Мой дед приехал в Горький из села,
Практически к станку встал от сохи,
Военная продукция стране нужна была,
К границам нашим двигались враги.
Т-34 легендарный танк
Мой дед в цеху с друзьями собирал.
В один июньский день случилось так,
Что Гитлер всё ж на нас напал.
И не смотря на заводскую «бронь»,
Практически, как весь его завод,
Дед заявление добровольно написал
«Прошу отправить на германский фронт».
Кипит патриотический кураж,
От Левитана слов сжимается кулак.
С одной бригады набран экипаж,
Собственноручно ими собран танк.
Четыре земляка в одной машине,
До глубины души родной в ней каждый болт.
И держат путь туда, куда спешили –
В тот ад, что называют словом «фронт».
В бою механик и водитель танка,
Был дед мой «не стреляющий» танкист,
И на привалах растянув тальянку,
В нем просыпался деревенский гармонист.
Но вот в одном бою машину их подбили,
И стали танк фашисты окружать.
Друзья подумали – механика убили,
Решили без него, к своим бежать.
А он контуженный, их взглядом провожая,
О помощи беззвучно их просил.
Разбитыми, кровавыми губами,
Совсем, пошевелить нет даже сил.
И в люк открытый молча, дед взирая,
Увидел в чёрной гари небеса.
Слух возвратился, с поля края
Уж приближались немцев голоса.
И он, собравшись, приложил все силы,
Поднялся к люку, чтоб его закрыть.
«Нас с танком сжечь никто вам не мешает,
Но в плен меня вам, гады, не добыть».
Фашисты покружились вокруг танка,
Стучали и кричали: «Рус, сдавайс!»
Дед молча, слушал за бронёю перебранку.
И стрельнуть нечем – кончен весь боезапас.
С той стороны услышал лязг затвора,
Сквозь ствол орудья внутрь начали стрелять.
И искры высекая без разбора
Вдруг рикошетом стал свинец скакать.
Прошиб холодный пот, в глазах рябило,
Рукой дрожащей сложил три перста
перекрестился «Слава Богу – не убило»
Благодарил он шёпотом Христа.
Хоть не силён в баварском диалекте,
Дед понял – немцы «тигр» пошли искать,
Подбитый танк, не глядя на увечья
Решили на тросах буксировать.
Тихонько выбрался он из родной машины,
Лишь вдалеке чуть стихли голоса,
Танк осмотрел – все части вроде живы
Разбита гусеница лишь всего одна.
Он сам не понял, как всё это сделал –
Поднял, стянул, трак заменил, состыковал,
Кувалдой бил, аж в жилах кровь кипела,
Шлем подложил, чтоб враг не услыхал.
Движок завёл, танк развернул и ходу,
Сквозь фронта линию к позициям своим,
И под обстрелом, он молился Богу,
Летел сквозь пламя, рассекая дым.
К своим приехав, вылез дед из люка,
Сполз по броне без сил и закурил.
Смотрели на него его три друга,
Которых особист с допроса выводил.
С лица стирая смесь из сажи, крови, пота,
Сквозь всех куда-то в никуда мой дед смотрел.
И тихим голосом спросил его вдруг кто-то
«- Эй, Костя ты, когда брат поседел?»
Танк осмотрев, дал командир команду:
«Бойца перевязать, отмыть и накормить,
Налить ему наркомовских сто граммов,
И сутки не тревожить, не будить».
Потом вручили орден перед строем,
За то, что танк он в одиночку в строй вернул.
В исподнем на него смотрели трое,
Которых взял на мушку караул.
И грянул залп, вспугнув ворон с деревьев,
Отняв у Константина трёх друзей,
Катились слёзы у героя деда,
Он лично знал отцов и матерей.
И дальше много было, всё здесь не расскажешь,
Об этом в пору только кинофильм снимать.
Его ССовцы расстреливали даже,
Но не смогли всё ж жизнь его отнять.
Их раненных раз немцы добивали тупо,
Свалив на землю и стреляя в грудь.
Он вжался в колею, закрылся трупом
Дыханье затаил и будь, что будь.
В плену бывал, но всё ж бежал из плена,
Смог пули и овчарок обмануть.
Он встретил долгожданную Победу
В самом Берлине, а ни где ни будь.
Бродя среди руин рейхстага,
В руке сжимая майскую сирень,
Он вспоминал судьбу свою и танка,
И трёх своих расстрелянных друзей.