Катя не белая и не пушистая.
Годы, что ей помогали выстоять,
вслед электричкам промчались быстро так,
что потеряли счет.
Ей в сорок первом тринадцать. Голодно.
Лают собаки. Ночами холодно.
Что не сожгли, то отняли вороги.
Хлебушка бы ещё.
Тридцать.
Пришёл, обаял, убалтывал -
много рассказывал про Прибалтику -
сытую в послевоенной Балтике,
а поутру увёз.
Оборонительный город Палдиски
не уберёг от измен.
Без радости год пролетел,
появление Валдиса - отзвук в купели слёз.
Больше не плакала.
Время – быстрое:
в школу собрать, что запачкал выстирать,
сверить доходы и счастье б выстрадать,
и не смотреть назад
в хвост электрички - в начало проседи.
Нищие просят и много просят ли
не узнавала, и годы бросили
мелочью беглый взгляд -
сгорбили - перемололи косточки.
Ищет в помойке "брульянты" тросточка -
ветхих кастрюль и одежды остовы,
Катя к себе несёт.
Кормит мяукающих отходами.
Запах в подъезде стоит "доходами".
Под девяносто ей – не находишься,
хлебушка бы ещё…
И приносили соседи пришлые -
лишнее где, а когда не лишнее.
Только у Кати в душе не вышивка,
прошва и жёстче нет…
Тело сожгло языками пламени
прошлой войны - огневой и каменной.
Ни похорон, ни свечи, ни памяти.
Пепел летит в ответ.
Валдис приехал спустя три месяца,
вывез из "зоны квартиры" месиво,
только паркет сохранял отметину
с лета до холодов.
Новый хозяин "добро" выветривал -
всё заменил и покрасил в светлое -
белое с рыжим…
Гуляет метрами рыжий среди котов.