вера без смерти не лучше, чем смерть без веры.
сон мой, избитый клоун в цветном трико,
вам не расскажет, кем был я до нашей эры,
кем был в святом безбожии всех веков:
то ли при мне пал вавилон,
то ли я – магдалина,
то ли я – ганнибал, проигравший бой…
жизни мои – лишь гон,
по вашингтону и по берлину –
вихрями – за тобой.
…
странный засохший клён
рос у подножья горы в запустелом саду;
мы, братья-сосны, порой отвлекаясь от дум,
тихо глядели с высот на его прямоту.
этот изящный узор длинных, испитых ветвей,
этот иссушенный ствол заставлял меня петь.
песня моя, убелённого неба белей –
то ли струна, то ли хлёсткая плеть…
песня звучала и числилась – только моей.
…
тысяча девятьсот двенадцатый год.
я умирал в атлантических водах
после крушения судна «титаник».
тщетно пытался добраться до лодок –
сил не хватило; море не станет
думать о тех, кто бежал от кончины,
плакать о тех, кто погиб за бортом
и в капитанской рубке,
верить в того, кто спасся.
я был – пассажиром третьего класса,
холостяком, бездетным мужчиной.
корпус стальной рассечён, как картон,
а мне не хватило шлюпки.
страшно, что в эту жизнь я тебя не знал.
…
год сорок пятый.
шальной металл
мне обнажил ключицы.
время промчится…
в красном углу потускнеют портреты великого кормчего.
струны вопят под смычками, что музыка общая.
я открываю окно: приходи ко мне ночью –
будем ваять коммунизм в комнате площадью
восемь на пять.
…
у меня есть манера всегда округлять
время звучания.
если на небе музыка стихнет,
я буду видеть безумные сны.
небо алеет в мире без рифмы.
башня ли, каланча ли я –
знаю, что мой комендант не вернулся с войны.
у основания пепел мой тёпел,
словно вчера был налёт.
только – тревога ложная: лётчик пропил
свой самолёт.
в теплушке отец безрукий,
с ликом, раскромсанным на куски,
валится на пол в неистовой муке.
небо, ему не унять тоски!
кровью залиты веки, но взор мой ясен:
дом у околицы, садик и два сарая;
дочка моргнёт брезгливо и – не узнает…
мягко щеки коснётся крылатый ясень…
музыка страшных войн – колдовские гимны.
музыка тех – не ведавших кров и хлеб.
музыка, ты – моя! не ходить к другим нам.
если умру, ты тоже уснёшь в земле.
…
и войны сменяют войны, и нынче войны –
мой бой с собою, и сам я – бой,
я в небо выпустил всю обойму,
я пел о том, что небесной выси не быть уже голубой.
мои мелодии умирают
от ран и голода, ветер воет:
то панихида моим пассажам.
и снова к раю,
по травостою,
что будет с нами – уже не важно…
алое знамя флагштоком бьёт в потолок,
скользкий линолеум мчится наверх из-под ног.
я не расстрелян, я даже остался свободен.
челюсти сводит наружу несущийся крик.
всё, что мне нужно, – нездешний, чужой язык,
полунапевы чужих мелодий.
всё, что мне нужно, – взвести курок.
…
я был вновь рождён в девяносто пятом;
мне было начертано жить в женском теле;
я презирал его – каждый атом –
и раз в полторы недели
я выходил из себя на орбиту души.
в руках револьвер: я вижу свою оболочку.
тринадцать шагов. дыши вольнее. круши!
выстрел,
другой,
и третий,
и – точка.
…
слово дробится звоном колоко-
лов и артиллерийских орудий,
она стоит, улыбаясь, с простреленной грудью,
а из груди вместо крови течёт молоко –
белая музыка реинкарнации…
у раны дрожит рука,
вылив вино, налью в бокал
молока
и буду с тобой брататься.
2015-2016