Саше Степанову, питерскому поэту, в качестве алаверды и с благодарностью за его любовь к моим буквам.
Стоишь, смеёшься, – опять весна,
расстёгнуты пуговицы на рубашке.
Мы ведь прорвёмся, фигня-война,
мы ведь повоюем, скажи мне, Сашка?
Когда падут все вражьи полки,
и все знамёна сдадут в музеи,
мы новые слепим материки,
и новой глиной живой заселим.
И снова будет чадить весна
зелёным остро пахнущим зельем.
Мы выпьем это зелье до дна,
а после придумаем план спасенья:
начертим в небо прямой маршрут,
задраим люки, дадим отмашку.
Для страха хватит пары минут,
и вот – Бессмертье поэтов, Сашка.
Нам память глины и не нужна,
чужие слёзы, речь по бумажке.
У нас в Бессмертье смерть не страшна, здесь жизнь – страшнее. Ты знаешь, Сашка...
Ещё страшнее – стихи писать
под стенами Трои и Колизея.
И знать всё о будущем. И не знать.
И не надеяться на везенье:
что Бог не выдаст, не съест свинья,
что тело – на время, что души – птицы,
что в следующей жизни и ты, и я
сумеем бессмертными получиться...