снова ночь вызывающе раскинет ноги
исполинского храма крутые своды
внутрь которого могут попасть лишь немногие
да и я - кратковременными эпизодами
в предвкушении зажмурив что есть сил глаза
чуть дыша произнесу волшебное: мутабор
два глубоких вдоха. опрокинусь назад
и змеею вползу в этот дивный собор
и тогда, по ту сторону семи ворот
снова рядом со мной ex nihilo возникнет
весь мерцающий битыми звездми шоггот
извечный мой пастырь и проводник
опрокинув меня на холодную гладь стола
он вонзит в мое брюхо беззвучно нож
ну что ж, мне и вправду стала мала
шагреневая моя кожа
тут же ворон укроет меня подбитым крылом
погружая мой разум в нечто вроде нигредо
за возможностью света нестись во тьму напролом
не самый худший вариант жизненного кредо
и вот я, обезглавленный, как ацефал
сжимаю объятое пламенем сердце
о, боже, я так устал
но ноги бредут по инерции
только если их функция - достижение цели
тогда мне-то они на кой?
искать мнимый покой и с притворным весельем
ждать, когда аполлион мне помашет рукой?
и напомнит, что совы - не всегда то, чем кажутся
и о том, что, по сути, жизнь - это смерть
и что непогрешимость - неспособность раскаяться
все зависит от того, каким глазом смотреть
нет, уж лучше занырну я в эту жижу поглубже
под пылающим взором свинцовых сирен
без возможности сейва. без брони и оружия
но уже озверев и утратив смирение
и спрошу наконец у этой жуткой весны
вцепившись ей в глотку, сорвав маску с лица
почему эти проклятые предлетние сны
никогда не удается досмотреть до конца?
а потом заберусь в нору выскобленного нутра
упаду, обессиленный, не разувшись даже
и, окуклившись, буду дожидаться утра
все. хватит. шуньята, мать вашу
на рассвете июньское солнце выжжет
узоры на внутренней стороне моих век
стянет бледную кожу и досуха выжмет
то, что когда-то звалось человеком