* * *
Пищат птенцы породы воробьиной
в расщелинах краснокирпичных стен.
Июнь пропах дождями и малиной
и вымыл блюдца всех телеантенн.
Хлебнув вина из разгуляйской чаши,
от юной захмелеешь красоты.
Взметнулось солнце выше белой башни,
чтоб выплеснуть любовь на все цветы.
Кричат птенцы о хэппи-энде притчи
из келий-трещин кладки вековой.
О, времена, поэтовы и птичьи,
аркады длинных дней над головой!
Ещё чуть-чуть - и станет день короче,
и каплю утра слижет темнота.
Но виршеватель, - паладин воочью, -
к седлу июньской рифмой приторочит
багровый шип с драконьего хвоста.
* * *
Я просто мальчик в давнем синем дне,
и некий хмель крепчает в слабых венах.
И тянутся во сне от лун ко мне
предчувствия о многих переменах.
И яблоко в ладони всё круглей,
всё полновесней и правдоподобней.
А вольный дух июньских тополей -
любим ноздрями, слышим костью лобной.
И пальцы в шрамах - быстрая рука
при ярком свете так неосторожна!
А ночь - близка, нежна. И у виска
всё шепчет, шепчет: "Жизнь твоя возможна"...
* * *
Красные вишни и рыжие лилии -
разгоряченное лето в разгаре!
Нотами воздух пропах в изобилии,
как древесина флотов Страдивари.
Сад мой зарос одичавшей малиною
и мелкоцветием сорной ромашки.
Множатся знаки, что праздник покину я -
не доиграв. Прихлебнув из баклажки...
Но в партитуре, что выткана птицами
на синеве полнозвучного лета,
светит ли - в паузе, фразе - продлиться мне?
Громкий вопрос. Не услышать ответа...
* * *
И вот за дюжиной смертей
мне приоткрылись жизни двери.
И пыльный зной земных путей
я вечностью прохладной мерю.
И те, кому бывал я мил,
так трудно, невпопад и редко,
мне машут тенью прежних крыл -
теперь калиновою веткой...
И кривды срам,
и злобы стыд
без суесловия встречаю.-
Густеет полдень,
шмель гудит
в лиловом солнце иван-чая...