* * *
Я полвека в Москве прожила
и в её нескончаемых буднях,
утомительно-важных делах
возрастила мечту о безлюдье,
о пустынных речных берегах
и о травах, похожих на море,
где не встретится друг-ренегат,
пообвыкший в наветах и ссорах,
где другие текут времена
и беседа течёт по-другому,
сокровенным напевом полна,
изначально как будто знакомым.
...Ах, какая звучит тишина
над заветным бревенчатым домом!
2010
МОИМ МОСКВИЧАМ
Печалью исполнено сердце моё.
Вы видите, как распласталось
над городом чёрное вороньё,
сбиваясь в разбойничьи стаи?
В холодном пожаре неоновых ламп
продажная дочь Вавилона
раскинула пёстрый заморский бедлам,
затмив купола колоколен.
Я сделала всё, что я сделать смогла, –
исчезла в российской глубинке,
где чистое небо, где чёрная мгла
не вьётся над лёгкой косынкой.
...Пока над Москвою кружит вороньё,
печалью исполнено сердце моё.
2006
НЕ ТОРОПИ!
Негромко, но настойчиво стучалась
смерть-ростовщик в пустынный дом души.
Просила я: «Привыкнуть дай сначала
к тебе и, если можешь, – не спеши.
Мой дом, уже очищенный от сора,
ещё в ночи, незаселённый, спит.
Не торопи меня немым укором
из дальнего угла. Не торопи!
Тобою мне отмеренное горе
я не могу с процентами вернуть:
ещё смиреньем долгим не проторен
и не омыт слезами тесный путь».
...И был рассвет над опустевшей пашней
спиралью дыма голубого свит,
и взгляд её, спокойный и нестрашный,
со скрытым обещанием любви.
2005
* * *
Я выплакала все мои печали,
и стало так легко душе моей.
Я начинаю жизнь мою сначала –
да, да, сначала! – на закате дней.
И как когда-то в том счастливом детстве,
я удивляюсь небу и цветам,
и новым неожиданным словам –
их новое выплёскивает сердце.
Стихом целебным душу орошая,
я становлюсь до странности легка
и поражаюсь, глядя в облака:
– Какая жизнь большая!
2011
* * *
Мой дом на краю деревни.
Травы густые по пояс
стекают вниз с косогора,
вливаясь в луг заливной.
Берёзы вдоль тихой речки
полощут с берега ветви,
и опрокинулось небо
в стеклянную гладь воды.
С высокого косогора
тихий мой рай обнимаю.
Но всё это будет летом,
а нынче снега... снега...
Мой дом, просторный и светлый,
с уютной и тёплой печкой,
чтоб стать, наконец, счастливой,
придумала я сама!
2011
ВДОХНОВЕНИЕ
Только алый поток от востока
опояшет холодную тьму,
кружевные наличники окон
вспыхнут жаром в соседнем дому.
Ах, как весело встать спозаранку,
занавески откинуть с окон
и по свежей пороше на санках
привезти льдистой влаги бидон.
Разгораются в печке поленья,
наполняя привычным теплом
даже за ночь остывшие сени,
оживает натопленный дом.
Зашумит электрический чайник –
рудимент городского жилья.
Осторожно и будто случайно
вдохновенье коснётся меня.
И, конечно, уже не до чая:
новых звуков весёлый поток
в алой люльке восхода качает
кружевной разноцветный платок.
2010
* * *
Стихи теснятся у дверей
нетерпеливой стаей.
Дела закончу поскорей
и думать перестану.
Что толку в думанье пустом,
в ненужных попеченьях,
когда за дальним тем кустом,
за облачным свеченьем
таится звук, таится цвет,
тона и полутени,
последних лет живой привет –
моё стихотворенье.
Всё громче звуки, всё ясней...
Себя перерастая,
стихи теснятся у дверей
нетерпеливой стаей.
2010
* * *
Опять февральские метели
завьюжили мой Южский край,
но звуки южные слетели
на утренний душистый чай.
Вот он привычно остывает,
а бледный северный рассвет
ночь сводит нехотя на нет.
Не признавая яркой краски,
за мутно-серой пеленой
он белой ризой покрывает
заворожённый мир земной.
И вот уж ясно, без опаски,
в земли полуденный покой
гармоний влился звучный строй.
2011
ДЫМЫ
Солнце зимнее, низкое,
светит, как искони,
и холодными искрами
рассыпает огни.
Колоннадою с пышными
капителями в ряд
над белесыми крышами
клубы дыма парят.
Этот древний мне по сердцу
тихий край, а над ним
время ветром проносится,
исчезая, как дым.
Только избы сермяжные
молча в вечность глядят,
и дымы, словно стражники,
вдоль дороги стоят.
2010
* * *
Иной судьбы чуть различимы песни
едва коснулись слуха моего,
и мне не нужно больше ничего –
звучи, звучи, напев блаженной вести!
Но кто там, в саване, за ближним поворотом?
Смогу ль спокойно встречу перенесть?
Не осквернит ли радостную весть
последняя болезненная нота?..
Пока же у порога моего
я вижу нежность вешнего покрова,
и будущий цветок мне имя дарит снова
печатью поцелуя своего.
2010
* * *
Умываюсь живой водою,
упиваюсь брусничным соком
и сосны молодую хвою
расстилаю меж окон.
От моей незатейливой жизни
никому никакого проку.
Лишь псалмы читаю на тризне –
и это угодно Богу.
2010
* * *
Мне больше по душе цветочек незаметный
гвоздики луговой.
Когда из дому выхожу я в полдень летний,
между густой травой
какая нежность смотрит сиротливо
из-под тончайших век
с чуть различимым розовым отливом,
как слаб её побег!
И как бы внешности неброской в оправданье –
какое райское благоуханье!
2010
* * *
Розовое озеро кипрея
стелется за утренним селом,
а над ним печально чайка реет,
чуть касаясь воздуха крылом.
Розовые волны обтекают
клин крыла, и нежности поток,
растворяясь между облаками,
голубой целует лоскуток.
Небо, чайка, заросли кипрея –
вечная таинственная связь...
Почему печалью ветер веет,
выплетая слов нездешних вязь?
Или не успела насладиться
красотой земли душа моя? –
возвращается тоскливой птицей
на горящий розовым маяк.
Полно плакать. Разве ты не знаешь,
как нежны небесные поля?
Но трепещет на ветру, как знамя,
светом розовым печаль моя.
2009
* * *
Я привыкаю к красоте.
Но разве можно к ней привыкнуть?
И неужели я из тех,
кому не важно, где поникнуть
и голову к чему склонить,
в какую даль смотреть устало?
Неужто сердце перестало
красоты здешние любить?
Добро бы я иных краёв
свет невечерний прозревала
и красоту небесных снов,
нам недоступную, узнала.
Нет, в повседневных мелочах
запуталась.
Вдруг – луч рассветный!
И сердце дрогнуло ответно
и замерло на вдохе: Ах!..
2010
* * *
Пока стихи струятся ниоткуда,
не ведая надуманных границ,
ты – повелитель неземного чуда,
коснувшегося смеженных ресниц.
Не чувствуешь ни возраста, ни пола –
всё отступает в глубину годин,
и мир, который надвое расколот,
становится понятен и един.
Привычный воздух полнится звучаньем,
нездешним, незнакомым, но родным,
и ароматы утреннего чая
сливаются нерасторжимо с ним.
Небесное – земное... где граница?
На дрогнувших от радости ресницах.
2011
* * *
Я собираю ощущения –
моя коллекция легка:
не угрожает ей ни тление,
ни вороватая рука.
Вместит она сиянье цвета
и грусть над стынущей рекой,
и влажную упругость ветра,
и ускользающий покой
по глади ласкового неба
дождём размытых облаков,
и запах сорванного стебля
полыни сизой, и покров
невыразимой благодати
над засыпающей землёй...
И жест Того, кто смог подать ей
миротворительный настрой.
2008
ДЕРЕВЕНСКАЯ БЕССОННИЦА
Ветер травы тревожно колышет,
мчит по небу клоки облаков
и ночными обрывками снов
надоедливо хлещет по крыше.
Ну и что же, что я родилась
с незавидною участью женской?
Здесь, в далёкой глуши деревенской,
надо мною нездешняя власть.
Среди ночи волна умиленья,
словно мать, обовьёт пеленой:
ни забот, ни тревог, ни сомнений –
только тихая радость со мной.
2010
* * *
Жизнь уходит, прощаясь с теплом.
Наступает пора расставанья.
Осень, осень, твои целованья
рассыпаются мелким дождём.
Выпивая подаренный день,
отрешённо иду по тропинке,
и трепещет над синей косынкой
жёлтых листьев прозрачная сень.
И один, орошённый дождём,
распластался на влажной ладони –
новой жизни сияет бездонье
в тёплом пятнышке золотом.
2008
АХ, КАК ХОЧЕТСЯ ЖИТЬ!
Услыхать бы в осеннем
захлебнувшемся ветре
тех последних стихов
просветлённую грусть,
увидать, как весельем
играет рассветным
горизонт –
нестареющий праздник.
И пусть
над остывшею кровлей
свои крылья раскинет
так знакомый мне Ангел,
хранитель стихов,
и протянутся снова
многозвучные нити –
заменители грубых
земных проводов.
Много звуков гуляет
в поднебесье и выше.
Где моя
еле слышно поющая нить?
Вот она! Наконец-то...
незаметная... дышит...
Ах, как хочется жить!
2008
ВСТРЕЧА
Всё суета – ты прав Екклесиаст.
Всё в мире было и опять проходит,
но есть одна, незыблемая, часть –
то тайна Бога в звёздном хороводе.
И потому картина бездны звёзд
влечёт меня поныне, как и в детстве.
И замирает в преизбытке сердце,
и навсегда – закат над Волгой... Плёс...
То откровенья был заветный миг.
То Бог открылся мне в своём величье:
непостижим, недосягаем лик
и в то же время – рядом, близкий, личный.
То был лишь миг, и больше нет его,
а звёзды мне сияют еженощно,
и от реки небесной свет молочный
касается дыханья моего.
2010
РАДОСТЬ
Обратил еси плач мой в радость мне…
Псалом 29
Я любила священные ризы,
дым кадила и запах свечей,
мне казался понятен и близок
перепев непонятных речей.
И хотелось безудержно плакать,
отражаясь в святых образах,
в ожидании доброго знака
в неподвижных печальных глазах.
Слишком много в них было печали,
слишком долго смотрела я в них,
потому и печалью звучали
все слова, перелитые в стих.
Но, умытая слёзною влагой,
родилась будто заново я.
Да ликует лазоревым флагом
обретённая радость моя!
2009
В НОВЫЙ ВЕК
От ломаной речи,
от вычурной рифмы,
от крови,
от войн,
от предательств
нам бы отвлечься
спасительным мифом –
по детски,
без доказательств!
Так просто:
барвинок,
трава,
свежий ветер,
гуденье пчелы,
птичий посвист,
речные извивы,
плакучие ветви –
извечная повесть.
И всё!
И не надо
мудрить и лукавить,
и славить
фальшивые перлы.
Как в детскую радость
с пустыми руками
войди
в двадцать первый!
2008
* * *
От звуков праведных отвык
язык теперешних «эстетов».
Зовёт Россия в бой поэтов
за первозданный наш язык.
Сыны славян! Не зря звучал
язык отцов в церковных хорах...
Хотя усилиями вора
разбит отеческий причал
и суетится враг проворный,
не покладая мерзких рук,
в гармоний ряд нерукотворный
протиснуть чужеродный звук,
и отверзая грязный рот,
на битву рвётся злая ругань,
но древних слов хранит хоругви
неосквернённый наш народ.
2007
СЕРГЕЮ ЕСЕНИНУ
Даже богу я выщиплю бороду
Оскалом моих зубов.
С. Есенин «Инония»
Над Русью, без веры глухой,
сгущались грозные тучи,
и край, разлучённый с тобой,
плакал тоской певучей.
Билась душа в силках,
расставленных близкой смертью.
Над дымом, чадящим впотьмах,
уже готовился вертел.
Конских копыт перестук
сгинул в топи проталин,
и тёплых молочных рук
никто к тебе не протянет.
Лишь шелестом жёлтых нив
о бедном поэте память
шепчет, зерно уронив:
– Зачем было Бога бесславить?
2010
* * *
Дикий мы народ!
И. Бунин «Деревня»
Деревня бунинская всё ещё жива.
Мужик, как был, так и остался диким –
всё та же мутная с похмелья голова,
всё те же непроспавшиеся лики.
На детях сызмальства уже печать
наследственного, кровного порока.
По пальцам можно тех пересчитать,
чей разум не заилился до срока.
Старухи-матери встречают сыновей
в день пенсии, и соблюдая дату,
сыны идут за долею своей,
как за своей законною зарплатой.
А матери, привыкшие к труду,
над огородом гнут сухие спины
и помощи давно уже не ждут,
и слёз не льют над непутёвым сыном.
На убыль дни последние идут,
но сыновья, опережая сроки,
умрут быстрей и внукам отдадут
от дедов перенятые пороки.
Земли сырой зияющий провал
последние засасывает силы.
…Но почему-то всё ещё жива
надежда на грядущую Россию.
2011
* * *
Спивается народ –
всё больше молодые.
Петля или курок
срезают жизни срок.
На брошенной земле
родятся ли иные?
И будет ли им впрок
больной судьбы урок?
И непонятен смысл
такого злого горя:
отец уходит в ночь,
и мать, и сын, и дочь...
И нет вокруг меня
ни одного героя,
и никому невмочь
хоть чем-то им помочь.
Не утруждай себя
раздумьями пустыми:
ты полагаешь – вниз
их путь? А, может, ввысь…
Появится ль когда
на выжженной пустыне
зелёный свежий лист?
И слышу я: молись!
2010
ПОМИНКИ
Что-то солнышка не видать,
хмарью серой хмурится небо,
и его настроенью под стать
путь-дороженька тёмным следом
потянулась в соседний лес,
где, ветвями играя, свищет
мокрый ветер на старом кладбище
и печалится новый крест.
За неполную пару лет
вот уж третий от нашей деревни
потянулся еловый след
по обычаю местному, древнему.
Эти знаки на белом снегу
по обеим кромкам дороги
от могилы и до порога
память прошлого стерегут.
Вот ещё один дом опустел.
Но пока эти веточки ели
притянули домой даже тех,
кто уехал в далёкие земли.
Посидят, поедят, погрустят
и уедут до новых поминок.
Только смерть здесь бывает причиной
возвращения в детство.
Хоть так...
2011
* * *
«Мы не рабы, рабы не мы» –
в тетрадках школьных гордо мы писали
и веру в Бога порожденьем тьмы
за взрослыми послушно называли.
Теперь не то. Настало время оно:
на светских раутах – церковные столпы,
а президент обманутой толпы
вещает ей с церковного амвона.
«Симфония властей!
Любая власть от Бога!» –
опять готовы верить ерунде.
Всё та же тьма, вглядеться если строго,
но строгий взгляд теперь найдёшь ли где…
Опять гордыни явлены стопы,
и жаждет человек обманутым быть снова,
и стать главой хоть крошечной толпы,
но только не рабом Божественного Слова.
2010
РОССИЯ В ТУМАНАХ
Туманы, сплошные туманы
над Родиной нашей плывут,
и гости чужие незвано
по бедной России снуют.
Воруют, открыто воруют,
Россию не ставя ни в грош,
и землю, как девку нагую,
позорит их наглая ложь.
Доколе – скажите – доколе,
плевки утирая, молчим?
Кричит несказанною болью
соборное сердце в ночи.
Россия, родная Россия
в туманах осенних лежит,
а в недрах великая сила
булатные точит ножи…
2006
* * *
По призванью – рабочая лошадь,
в жилах предков – крестьянская кровь.
Почему же ценю я всё больше
непрактичной поэзии кров?
Уж не дед ли, завзятый пропойца,
что на свадьбах на дудке играл,
мне крупицу творящего солнца
по наследству любви передал?
А и было всего-то мгновенье:
я и дедушка, солнце, крыльцо…
и шершавое прикосновенье,
и такое родное лицо.
Да, пожалуй, ещё: поезд, насыпь,
гонг прощальный, слеза на усах,
и скупая последняя ласка,
и тоска в побелевших глазах.
Вот и всё. Но чем ближе к уходу,
тем острее потребность в любви
всех ушедших крестьянского рода.
Только жалко – зови не зови –
связь желанную не восстановишь
(столько лет прокатилось лихих!),
но я знаю, что снова и снова
будут жить под родительским кровом
вместе – музыка и стихи.
2008
В ПАМЯТЬ О ХОВАНСКОМ КЛАДБИЩЕ
Полынь с родительской могилы –
укор прощальный для меня.
Сухие стебли затаили
тепло ушедшего огня.
Теперь не мне бурьяна сбрую
с гранита чёрного срывать
и в глину, тощую, пустую,
«простите» горькое бросать.
Я далеко, другие – близко,
но все мы равно далеки,
и гаснут, гаснут в небе искры,
и нет заботливой руки.
...Брожу меж деревенских скромных
могил и думаю – права:
пусть обо мне родным напомнит
не подмосковная трава.
2010
МАМА СЕГОДНЯ ПРИСНИЛАСЬ
Неотмолимой виной
давняя боль притупилась.
Вместе со мною винилась
свечка горячей слезой –
мама сегодня приснилась.
Что так на сердце тепло?
Словно бы детство вернулось,
птахой в душе встрепенулось,
жаркой слезой обожгло –
мама во сне улыбнулась.
Запечатлённые сны
послевоенной весны
память листает живая,
и на меня со стены,
как и тогда, утешая,
мама глядит молодая.
2010
НА РАДОНИЦУ
Сияет луг под солнечным шатром,
лучи искрятся в смеженных ресницах,
и незабвенные родные лица
вокруг меня за утренним столом.
Я помню вас, вы для меня живые,
я предлагаю вам душистый чай –
в нём ароматы дышат луговые –
и спрашиваю, будто невзначай:
– Какой нам срок свидания назначен?
Но вы молчите, славные мои.
Водой меж пальцев утекают дни,
а я молюсь и почему-то плачу...
2011
УЕХАЛ ТЫ
Устала осень, давняя подруга,
уединеньем утешать меня.
Уехал ты, а на ладони луга
осталась от машины колея.
Не в унисон мы думаем с тобою,
осенним ветром сорванный листок.
Когда-нибудь травинкою живою
пробьюсь к тебе между печальных строк.
Но попранное женское начало
восславят ли шальные соловьи?
О горечь у последнего причала
в конце концов утраченной любви!
А эта вдавленная в травы колея –
печаль неистребимая моя.
2009
КЛИНИЧЕСКИЙ ОПЫТ
Я слушала сердце своё.
Раскрыто компьютерным чудом,
не шепчет оно, не поёт –
но тяжко, надсадно сосёт –
насос многотрудный.
Всевластно собой полоня
зелёную тишь кабинета,
наполнило гулом меня...
То звук не шестого ли дня
творения света?
Что думал Создатель, когда
из глины лепил человека
и сердцу в начальный удар
ресурс бесконечности дал?
Зачем ему лекарь?
Расширив от жути зрачки,
величье Творца постигая,
хотела сквозь ритма толчки
рассудку вместить вопреки
немыслимость рая:
как полнился вечный потир
росою, горячей и алой…
Мой мозг – мой вчерашний кумир,
патент в окружающий мир,
сошёл с пьедестала.
2010
УТЕШЕНИЕ
Ну что? Ожила? Теперь за дела –
и так до скончания жизни.
Быть может, догонит тебя похвала,
даст Бог, на счастливой тризне.
Тогда соберутся друзья и те,
которых не знала даже,
и Ангел напишет на белом листе
то, что признает важным:
любовь (которую не додала),
веру (пришедшую поздно)
и добрые маленькие дела
(на фоне больших и грозных).
Наверное, вспомнит о юных годах,
хотя мечты о звёздах,
о нужных людям великих трудах
смылись потоком слёзным.
В дальнем углу в осеннюю стынь
для птичьих собраний звонких
калину посадит любимый сын –
память моя в потомках.
2010