Оставлю путь негромогласным
Того, кого забрал вверха.
Был ход печальным и ужасным,
Был и прекрасным, и спроста
Давалось острые углы
Все без запиночки пройти.
Где было больно, а где твёрдо,
Где много плакал, а где цвёл,
Где был самим собой довольным
И предо Мной был восхвалён.
Где гнев пилил его снаружи,
Где по краям лишь затекал,
Где осуждения терзали
Всех тех, кого он сам терзал,
Где воспылались речи болью,
Где стон непонятых кипел,
Надломленных и осуждённых,
Кого винить во всём хотел,
Те свои слёзы в миг вселили
В его надменный грозный вид!
Натуру всю разоблачили!
Зачем же был ты горделив?
Спокойно свой не строил ход
Ты осуждал, винил народ!
Упрямство вечное в душе
Желало с ним залечь на дне.
А Осуждение мечтало
Вонзить навеки своё жало.
Гордыня вовсе съесть хотела.
А Простота его жалела…
На новую ко Мне ступень
Легла сомнительная тень.
Там трезвость разума сидела,
О правосудии лишь пела,
А лицемерие напротив
Варило кашу для ума,
И Чёрствость в глиняном болоте
Собою поглотить могла.
Но ей и скупости души
Мы свой визит не нанесли.
И к воровству мы заходили:
По мелочам поговорили,
И к самовосхвалению, к обидам,
К умерщвлению, к ничтожности и к жадности,
К растратам лишним, к праздности.
И по кручинам к вышине
Мы двигались в зыбучей тьме.
И обойдя большого змея
И крики бесов помрачив,
Лисиц надменных одолея,
Мы к Вере Божьей подступив,
Стояли в замкнутом пространстве,
Сомненьем сердце теребив,
Простого светлого убранства,
Себя укором омрачив,
Чертили будущий упрёк.
Но здесь окончится сей слог
Внезапно.
Пусть и невдомёк,
Ведь Вера, Божие дитя,
Всё за завесой объясняет.
И, если верил, помогает
Открыть заветные врата,
Где оставляют сожаленья,
Куда так просится душа.