Говорила какая-то девушка,
Сидя в парке на старой скамье:
Понимаешь, подруга, ни с кем уже
По-иному не дышится мне.
Были те, что казались любимыми,
С кем хоть в пропасть, хоть в ад, хоть за край.
Если выстроить их в одну линию,
Я б составила свой календарь.
Помнишь тот мой подарок рождественский?
Молчаливый, спокойный январь.
Он меня укрывал своей нежностью,
Согревал как малиновый чай.
Любоваться бы снежными вихрями
С ним на кухне и жарить гренки…
Он был теплым бесформенным свитером,
Что наденешь за год раза три.
А другой – межсезонье февральское.
Мокрый снег… Поиграем в снежки?
И в кармане сплетаются пальцами
Две озябших до боли руки.
Ветер путает мысли и волосы,
Проникает под шарф и пальто.
Рваный тембр осипшего голоса.
Тает снег. Мы друг другу – никто.
Самый светлый, воздушный и мартовский –
У него на окошке герань.
Воплощение счастья и радости.
Поднимается в самую рань,
И романтика города сонного
С ним слагалась в особый аккорд,
Только в этой мажорной симфонии
Места нет для моих низких нот.
Мой июль – самый глупый, неправильный.
Это с ним, словно двое детей,
Мы всерьез восхищались фонтанами
И кормили с руки голубей.
Упиваясь волшебными грезами,
Мы придумали целую жизнь.
Все, что было в той сказке серьезного –
Послевкусие сладостной лжи.
Грусть о том, что навеки потеряно -
Поздний август. Казалось тогда,
Нет у нас ни попыток, ни времени -
Только путь, что ведет в никуда.
А над нами сияли галактики
И дарили нам пригоршни звезд.
До сих пор не имею понятия,
Чье желанье тогда не сбылось.
В октябре, когда пахнет туманами,
И всего пять шагов до зимы,
Повстречала я самого странного.
Океанской его глубины
Мне б хватило для плаванья дальнего.
Я ж упорно стремилась на дно,
Чтоб объять это море бескрайнее
И понять, что постичь не дано.
Посмотри, а ведь время к двенадцати.
Мне пора. И тебя уже ждут.
Так и вышла из парка рассказчица,
Повторяя привычный маршрут.
И шагала она мимо площади,
Опоздав на последний трамвай.
А навстречу ей шел чуть заносчивый,
Горделивый, дурманящий май.