А я его от злости проклинала
в объятиях напудренной зимы,
и потерялось, в общем-то, немало
на рельсах перерезанной Москвы.
Брела дворами, парками, садами,
страдала в подворотнях о былом,
хотелось от обид уехать к маме,
но не хотелось видеться с отцом.
Ангина не давала продохнуть,
снежинки залетали под пальто,
и в общем-то была не в этом суть-
переключить минувшее пультом.
Я проклинала, норовя сбежать
от наболевшей ношеной тоски,
желая наконец-то перестать,
завися от людей, жечь маяки.
Желая перестать метать ножи
в фантом нарядного июльского тепла,
срывая с окон жизни муляжи
из хрупкого нарядного тепла.
Зима смеялась лающей метелью,
душила льдом бегущую Неву,
стелясь по городу хандрящей канителью,
желая под собой укрыть Москву.
Я плакала на станциях метро
и проклинала гордости плоды.
Когда б не вытянула жженое зеро
сейчас не заметала бы следы.
Ах мама, я опять бреду в ночи
Не зная как самой себя спасать!
Приедь меня немного полечить
и уложи, как прежде, на кровать.
Я помурчу под ласковой рукой,
скользнет слеза под шею и на грудь.
Не уходи! Останься! Ну постой!
Вот в этом видимо и пряталась вся суть!
А я его в тот вечер проклинала!
Не знаю, почему все так сошлось.
В душе осталось места очень мало
и лил холодный липкий дождь.
Я проклинала, что есть мочи,
сжимая руки в кулаки,
рвя сердце на куски и клочья,
сжимаясь от своей любви.
Зима не сжалилась над нами,
собрав в себе остатки сил,
я все равно уеду к маме!
И ни о чем ты не проси...