«Римляне нашли Мая в Сенате и избрали цезарем, говорят, предлагали ему место Папы, но Май отказался, опасаясь, что это возложит на него какие-то семейные обязанности. Верноподданные организовывали против Мая Юния Цезаря всяческие заговоры, пытались его убить, а ему приходилось все свои силы расходовать на раскрытие их, весьма запутанных, и на линчевание патрициев. Иногда всё же он находил время и поучал Лукреция о природе вещей.
Вечерами Май сидел в пивной с Магарычем и сосал пивцо, рассуждая о глупости всех писателей, выдумавших мир Древнего Рима. Он не верил, что Рим и в самом деле был»
+++
Нам пришлось угнать голубой паккард и два часа мы с рёвом отрывались от полиции, пугая экспрессивных римлян гудками клаксонов. Поздно вечером мы бросили паккард и вбежали под своды Колизея. Полицейские бросились за нами. Я был спокоен, зная, что ровно в полночь мы перенесёмся вглубь тысячелетий и оставим полицейских с носом, но ошибся: мы стояли посреди площади, а в тени колоннады послышалось шлёпанье чьих-то сандалий, и за нами выбежало десятка два самых настоящих легионеров.
- Приготовиться! – скомандовал я и обнажил автомат.
Наивные пращуры потрясали копьями и неторопливою трусцою приближались к нам.
- Огонь! (Файр!)
Со служителями порядка мы покончили за минуту, зато хоронить их пришлось очень долго. Бедняга Магарыч весь взмок. Потом мы переоделись в древнеримскую форму и долго катались от смеха, гулко отдававшегося в Колизее.
Спать пришлось невдалеке от Колизея, на зелёном бугорке в ароматной траве, рядом с разным сбродом, психами и прокажёнными. Со мной пытался разговориться какой-то грек, уверяющий, что он христианин и попал сюда по недоразумению. Я посоветовал ему обратиться в Бюро пропавших вещей, отвернулся и заснул.
Спустился Туман и слизнул меня с бугорка, оставив Мая Юния и Магарыча наедине с Древним Римом, среди семи холмов Вечного города, в который ведут все дороги. Магарыч мирно похрапывал во сне, даже в своём волшебстве беззащитный перед моим могуществом, изъявшим новенькие автоматы и плащи.
Я же с Бессонницей и Туманом в одиночестве коротал свою ночь, ничуть не жалея о свирепой персидской шахине, выдавшей себя за мою супругу. Эта игра была закончена, и женщина оставлена мною навеки и без судьбы. Я не скажу, что её съедят кровожадные тигры, отравят любовники, или поразит её сердце инфаркт Амура. Я знаю, что у неё просто не будет никакой судьбы.
Так размышляя, едва не забыл я, что это сочинение вовсе не обо мне, и не о моих жёнах, мнимых и подлинных, прошлых и будущих, а о Вечном Мае.
Солнце разбудило его, тронув тёплой ладонью пушистые ресницы. Май открыл глаза и увидел стоявшего над ним проконсула, римского полицмейстера.
- Хелло, Долли! – приветствовал его Май на чистейшей латыни.
- Привет, земеля, - хмуро поздоровался римлянин. – Ты, что, не знаешь, что на этом бугре помочилась волчица?
Май вскочил, как ужаленный, и принялся отряхиваться.
- А ты куда смотрел? – укоризненно спросил Май, напрасно пытаясь рассмотреть мокрые пятна. – Взял бы и прогнал её.
- Ты, что, спятил? – вежливо вытаращил глаза римлянин. – Это же было сотни лет назад!
- А, вот оно что… Тогда зря побеспокоился, приятель. Моча уже давно высохла.
- Я тебе повторяю: запрещена тут стоянка. А тем более – лежанка.
Рядом стоял уже крест с распятым на нём вчерашнем греке, нарушившим правила стоянки.
- А, ясно, - понял Май. – Вот тебе.
Он протянул стражу три долларовые бумажки, но гордый римлянин ухом не повёл, презрительно глядя на небо.
Май понял свою ошибку, извинился и вложил в руку римлянину три золотых.
- Катитесь, - пожелал им страж счастливого пути.
Май обнаружил отсутствие автоматов и приуныл.
Магарыч тоже был не в духе, так как не мог вспомнить ни одного подходящего заклинания, и он плёлся за Маем, ругая про себя всех древних и современных писателей.
В полночь Май Юний стоял перед зданием Сената, размышляя, как бы туда пролезть. Сторож оказался глухим и слепым, и поэтому не брал взяток.
- Пном-Пень, – определил Магарыч. – Пень-Пнём.
На Сенатскую площадь выбежала серая кошка и что-то мурлыкнула.
- Пшла, брысь, - задумчиво пихнул её Май Юний.
- Не пихай, - посоветовал Магарыч. – Это разумный кот.
- Не заливай, Магарыч, - рассеянно отозвался Май.
- Сейчас Копейкин придёт, подтвердит, - обиделся кот.
Май Юний посмотрел коту в глаза. В них светился разум. Но и Май был не лыком шит.
- Что будет, если кота в мешке коту под хвост? – быстро спросил он у кота. – Не думать!
- Не знаю! – удивился кот.
- Какой же ты разумный? Если и Копейкин такой же разумный…
- Мы этого не проходили.
- С тобой всё ясно. Как зовут-то тебя, Федей?
- Нет. Барханом.
- Бархан? Прелюбопытное имя для кота. Разумного, конечно. Скажи, куда делся писатель?
- Это Великий и Ужасный Кир?
- Он самый.
- Пропал в Тумане.
- Тебе бы да в цыгане, кот. А где твой Копейкин? Может, хоть он окажется разумным.
- Слышишь, идёт Копейкин. Только его надо теперь звать не Копейкиным, а Барсуком.
- Зачем?
- Так надо.
Из-за угла древнеримской походкой вышел Копейкин, одетый в пижаму и фетровую шляпу.
- А привет, - кивнул он всем и подмигнул Магарычу. – Сколько лет, сколько зим?
- Я работаю под сторожа, - намекнул Магарыч.
- Ладно, знаю, предупредили, где следует. Я принёс вам автоген, будем вырезать у Сената задний проход.
- Приступим, пока не скрылась луна.
Римляне нашли Мая в Сенате и избрали цезарем, говорят, предлагали ему место Папы, но Май отказался, опасаясь, что это возложит на него какие-то семейные обязанности. Верноподданные организовывали против Мая Юния Цезаря всяческие заговоры, пытались его убить, а ему приходилось все свои силы расходовать на раскрытие их, весьма запутанных, и на линчевание патрициев. Иногда всё же он находил время и поучал Лукреция о природе вещей.
Вечерами Май сидел в пивной с Магарычем и сосал пивцо, рассуждая о глупости всех писателей, выдумавших мир Древнего Рима. Он не верил, что Рим и в самом деле был.
Однажды ночью, когда светила новая Луна, и коринфские колонны отбрасывали длинные тени, к нему подошёл небритый мужик в обезьяньем тулупчике и, дыхнув имитатором перегара, назвал пароль:
- Салют, Миша! Скоро выпадет снег!
Май допил пиво и вместо ответа икнул.
Небритым мужиком был я.
Мы сели в кустах дрока, и я вытащил из дипломатки три бутылки портвейна.
- Толково! – восхитился Май и понюхал жёлтые цветы. – Только вот что, ты мне скажи, писатель, зачем я тут?
- А я почём знаю? Думал – станешь императором, может, из тебя толк выйдет, совершишь что-нибудь великое, сам прославишься и меня прославишь. А ты ерундой занимаешься.
- Попробуй тут, соверши что-нибудь. Вчера какой-то хам пытался ишака затащить, пришлось приложить руку. Хотел как-то после обеда завоевать Карфаген, но у них там или родственники, или знакомые, не разрешают. А какой-то фанат орёт из-за двери: «Разрушить, мол, Карфаген надо!» Я ему говорю: «Закрой пасть, римило, не видишь, конъюнктура не та?»
Май Юний Цезарь вздохнул и помолчал. Потом хватил стакан портвейна, утёрся рукавом и спросил:
- А теперь что делать будем?
- Смываться, - решил я. – Твой собутыльник Брут точит на тебя сейчас ножичек, хочет зарезать.
+++