Время не властно над забытой Богом городской окраиной,
- ветхи низкие мостки над зловонною сточною канавою. Сплошная непролазная трясина, из которой полвека назад ретировались даже лягушки.
Рискуя, свалится, с опаской пересекаю мёртвый водоём по паре гнилых шатких досок. С облегчением ступаю на твёрдую почву и оказываюсь среди нескольких домиков вросших в землю обитаемого островка.
По наитию узнаю то самое жилище, которое посетил
лет двадцать назад. Здесь я предал свою первую любовь, -
хмельной познал первый сладкий грех с её подругой, которая не взяла с меня ни каких обязательств на случай зачатия ребёнка.
Всего десять минут назад я мчался в такси, а теперь ужасно обострилась рана за два разбитых девичьих сердца.
Смеркалось. Во дворе, поросшем крапивой, стоял остов собачьей конуры. За порогом тот же характерный деревенский запах забвения. Ступая по скрипучим половицам, покрытым самоткаными ковриками, оказываюсь в единственной комнате.
На стене, как и прежде ходики в виде кота отсчитывали время, ежесекундно водя глазками из стороны в сторону.
В полумраке возвышались три кровати. Под грудами тряпья из-за сырости почивали обитатели, равнодушно безмолвно воспринявшие моё появление.
На месте Красного угла дышал на ладан ламповый чёрно белый раритет минувшего века. Очень символичным было то, что повторяли “Песню – Восемьдесят девять”. Пресвятая дева – сколько воды утекло …
Я выложил на стол из старого, туго набитого вещевого мешка, что Бог послал, сверху поставив штоф коньяка …
- Что, явился грехи замаливать!? – послышалось с одной из лежанок. В сумраке раздались шорохи и скрипы.
За пять минут обитатели уговорили съестное и, не сказав спасибо, заняли исходные позиции …
- А сыночек твой утонул – не уберегли!
- И мамка в скорости следом!
Словно слепой от душевных терзаний, не разбирая пути, я опрометью бежал.
Пришёл в себя только лишь когда перестал ощущать запах Богом забытого острова.