Я звался именем, смотрелся в зеркала,
бродил по улицам – бесчисленный прохожий.
Встречал зонты, дожди из-за угла,
ловил в ладони ветер непогожий.
Я звался именем, пока не потерял,
знакомых букв размеренные слоги,
изрезал жизни тонкий материал,
встав поперек ее прямой дороги.
Ах, как она отчаянно звала,
прося сойти не проезжая станций.
Молила, угождала, берегла,
но я не смог самим собой остаться.
Едва дыша, глотая грубый ком,
примеривал цвета ее обличий,
но знал, что никогда не стать цветком,
лишь сорняком, без правил и приличий.
На площади цвела моя душа,
среди немого созерцанья стыла,
но и ее изрезал без ножа,
растаяла, окончилась, разбилась.
Жизнь полилась безвкусным соком смол,
бросая время, словно кость собаке,
и с ней в борьбе, а может просто в драке,
я был мальчишкой, проигравшим спор.
И как гореть? И как теперь любить?
Кому отдать запятнанное кровью, –
безумной мести, горестных обид, -
и как назвать безумное – любовью?
И руша клятвы выцветшей души,
я проклял день в который мне родиться.
Я звался другом, только не дружил,
поил любовью, никто не смог напиться.
Я звался именем, кого-нибудь жалел,
я гладил головы, сушил чужие слезы,
но день за днем рассудок сердца тлел,
ломая стих в обрывки жалкой прозы.
И плавилась, и корчилась земля,
дожди впивались в сердце будто иглы,
рождаясь – плакал, умирал – смеясь,
встав на колени, гибнул, гибнул, гибнул.
И все напрасно… Спрятал поздний стыд,
чтобы остатки не развеял ветер.
Закрыл окно, в ночи боясь простыть,
а может быть, почуяв запах смерти.
Напрасно все… Ловлю себя на том,
что за улыбкой прячу откровенья.
И льется голос музыкой пустой,
глупы слова и поздние сомненья.
Все сделал сам. Судьба не изменила,
но нет за нею больше ничего.
И сердца боль – величественней мира,
хоть и не больше сердца самого.
Еще остались чистые листы,
как утешенья скованно – пустые.
Но как мне самому себя простить,
пусть даже если все меня простили?
© Дмитрий Рябинин