1
Я пуповиною прирос к военной теме
И возвращаюсь к ней из разу в раз.
Подчас «Последние известия» и «Время»
Воспринимаю как «В последний час».
Мальчонка, я не мог «ковать победу».
Моя война – салюты над Москвой.
Да ложка с рыбьим жиром за обедом:
«За папу!» Он - на фронте. Он – герой.
В предания уходит 45-й.
А мне покоя не даёт война.
Безвестно павшего не воскресить солдата.
Но должно всех назвать по именам.
Посмертной выше нет награды для солдата,
Чем пядь земли с фамилией и датой.
2
Постичь пытаюсь горький 41-й
И Сталинской дивизии судьбу.
Хочу развеять домыслы и скверны,
Предать огласке гнусное табу.
Дивизия московских ополченцев
Пошла, как в песне, в свой последний бой.
И не одно свинцом пробито сердце
У Вязьмы по-над Бебрею-рекой.
Партийцем каждый был по убежденьям:
На подвиг – как на труд, без лишних слов.
Приказано прорвать удавку окруженья –
Они прорвали, всем смертям назло.
В цепи бойцов, пошедших на прорыв,
Взяв в руки автомат, шагал комдив.
3
В успех ли не поверили атаки,
С изъяном был ли изначальный план –
Но атакующих не поддержали с флангов.
За ними вновь защёлкнулся капкан.
Так окруженье стало катастрофой.
Изодран в клочья фронт советских армий.
А ополченцам выпала Голгофа:
За неудачи отвечает крайний.
За то, что пала тень на имя полу-Бога,
С дивизией расправились жестоко.
Что было воинству фон Бока не по силам,
В Москве политиканы совершили:
Дивизию живьём похоронили.
Не разбирая виноватых или правых,
Судьбу решили «телефонным правом».
А бой ночной и ярую борьбу
Накрыли саваном забвения – «табу».
Жонглируя, постыдно номерами,
Другим и имя отдали, и знамя.
А сталинцев – в небытие
И в Не-су-щест-во-ванье.
Читай тех лет партийные анналы –
Дивизии такой, считай, не создавали.
Так, фактам вопреки, без совести зазрения
Чиновное возобладало мнение.
А след героев, смертью смерть поправших,
Искать приходится в полках не воевавших.
Не обрету покоя и в гробу:
Из Книги памяти сочится яд «табу».
Моим врагам такую бы судьбу.
[2008-2010 гг.]