Румяный ветер надувает щёки,
и расправляют крылья восемь мельниц,
и радостней живёт селенье Шёнхен.
Малютка нахтигаль, пернатый немец,
над речкой Флус о родине – mein Gott! –
соловушкой саратовским поёт,
потом заводит песнь о фрау Розе.
"Ах, Роза, для тебя в селенье Шёнхен
в летящей кирхе блещут окна-розы,
плети свои соломенные шляпы,
жди воскресенья. Глянешь сквозь витраж
на фатерлянд покинутый и Богу
поплачешься, Марии улыбнёшься,
домой вернёшься, сходишь в погребок.
Ах, Роза, минет век – с небес увидишь,
что мэдхен, девочка цветущая /в прабабку/,
гербарной тенью сгинула в тисках
убийственного голода двадцатых,
и мальчик, кнабе, Розин лепесток,
в Сибирь заброшен будет чёрным ветром.
Мой милый Августин, какие времена!"
Когда-нибудь «ступеньками, без страха,
как в погребок за кружкой мозельвейна»,
пойду и я в чепце из коленкора,
рубахе белой, юбке синей, в бусах-
кораллах, в безрукавке-душегрейке
над школой, почтой, кирхой, речкой Флус,
путём воздушным, вровень с нахтигалем, –
в небесное моё селенье Шёнхен,
где крутятся от солнечного ветра
всё те же крылья, те же восемь мельниц
с немецким тщаньем перемалывают звёзды.
Порхает в небе звёздная мука
и вместе с ней, светясь пшеницей жёлтой,
соломенная шляпка Розы
-----------