Я не первая здесь, я вовсе, увы, не первая.
Не меня ты когда-то назвал своей личной Гердою.
Не ко мне ты ходил на тусовки до бликов солнечных.
Но всегда приползал к дверям моим молча, скорченный.
И любил ты меня, по сути, лишь смеха ради!
Восклицая, что это ты де здесь мной украден,
Мол, паскуда такая, взяла и околдовала!
Будто было тебя мне мало.
Но было мало.
Наступал мне на горло, а после вливал горчицу.
После встреч оставалось желание удавиться,
Но я стойко держала спину прямей прямого.
Говорить тебе я не смела ни слов, ни стона.
И ходить я должна была рядом, но «чуть подальше»,
А потом становилось всё хуже, мертвее, гаже.
Ты любил меня? Это вряд ли. Не стоит плакать.
Я ж сама выбирала плаху и шла на плаху.
Так чего же теперь тут слёзы сливать по крыше.
Ты не слышишь меня, не слышишь меня. Не слышишь…
Не задумавшись, ты срывал с меня всю одежду.
Ты не держишь. Вот не отпускаешь, но и не держишь!
И, пожалуй, что я не знала любовей хуже,
Чем вот этот абсурд-сиди-наслаждайся-слушай.
Я не первая в вариантах. И я не Герда.
И тебя не касаюсь лучами, дождями, ветром.
Не Лолита, не Эсмеральда, не Белоснежка.
Просто девочка без одежды и без надежды.
Для чего ты меня оставил в своих подножьях?
Но отныне, я заклинаю, ты не тревожься.
Я уйду, оторвав от рук и от ног оковы.
Шрамы будут, как напоминание, что нужно помнить/
Иногда выдыхать/жалеть/сострадать/не плакать.
Не бежать мне теперь вослед за тобой собакой.
И теперь вот, когда я остыла. И сверху вечер.
Ты зачем-то желаешь явиться со мной на встречу.
Но я больше не стану ползти к тебе. Я не стану
Клеить острые кромки раскрошенному стакану.
И, когда я уже просыпаюсь почти без стонов,
Ты с задушенным вздохом тянешь ко мне ладони.