17 мая. YK
Мозги дымятся авангардом, томится нежный шелест струн погибшей сирени и отцветшей вишни, на языке – зипун.
Облака скручиваются в трубочку, дышат осмотрительно и почти нагло. Плечи маются в изнеможении семнадцатого мая.
Рафинированное чувство печали и вообще - любого чувства слышится голосом отчаяния, дошедшее до привычки почитания.
Майское солнце курсивом щебечет, карикатурная патетика выплывает кляксой из глаз, из сердца, а может уже пропитала душу.
Запечатало вековыми печатями письма, не дошедшие адресату.
___
Обреченность великолепия радости и выдержки грусти, не знавшая прежде конкуренции, сойдется в битве эссенций.
Прозаично. Спешить больше некуда, планировать нет резона. Пустота надеется услышать мой зов о помощи, но нет - разгромлены все жизненные комплексы этого столетия и прошлого.
___
Весь вечер помнится одним молчаньем, во мгле сомнения томился сон. Избыток счастья исчислялся расстояньем, безумством горьким и теплом.