечтал, сейчас
Проявилось: любой отказ
Во взаимной любви увяз;
Оберег от удара спас
И его, и гонца: теперь,
Когда в душах улёгся зверь,
Абдылда рассказал про всё:
Что был принят он как посол,
Каракан к нему не был злым,
А напротив... Но вот калым...
Перечислил весь нужный скот,
Сколько надо животных сот,
Злата-серебра... прочий вздор;
Как добрался он до озёр,
Посоветовал разговор
Повести с Жакыпханом: спор
Передал, что кипел у них...
В общем, дал жениху под дых,
Правда мягко, насколько мог...
А Манас прижимал платок
К богатырской своей груди
И молчал – словно впереди
Видел счастье своё уже,
Что как солнце цвело в душе
И шептало всем мыслям: “верь”.
Он спокойно сказал: “Замерь
Сколько ходит у нас скота,
Сколько гнать от отца сюда;
И давай, батыр Абдылда,
В путь готовиться – ерунда
Эти счеты – калым-малым...
Всё, поверь мне, пройдёт как дым;
К Каракану теперь двоим
Надо ехать, чтоб спорить с ним,
И смугляночку Каныкей
По обычаям брать людей.
Разве можно жалеть нам скот,
Если речь о судьбе идёт?
Жакыпхан – он, конечно, жмот,
Но попросим мы наш народ
Посоветовать нам, помочь:
Как забрать Каракана дочь.
Этот месяц идёт к концу,
Значит, в новом пора отцу
В жёны дочь отдать молодцу:
Ровня ровне всегда к лицу!”
...Клич пустили во всём ордо,
Не услышать не мог никто,
Все собрались – чоро, друзья,
Как большая одна семья:
Старики Жамгырчы, Балта,
Текечи и Жакып-ата,
И, конечно, аба Бакай,
И – куда ж без него? – Шыгай,
Оба брата, герой Чубак –
Великаны, всех сил костяк,
Сорок тигров Кыргыла, он...
Все собрались со всех сторон.
Чтоб на споры хватило сил,
Мясо яловых лишь кобыл
Приготовили; достархан
Полон был: куурдак и нан,
Мёд в кумыс добавляли, жир,
Что любой украшает пир.
В золотой пиале всегда
Чай пил тот, кто свершал бата,
А закончив еду, народ
Перенёс на равнину сход,
Сели кругом; Манас начал
Речь свою: “Я вас всех собрал,
О, отец мой Жакып, Жамгыр,
Вы – Шыгай, Текечи, – мой мир
Вы составили – кровный круг,
Что сильнее любых порук;
Байжигит, Кыпчакбай, друзья,
Вся большая моя семья,
Вам скажу со всей прямотой:
Назревает семейный той,
Будет праздник у нас святой –
Я женюсь! Пока молодой!
Стал Манасом Манас, и мне
Небо сунуло по жене:
Из калча Накылай я взял,
Хоть и был я по сути мал
И любви не познал восторг;
Из калмыков взял Карабёрк,
Потому что, мол, надо взять:
Навсегда победитель – зять...
Ни отец и ни братья, нет,
Не давали на то совет,
Мама – вот она здесь, жива,
Не нашла в этот миг слова:
Мол, как хочет, ведь он Манас...
А влюбился я лишь сейчас!
Я в Букаре увидел вдруг
Эту девушку; сердца стук
Выдал радость и с ней испуг:
В шумной стайке своих подруг
Эта дева ушла... Навек?
Один верный мой человек
Всё о ней разузнал: она
Мастерица, добра, умна,
По рождению мне ровна
И... запомнила ведь меня!
Я к отцу Абдылду послал.
Мой богатый отец узнал
Всё о девушке, и в Букар
Попросил его съездить – стар
Стал, мол, я для таких дорог...
Абдылда всё устроить смог:
И посвататься бог помог,
И назначить почти что срок...
Вот одна только есть беда:
Говорит батыр Абдылда,
Что наш сват непростой старик
И что очень калым велик:
В нём несчётно, увы, скота,
И загадка есть – неспроста....
Мой отец Жакыпхан-богач
Весь измучился: мысли вскачь:
Жизнь ведь даром, считай, пройдёт,
Если сын не продолжит род,
Только где же отец найдёт
Столь добра – совершить расчёт?
Каждый, сын у кого, поймёт:
Так ли, эдак – везде просчёт.
Каныкей же, невесте, дан –
Весь Букар говорит, – талант:
Мастерица! А стройный стан?
Ум и нежность? Сам Каракан –
Царь Букара, её отец, –
Говорит, что таких сердец
Больше нет... И – жалеть овец?
Кобылиц, коров, наконец?!
Я жениться хочу на ней,
На единственной – Каныкей!..”
Все молчали. Нашлись слова,
Чтоб упрятать под спуд, едва
Шевельнулись, – вот так трава
Под камнями молчит, жива;
В общем, замер весь курултай.
И поднялся тогда Бакай
И погладил неспешно ус,
И слова заскользили с уст:
“Жеребёнок, Манас мой, прав.
О, Жакып, испытал ты нрав
Злых калмыков, сосущих кровь
Из людей, лошадей, коров;
Сын родился твой – повезло
Нам, кыргызским родам, зело:
Наш Манас только сел в седло,
Как пошёл истреблять всё зло!
Он калмыка прогнал, а нас,
Всех кыргызов, – собрал Манас,
В шесть десятков, не меньше, раз
Мы сильнее других сейчас;
Юный сын твой ведь шёл на риск
Каждый раз, чтобы мог кыргыз
Богатеть и растить детей;
Без корысти он для людей
Сделал столько! Таких вождей
Мы, старейшины сам-третей,
Не встречали за долгий век!
В то же время как человек
Он почтителен к старшим, добр:
Старцы злятся почище кобр,
Ну, а он со всех ног спешит
Ублажить их пожар души...
Кто так может ещё, скажи?
Этой мудростью лишь мужи
В полной мере наделены,
Значит, время пришло жены:
Мудрой, доброй – такой, как он,
А таких не возьмёшь в полон,
Не прихватишь их как олжо,
Вдруг находят их – как ожог
Просто чувствуют всей душой,
И, скажу я, как хорошо, –
Здесь он тоже всех превзошёл,
Кабылан, и её нашел –
Эту девушку... Человек
Может мучиться весь свой век,
Но не встретить её, увы!
Так давайте из головы
Жадность, алчность изгоним прочь
И подумаем: как нам дочь
Всех кыргызов забрать к себе? –
Это новый наш путь в судьбе.
О, Жакып, старина, у нас
Есть в запасе твои шесть ханств:
Весь народ будет рад помочь,
Чтоб богаче ты стал на дочь;
Пусть немного скота уйдёт –
Это нынче, а через год
Всё покроет опять приплод,
Был бы счастлив и жив народ.
Шевелитесь, давайте, все!
Пир закатим во всей красе –
Кабылана Манаса той,
Это праздник для всех святой!..” –
Так сказал богатырь Бакай.
Всполошился огромный край:
В дом Жакыпа туда-сюда
Люд сновал – так весной вода
Всё к плотине с собой несёт:
На подворье Жакыпа скот
Уместиться уже не мог –
Курултая такой итог
Удивлял, восхищал, смешил:
Люди лезли порой из жил,
Чтоб доставить своё добро:
Скот и золото-серебро –
Каждый всё был отдать готов.
Анжияна шесть городов,
Сам Сынчы – бек айры сакал –
В формах золото отливал,
На атанах всё в ставку слал;
Уж на склоны Белсаза скот
Гнали; сам Жакыпхан вперёд,
Вдохновляя собой народ,
В шесть десятков верблюдов лот
Напоказ перегнал: на них
Седла красочней золотых –
С медью жёлтой; попоны – шерсть,
В сундуках же по чести честь:
Ткань канаус, а чтобы груз
Не болтался в пути, то плюс
К той поклаже ещё ковры
Положили наверх; бугры
От горбов словно стёрлись вдруг,
Хоть ещё один ставь сундук;
Всех верблюдов связал аркан,
Драгоценный, чтоб караван
Шёл единою цепью: в нём
Груз был с золотом, серебром:
С белым грузом шестнадцать шло,
С жёлтым – дюжина; тяжело
Охранять было весь поток,
Что с долины всё тёк и тёк:
Ржали лошади, жеребят
В том потоке теряя; в лад
Верещали и стригунки,
Овцы блеяли... Не с руки
Человеку такой объём
Переправить одним гуртом;
Тысяч больше чем шестьдесят
Было в стражниках там ребят,
Гомонили, чтоб скот гуськом
Между скал направлять шажком,
И казалось, что вся земля
В небо бросилась вдруг, пыля...
Сам Манас, алп Бакай, за ним
Сорок львов и Чубак-иним,
Кыргылчал... Если взять и счесть
Всех, кто счёл за большую честь
Для Манаса сватами стать –
Всех, кому позволяла стать,
Вся семья, – то почти пятьсот
Будет родичей; весь поход –
Ну, конечно, – венчал Жакып:
В Туучунака он словно влип –
Конь легко иноходью шёл;
Бозжорго, конь Бакая, зол
Был на то, что не первый, мол,
Уши вместе от злости свёл;
Акбалта, Шыгай, Жамгырчы,
Байжигит, Жакып, Текечи –
Едут вместе – отцов отряд,
Каждый быть самым главным рад;
Лев Манас был доволен всем:
Скот здоров, никаких проблем,
Разве а;ги дерутся – что ж,
Выясняют – мол, кто хорош
Для такого числа невест:
Все ведь разные с разных мест;
Третьяки рвались в бег, плуты;
Жеребята, задрав хвосты,
Тоже бегали – кто резвей,
Лишь нервируя матерей;
Овцы блеяли, а быки
Как балбаны шли, старики;
Шли бууры, друг друга вскользь
Задевая, как гостя гость;
Шли архары, кулжа, – их с гор
Скот сманил – и почти кочкор
Внешне выглядел каждый; их
Стражи лишь отличали, злых.
Меж холмами порой привал
Люди делали – скот гулял,
С гор к нему прибивался, шёл
И джейран, и самец-козёл,
Коротышка-онагр, кулан,
И олень, потерявший сан,
Шли косули, их робкий ход
Тормозил беспокойством скот;
Шли, качаясь в ходу, слоны –
Так же катятся валуны;
Шёл и тигр, и снежный барс,
Шёл и лев – он как будто пас
Эти волны живых существ;
Шли медведи, хотя протест
В толстых мордах был виден их;
Волки шли; и совсем уж тих
Шаг был рысей, лисиц, куниц;
Прибавлялось и разных птиц;
Змеи путались между ног,
Черепахи, ежи в клубок
Посбивались, и в порошок
Растирал их живой поток;
Даже ящирицы, увы,
Ни дыры, ни любой травы
Не нашли, чтобы скрыться прочь...
Сотни маленьких жертв, чтоб дочь
Каракана в семью вошла!
Не бывает добра без зла.
Люди рядом с потоком шли
Не простые – богатыри,
Даже многие как цари
Шли в коронах, в руках несли
Кто булавы, а кто мечи;
Знаменитые силачи
Шли, до неба взбивая пыль,
Словно сказка – такая быль:
Шли спокойно за сотни миль,
Зная: надо Манасу так;
Шли. Над ними как пёстрый флаг
Птицы реяли: беркут, гриф,
Поживиться надеясь; с грив
Пропотевших в пути кобыл
Мелочь птичья слетала; плыл
Над колонною аромат
Пыли, пота, навоза – ад
Пахнёт так же, как говорят...
Весь “калым” как ночной кошмар
Заходил неспеша в Букар.
Горожане хотели скот
Посмотреть, но увидев ход,
Что скорей походил на сход
Всех зверей, кто вокруг живёт,
Испугались; пронзал им слух
Рёв больших жеребцов: испуг
Был и зверю доступен, визг
Жеребят и кобылий сыск,
Что, своих жеребят ища,
Тоже ржали все сообща;
Испугавшись, молчал народ,
Всех считая в уме, но скот
Был бессчётен; слоны, поход
Завершая, трубили так,
Словно ждал здесь заклятый враг;
Шли душные козлы с эркеч,
Шли верблюды, плевались встречь;
И атаны, и буура,
Шли за ними, ярясь с утра;
Все архары, козлы, кулжа,
Рвались прочь убежать, дрожа;
Все косули, сайгаки все,
Звери, птицы во всей красе,
Даже грифы и журавли
Уж лететь не могли, а шли,
Но галдели при этом! – дар
Весь вернуть захотел Букар.
Каракан побледнел: “Ого!
“Я сказал лишь свое тёлго,
Пошутил... ускакал гонец,
Чтоб прийти вот так, наконец!
Это море животных... сель!
Нам самим бы сбежать отсель:
Город мал стал, как будто щель...
Счесть? – несбыточна эта цель,
Легче счесть на лугах траву...
Может, вижу сон наяву?”
Так, в печали, в раздумьях весь
Пребывал Каракан. А весть
До старейшин дошла уже,
Все собрались, тая в душе
Страх и даже, пожалуй, злость:
“Каракан, захотел ты в горсть
Взять богатства земли за раз;
Ты калым запросил – Манас
Скот привёл, сколь просил ты, в дар;
Скот растопчет теперь Букар.
Злато-серебро для чачыл
Двести наров несут без сил –
Это тоже ведь ты просил?!..”
Пререкался старейшин круг,
До костей их пробрал испуг,
А тем временем важно так
Подошёл к ним Туучанак,
Жакыпхан восседал на нём:
Борода и усы огнём
Полыхали – закатный луч
Падал вовремя из-за туч;
Следом, сидя на Бозжорго –
В элечеках, как молоко –
Белых-белых, аж слепит взгляд,
Как царевны – пятнадцать в ряд
Уважаемых аялзат
В город прибыло; вслед отряд
Аксакалов вплывал, и флаг
Вился, пики сверкали так,
Словно в город ворвался враг;
Появились и силачи,
Алп Балта, да и Жамгырчы,
Кыргылчала все сорок львов...
У букарцев не стало слов,
Обмочились иные вдруг,
Кто-то, струсив, сбежал; испуг
Поразил даже тех, кто знал,
Что их всех Каракан позвал,
Что прибудет жених сейчас –
Сивогривый батыр Манас;
Только топот коней не гас,
Растравляя волненье масс...
Когда прибыл сам Жакыпхан,
То сказал ему Каракан:
“Пыль вздымая, земля сама
Зашагала, сойдя с ума!
Скот пригнали вы, словно сель...
Взять девицу мою отсель?
Или – пики и синий флаг,
Что я вижу в руках вояк,
Для того, чтобы взять нас так,
Как бессовестный любит враг?
Мою дочь-мастерицу вы
Сватать ехали иль, увы,
Всех решили без головы
Вдруг оставить, как злые львы?
Моё сердце в испуге: вдруг
Враг закрылся личиной “друг”?
От испуга померк весь свет.
Жду я с трепетом ваш ответ”.
Жакыпхан на своём коне
Руку к сердцу прижал: вдвойне
Он расстроился – о войне
Он не думал и в страшном сне;
Он приблизился и сказал:
“О, почтеннейший сват! – назвал
Так тебя я, поскольку сын
Мой затее всей господин;
Это ты, Каракан, звезду
В доме прячешь свою, да ту,
Что зажгла в моём сыне жар:
Это ты, Каракан, пожар
Хочешь спрятать в дому; поверь
Что любовь – это хитрый зверь,
Ведь найдёт, как уйти к тому
Кто по сердцу ей, по уму;
Поклянусь я тебе, молве
Волосами на голове
И зубами во рту своём –
Свою дочь коль отдашь в мой дом,
То Манаса, сынка, возьмёшь...
Я, мой сват, не приемлю ложь,
Как тебе, дорога мне честь,
Это – главное в жизни есть,
Не баранов гурты, коров...
Если буду я жив-здоров,
Буду дочь я, как ты, беречь,
Чтоб ни взгляд, ни чужая речь
Не могли её осквернить;
Дай-то бог, чтобы мог любить
Ты Манаса как Каныкей –
Как мы любим своих детей...”
Жакыпхан лишь закончил, сват
Тут же выразил, как он рад,
И словами, и видом всем:
Он казался другим совсем,
Чем минутами был назад:
Пригласил всех войти в свой град,
Где готовился пир большой...
В общем, принял народ с душой
Сватовство, и прошёл испуг,
Не хватало лишь только рук:
Накормить, напоить гостей...
Всех тревожнее Каныкей
Было в эти часы – увы:
Ей и спрятаться от молвы,
Но и знать в то же время всё –
Так хотелось! А ведь лицо
Жениху показать нельзя,
У невесты одна стезя:
Молча ждать в закутке, пока
Её старшей же;е рука
Приведёт к жениху, к родне...
Только где она, та же;е?!
В суете, охватившей всех,
Позабыли про всё: успех –
Он порою как крепкий хмель
Превращает мозги в кисель...
Дева, день весь прождав, в постель
Одиноко, как в колыбель,
Вся в слезах улеглась – мол, что ж,
Но с собой под подушку нож
Положила – в дому одна, –
И во тьму погрузилась сна.
А батыр, лишь взошла луна,
Стал искать: где же, мол, она –
Та, что станет женою мне?
Двух позвал он с собой же;е,
Чтоб к невесте войти втроём;
В нетерпенье ворвался в дом,
Смотрит: спит Каныкей уже.
Нежность вспыхнула так в душе,
Что не выдержал он и лоб
Ей погладил – присниться чтоб;
Испугавшись, проснулась вмиг
Каныкей, но сдержала вскрик,
Нож схватила и как в ворьё
В руку, гладившую её,
Так направила остриё,
Что пронзила предплечье всё...
Так, в обиде, ушёл батыр,
Не взглянув на невесту. Мир
Покачнулся, померк в глазах;
Проклиная себя, свой страх,
Сон, надежд своих нежных крах,
Поскорее она впотьмах
Как попало оделась, вслед
Поспешила батыру; свет
Лунный падал как цвет весной;
Уходящему лишь “Постой!” –
Так промолвила Каныкей,
Тут же он обернулся к ней.
Словно хлопок, нежна, мягка
Речь была её, но века
Всю оставили в вечной мгле,
Словно высеченную в скале:
“О, Манас, ты велик душой!
Ты с любовью ко мне пришёл,
Но осудит тебя народ:
Оскорбится и не поймёт:
Не в обычаях брать жену,
Взяв в свидетели лишь луну,
Тёмной ночью, застав одну,
Отошедшую уж ко сну.
Я, батыр мой, ведь не вдова,
Расцвела для любви едва,
А бутон – это не трава,
Чтобы мяли из баловства!
Ведь зовёшься героем ты,
Управляешь людьми... Чисты
Чувства, помыслы быть должны.
Коль уедешь ты без жены –
Это будешь, поверь, не ты.
Коль и я, зачеркнув мечты,
“Пусть уходит” – скажу, тогда
Это буду не я, о да!
Злой обидой во тьму гоним,
Словно маленький мой иним,
Ты уходишь, шумя, иным –
Над собою не господин;
Но не поздно прийти в себя:
Это я говорю – судьба.
Завтра утром тебе меня
По обычаю, как коня,
Же;елер приготовят в дар;
Вот тогда мы сердечный жар,
Если даст нам Аллах, – сольём,
Чтоб по жизни идти вдвоём.
А сейчас... Не сдержалась я,
Сивогривый, прости меня!” –
И улыбкой светлей огня
Одарила богатыря:
Так могла бы сиять заря,
Всю любовь одному даря.
Обернулся герой Манас,
Не сводя восхищённых глаз
С Каныкей, он ответил так:
“Да, батыр кабылан – бедняк,
Ранен он навсегда – ей-ей,
Лишь одной тобой, Каныкей!”...
Вот такие слова дошли
Из заветных глубин земли,
Над которой века текли,
Растворяясь навек вдали.
...Вот уж целых шесть дней, ночей
Длится праздник: от силачей,
От борьбы их и эр сайыш,
Все на скачки бегут, – глядишь
Там, затеяв жамбы атуу,
Двое суток на суету
Все потратили снова – что ж,
Свадьбу пёхом не обойдёшь:
В общем тридцать весёлых дней
Не гасили в домах огней!..
Описать же затеи все –
Вновь созвать надо Ыр кесе:
Пересохнут одни уста,
Надо уст – ну, не меньше ста!..
...................................................
СЛОВО ПЕРЕВОДЧИКА
Говорят, сказителями-манасчи рождаются, и однажды во сне такого избранного осеняют видения прошлого, сам дух Манаса призывает человека начать великий Сказ о былом, помогает ему обрести творческий талант сказителя. Это может произойти совсем в юном возрасте будущего манасчи.
А вот чтобы стать переводчиком бессмертного эпоса, надо пройти огромный путь длиною, скажем, в полвека. Путь литературного творчества, полного познаний, взлётов и падений, прозрений и сомнений, путь единения не только со Словом, но и с национальным колоритом, духом, философией народа, родившего вечное могучее устное поэтическое произведение.
По крайней мере, именно без малого пятьдесят лет назад мы с классиком кыргызской письменной литературы Аалы Токомбаевым, моим свекром, вели первые беседы о Манасе, о великом народном эпосе и его сказителях. И, конечно, о попытках перевода этого произведения на русский язык, не очень удачных на взгляд классика, растерявших ритм, прелесть и аромат народного сказания. Нет, он не винил русских переводчиков, среди которых были его друзья, признанные мастера слова, скорее он сетовал на принципиальную несхожесть двух языков: в кыргызском языке синонимический ряд представлен скорее внутренним смыслом, наполняющим слово в зависимости от его окружения и цели повествования – так подсолнух поворачивается к солнцу; в русском же этот ряд развёрнут наружу и дополнен схожими по смыслу самостоятельными словами. Это по сути природная несхожесть интраверта и экстраверта. Аалы Токомбаевич говорил, что каждое слово кыргызского языка напоминает калейдоскоп, что ускользает от взгляда переводчика, считывающего только верхний слой смысла, обрекая его работу на метафорическую бедность. Гораздо более он негодовал из-за различного рода «редактур» эпоса, особенно «идеологических», вымаравших из бессмертного произведения немало исторических свидетельств древности национального бытия.
Как мне жаль сегодня, что тогда, во время наших неспешных вечерних бесед за чашкой чая, я не вела ученических конспектов! Но слова народного поэта так легко ложились в память, так откликалась на них душа, что казалось – эти знания уже навсегда во мне. Надо сказать, что сам Аалы Токомбаев помнил неисчислимое множество глав великого эпоса, очень артистично мог прочесть их… Он с улыбкой говорил, что когда ещё юношей шел пешком из Кемина в Ташкент учиться, по дороге кормился именно мастерством манасчи. Знание эпоса пришли к нему из раннего, ещё не сиротского, детства: в холодные зимние вечера матери обычно собирали детей и рассказывали сказки, загадывали загадки, учили скороговоркам, песням. Так коротали вечера почти все семьи. Но в юртах Токомбая и Иманалы было нечто особенное, привлекавшее певцов, а когда Урак – непризнанный манасчи, бессеребрянник, который знал неимоверное количество сказаний о Манасе, Курманбеке, о Жаныл мырзе, о Семетее и многое другое, – надолго исчезал из аила, родные просили Аалы рассказать что-нибудь. И тогда малыш, у которого была необыкновенная память (кстати, она у него сохранилась до его последнего дня) начинал подражать Ураку, и даже сам кое-где, кое-что присочинял…
В пятидесятые годы Аалы Токомбаев был в первых рядах защитников эпоса, который хотели объявить «антинародным» и запретить. За его рвение в защите «Манаса» он в числе других был брошен в тюрьму, но, слава богу, не подписав ни одной бумаги, выжил. Зато в восьмидесятые годы именно эпос «Манас» стал главным обвинением Токомбаева в «национальном нигилизме»: на одной из очередных "разборок" в ЦК КП Киргизии Аалы Токомбаевича, который в тот раз взял с собой меня, именно в этом и обвинили. Вела "разборку" тогдашняя заведующая отделом пропаганды – существо партийное, беспощадное, настоящее "орудие власти". Она пригласила манасоведов из Академии Наук: те должны были доказать Поэту, который в своё время отстоял "Манас" от забвения, что он – противник эпоса (нащупав самую тонкую струну народной души, пресса, исчерпав все инсинуации, начала варьировать эту нелепую версию: Токомбаев против "Манаса". Отправной точкой громадного залпа обвинений стала найденная в архиве критическая статья молодого Токомбаева о недостатках и достоинствах конкретной театральной постановки спектакля "Академические вечера", написанного по мотивам эпоса К.Тыныстановым).
Через три месяца ожесточенной травли Ата умер от скоротечного рака…
Однако вернёмся к переводу эпоса «Манас», о коем лично я мечтала еще с тех незабвенных семейных чаепитий. Но сначала мне надо было пройти огромный путь – от ученика до мастера. Я начинала этот путь с лирики молодых и ведущих поэтов Кыргызстана, с публикаций в периодике, в толстых и тонких журналах. Вскоре мои переводы уже вошли в солидные сборники корифеев кыргызской литературы, издаваемые и у нас, и в Москве – Аалы Токомбаева, Алыкула Осмонова, Абдрасула Токтомушева, Сооронбая Джусуева, Майрамкан Абылкасымовой, Мусы Джангазиева, многих других; затем я стала переводить полностью книги классиков нашей литературы, и не только поэтическую лирику, но и объемные произведения: поэмы, романы в стихах. Попробовала переводить произведения и представителей других культур: персидской, арабской, уйгурской… Список изданных, переведённых мною на русский язык поэтических книг моих коллег по перу уже перевалил за второй десяток.
Вот, вкратце, путь к переводу величайшего устного сказания кыргызского народа. Сама судьба свела меня с патриотами родной культуры, решившимися не только записать и опубликовать на кыргызском языке восьмитомник сказителя эпоса «Манас» Жусупа Мамая, чей столетний юбилей празднуют сегодня в Китае, но и затеять перевод этого величайшего произведения на русский язык.
«Когда человек готов к важному событию жизни – оно свершается», – так гласит народная мудрость. Надо сказать, что сегодня сбывается не только моя мечта, но и мечта Аалы Токомбаева: именно устный вариант сказителя Жусупа Мамая, о котором он упоминал, по его мнению содержит наиболее полный Сказ, не исправленный никакими идеологами, не изменённый в угоду чему бы то ни было: китайское правительство, говорят, не вмешивалось в культурные достижения кыргызской диаспоры, почитая сказание о Манасе сакральным, мистическим проявлением небес.
Этот вариант эпоса читается как дышится: неторопливо, с погружением в философскую и мистическую подоплеку событий, явлений, характеров; неспешно раскрывая суть, базис культурных ценностей, на которых возрос этнос, переродился в единый народ со своим неповторимым укладом, своим взглядом на мир и свое место в нём. Это художественный яркий документ огромной эпохи, своими корнями уходящий в глубокую древность. Обилие имён, географических названий, исторических событий – та основа, на которой могут вырасти множественные научные изыскания ученых-историков. И это ещё одна дополнительная ценность сказания.
Некоторые кыргызские слова, которые действительно, подобно калейдоскопу, содержат в себе множество граней-значений, вспыхивающих развёрнутой метафорой для знающих с рождения язык, я оставляю в тексте, разъясняя сносками весь ряд значения, чтобы русский читатель мог представить ассоциативную наполненность переводимой фразы. По моему мнению, этот приём в какой-то мере сохраняет в русском тексте аромат оригинала.
Особо хочу сказать о ритме произведения. Он – живая пульсация сердца огромного бессмертного существа. В него трудно войти и ещё труднее – вырваться из его потока. Все эти месяцы работы над переводом эпоса «Манас» я не могу написать ничего другого – даже шутливого поздравления в стихах коллеге. Я словно живу в другом временном измерении.
Вначале было очень трудно технически выразить столько информации, используя редифные и сплошные рифмы, да ещё обязательно ударные, «мужские» в конце довольно короткой строки, что абсолютно несвойственно русской поэзии, любящей перемежать «мужские» и «женские» рифмы. Оказывается, невозможное возможно, что и доказывают уже переведённые мною более девятьсот страниц.
Вообще-то, не люблю говорить заранее о работе, которую ещё предстоит хорошо закончить. Потому ограничусь этими небольшими заметками. Просто добавлю: главный двигатель в этой работе – Любовь. А это уже очень много.
Светлана СУСЛОВА
сентябрь 2016 г.