Как ни крутите, ни вертите
Себя я чувствую с утра
Чуть-чуть подобной Нефертити –
Красива также, но… стара.
Уходят дни, хоть бейся оземь,
И даже расшибись совсем.
Ах, двадцать восемь, двадцать восемь,
Да мне б, хотя бы, в тридцать семь.
На всё, чему внимает ухо,
Что сердце девичье гнетёт,
Твержу я: - Не боись, лягуха,
Не выдаст муха - самолёт.
Ещё горит огонь во взоре,
Ещё осталось, хоть спроси,
Во мне избыточных калорий,
(точнее, Ватт в системе Си)
Признаться, часто без причины
Берёт тоска меня порой,
И снятся крепкие мужчины,
Лыжня крутая под горой.
Паденье, треск…
Но всё же глухо,
Представив снизу весь полёт,
Шепчу я: - Не боись, лягуха,
Не выдаст муха – самолёт.
Прощай лыжня в сияньи алом,
Прощай завьюженый роман.
Придётся поменять мне слалом
На лёгкий флирт иль… дельтаплан.
Травмирована я отменно,
Но так мне хочется всего:
Порою осетринки с хреном,
Порою хрена одного…
Печали тихой, страсти сочной,
Экзотики из-под полы,
Лишь не работы сверхурочной
И не домашней кабалы.
Когда в глазах темно и сухо
И цифр кровавый хоровод
Твержу я: - Не боись, лягуха,
Не выдаст муха - самолёт.
Но есть ли смысл в тоске огромной?
Пускай, румянец смыт со щёк,
Прошёл лишь возраст переломный,
Не всё поломано ещё…
Ещё способна я на яхту:
Влечёт и шторм и синева,
На Сингапур иль хоть бы в Лахту,
Лишь бы не в корпус номер два…
Ещё теперь, я точно знаю,
Что ничего не страшно мне,
И за себя не отвечаю
Я кое с кем наедине…
Ни огорченье, ни усталость,
Ни хворь, ни климакс и не грусть
Мне не страшны! Кой-что осталось
Во мне… кому-нибудь сгожусь.
Так выше голову, старуха,
И всё, что хочется придёт.
Пой громче:
- Не боись, лягуха,
Не выдаст муха – самолёт.