Опять получил pizdячек за ругань матерную…
Моя киса мне ставит компрессы, заглаживает гематомы
И не смотрит в глаза мне. А смотрит – так, невнимательно!
Понимаю, что терпит характер мой. Покорно драит хоромы –
Они состоят из сортира, кухни и коридора.
Так и внутренний мир мой: желудок для хавки, сердце
Для сострадания, печень для спиртоносного прокурора –
Остальное не признается. Костно-мышечный… мой… Освенцим
Не нуждается в чём-то большем. Почти порядочно
Примостился в имперском обществе: выглаженном, чистокровном.
Моя рыбка целует меня в висок. Она рада, что
Благоверный не станет вовеки подобием овна.
Надо есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть. Есть не хочется,
Спать не хочется, глаз зашторен, ухо закупорено,
Нос прищепкой зажат, руки-ноги лежат, морда морщится.
Значит, жизнь проскакала от А и до Я, но безбуквенно…
Вот, я съел свой паёк, дал pizdы какому-то левому
Гражданину кровей испорченных, очей поникших…
Жить охота даже тогда, когда в хлебнице нету хлеба,
На руке кастета, на huе бабы, под Богом Ницше…